Молочный орех

Здравствуйте. Меня зовут… Нет, меня никак не зовут. Но по своей природе я - стол. Сделан из чистого орехового дерева. Не знаю, что это такое, но звучит очень красиво. Хотя нет, деревья – вон они, за окном. Мы с ними чем-то похожи, но они, по крайней мере, могут немного двигаться. Качаться на ветру в такт какой-нибудь давно забытой песне, разбрасывая пожелтевшие листья в радиусе нескольких метров… Я давно хотел поговорить с кем-нибудь, но... Но у меня нет рта – я не могу сказать что-то очень едкое или слащавое. У меня нет рук, чтобы неровным почерком написать кому-нибудь письмо старым карандашом. Я могу, конечно, самостоятельно открыть нужный ящик перед человеком, как бы предлагая ему то, что внутри… Но ведь никто не напишет того, что мне нужно. Меня привезли в этот кабинет совсем недавно, около двух недель назад, но я уже кое-что понимаю. К примеру, сейчас раннее утро, потому что не слышно голосов и прочего шума. Я слушаю тишину. «Слушайте тишину», – хочется порой сказать шумным людям. Слушайте тишину, и она послушает вас, ваши слезы и ваши мысли. Она что-то нашепчет вам, очень тихо, настолько, насколько это для неё возможно. От тишины меня отвлекает то ли мысль, а то ли виденье - зарисовки чужих жизней мелькают в моей голове… Вот сейчас отворится дверь и тяжелой походкой в это светлое, просторное помещение войдет его хозяйка. Несмотря на то, что сейчас начало нового дня, она устало усядется за меня, и, возможно, немножко на мне поспит. Она делает так весьма редко, но я все равно помню, каково это - ощущать тяжесть её рук и головы на себе. Говорят, тепло не бывает техническим. Так её друг говорил, хотя в своих книгах писал почему-то совершенно другое. Это так приятно, что я могу быть для неё опорой, пусть и мелочной. Кажется, в последнее время это стало моим смыслом – быть. Быть для неё, неважно чем. Ширмой, за которой можно сбросить туфли и тихо опустить ноги на единственный, наверное, не истоптанный в этой комнате кусочек ковра? Тайником для детских фотоснимков? Свидетелем пьяных слез? Увольте, я готов принять на себя удар топора, если от этого ей станет хоть немного легче, не говоря уже о прочих мелочах. Как видите, иногда я немножко подслушиваю. Но я не запоминал её имени нарочно, чтобы, знаете, в этом оставалась какая-то загадка. Я нарочно не слушаю, о чем просят у неё разрешения все эти люди, которые приходят. Приходят утром, днем и вечером, во время, отведенное для обедов и перерывов, приходят по одному, группами, или все сразу… Принося с собой вкусные запахи яблок и кружащихся листьев. Я, право, ничего не могу поделать, но зато я кое-что знаю. Я знаю, сколько бутылок саке она прячет подо мной от своей же ученицы. Я знаю, о чем она думает, стуча пальцами по моей столешнице... И я знаю, на сколько секунд она позволяет закрыть себе глаза, когда случайно залетевший сюда ветер весело проплывает сквозь неё, задевая волосы. Если бы у меня были глаза, они были бы обращены к ней, и я видел бы все то, что я знаю. У меня нет глаз. Но, как видите, иногда я немножко подслушиваю.