Исповедь убийцы

Если бы в моей власти было вернуться назад, в прошлое и исправить одно, пусть всего лишь одно событие, я всенепременно использовал бы этот шанс. Больше одного и не потребовалось. Имей я возможность все исправить, я вернулся бы в тот злополучный день, когда так неосторожно, в порыве гнева, сам, вероятно, не отдавая себе отчета в том, что творю, решил твою судьбу. Твоего рождения я ждал, как наивысшего чуда. Мой сын. Мой наследник. Дважды до этого судьба насмехалась надо мной, даря дочерей. Я, скажу, должно быть, страшное, но дочери не были мне нужны. Какой от них толк? Я не интересовался судьбой девочек. Кажется, их забрала на воспитание моя мать. Мне не было до этого дела. Когда твоя мать в третий раз объявила мне, что ждет ребенка, я молил Бога, чтобы в этот раз появился сын. И мои молитвы были услышаны. Я уже представлял, каким ты должен вырасти, когда впервые держал тебя на руках. Может, все так и было бы, уделяй я тебе достаточно времени. Но тогда, когда ты был мал, и из тебя можно было вырастить того идеального наследника, о котором я мечтал, у меня не нашлось на тебя времени. Дела империи, разлады с твоей матерью… Я находил сотни и тысячи причин не видеть тебя месяцами. Нанял учителей, тщательно следивших за твоим развитием, и решил, что этого будет достаточно, чтобы ты стал тем, кого я желал в тебе увидеть. Это была первая и самая серьезная моя ошибка. Я пожинал ее плоды всю твою жизнь. Тебе едва исполнилось пятнадцать, когда на мой стол легли изложенные тобой в письме к воспитателю твои взгляды на мир. « Если не ошибаюсь, - писал ты в своей работе. – Дело монархии конечно. Это гигантская развалина. Она ещё держится, но, в конце концов, рухнет. Пока народ слепо позволял собой управлять, всё шло отлично. Однако эра эта кончена, люди освободились. Развалина падёт при первой буре» Я снова и снова вчитывался в твои слова, ловя себя на том, что испытываю страх перед тобой и твоими новыми взглядами. Уже тогда ты до боли походил на свою мать. Оба вы – и ты, и она – придерживались весьма странных, как по мне, взглядов. Я велел вызвать тебя для разговора. Осмысленного диалога тогда не вышло. Ты отстаивал свою точку зрения. Страшно признавать, но обоснованно, стройно и логично, будто заранее готовил эту речь. Я уперся в свои взгляды, вложенные в мое сознание матерью и многовековой традицией Дома Габсбургов. Это была наша первая серьезная ссора, заложившая фундамент к стене непонимания, год от года разделявшей нас все явственнее. Мне, конечно, следовало уже после этой нашей крайне неприятной беседы, обратить на тебя больше внимания и хотя бы предпринять попытки что-то изменить в твоих взглядах. Но я допустил следующую свою ошибку, оставив дело на самотек. На какое-то время ты отвлёкся от политики и занялся учебой. Я вздохнул с облегчением: пусть уж лучше учение, чем те мысли, что ты высказал мне тогда. Но твою голову посетила очередная безумная идея. Виданное ли дело, чтобы наследник имперского престола учился в университетах с простыми людьми! Бред! Невозможно! И снова ссора. Ты затих, и усиленно отводил мое внимание от своей деятельности. Я позволил себе глупость: прекратил следить за твоими действиями. Совсем немного времени было упущено. На фоне уже утраченного, это не выглядело критичным, но и этого хватило, чтобы я полностью лишился контроля над тобой. А меж тем ты, мой дорогой (да, я знал об этом из донесений тайной полиции), принялся строчить анонимные статьи в дурацкие газетенки, проповедующие свободомыслие. Пара таких легла мне стол. Я был в бешенстве. Вероятно, ты сейчас не поверишь мне, но даже не от того, Что все происходило за моей спиной, и я не всегда имел возможность контролировать процесс. Нет, все дело бы в том, что я испытал страх, прочитав твои размышления: ты во многом был прав относительно монархии и ситуации в стране. Перемены, о которых ты так красноречиво писал, пугали меня, но имели смысл. Ты становился опасным соперником мне – за тобой и твоим мнением шел народ. Мое правление, и это тоже не могло не пугать меня, было под угрозой. Твои идеи могли разжечь пламя революции. Наше с тобой сосуществование ( жизнью это вряд ли можно поименовать) представляло собой теперь череду бесконечных ссор, раз от раза становившихся все более напряженными. Мое решение устроить твою судьбу, стало последним камнем в стене ненависти ко мне с твоей стороны. Нет, ты, конечно, пошел под венец с принцессой Бельгии, но после этого мы почти прекратили общаться. Я смел надеяться, что ваш совместный ребенок немного сблизит вас. Я и в этом просчитался. Ваша дочь, которую ты практически боготворил (ах, как ты не похож в этом на меня!) так и не поспособствовала сближению. Напротив, ты теперь соблюдал приличия только на балах и приемах, где у тебя не было выбора. Вы даже не жили теперь вместе. Я закрыл глаза на эти твои выходки. Твое право. Я и сам не идеален по этой части. Спроси меня, где теперь твоя мать, Я навряд ли нашелся с ответом. Кроме разве что того, Что она в очередном путешествии. Я пользовался ее отсутствием, и заводил романы. Не мне было теперь осуждать тебя и твою разгульную жизнь. Благо, ты перестал пытаться вмешиваться в политику, оставив эту часть мне. Теперь я мог лишь издали наблюдать за тобой. И я наблюдал. Не сам, конечно. Опять, раз за разом совершая одну и ту же глупую ошибку, перепоручил следить за тобой своей тайной полиции. Они изрядно старались, исправно выкладывая мне обо всех твоих перемещениях. Принц отправился на охоту в Майерлинг? Я точно знал, в какое время ты прибыл туда, кто сопровождал тебя и чем именно вы там занимались. Куда бы ты ни двинулся, мне сообщали в подробностях. И я считал, что контролирую тебя. Слепец! Как я умудрился пропустить эту твою возмутительную влюбленность! Мне доложили, разумеется, что ты отправился по приглашению близкого друга, взглянуть на скачки. Мне не было дела на тот момент ( да когда мне вообще было дело до кого-то, кроме себя и своей власти?), чем именно ты себя развлекаешь. Не строишь планов по развалу монархии со своими подозрительными дружками – и ладно, развлекайся. Юную баронессу Вечера – так ведь ее звали, верно? – знала едва ли не вся Вена. Она, действительно, была хороша, как картинка, и не влюбиться в нее мог только совсем бесчувственный идиот. Ты не был таковым, и легко поддался ее чарам. Я и на это был готов смотреть сквозь пальцы. Интрижка. Бог бы с ней, с этой интрижкой. Ни один монарх не похвастается нынче верность. По этой части я сам не был свят. Я пропустил мимо своего внимания ваши, как вам казалось тайные встречи в Майерлинге. Да, Рудольф, мне было прекрасно известно и о том, что забыв напрочь про осторожность, несколько раз ты водил Марию в свои покои в Хофбург, и вам невероятно везло не встретиться с твоей женой в эти тайные визиты. Тебе хотелось верить в тайну ваших встреч, и я велел тайной полиции ничем не раскрывать своего присутствия поблизости от вас двоих. Я всегда точно знал, где и сколько времени вы оба проводили вместе. Возможно, я и дальше делал бы вид, что ничего не происходит, и все идет, как должно было идти, не переступи вы границы дозволенного. Понятия не имею, Каким образом и через какие средства баронесса Вечера достала приглашения себе и дочерям на тот злополучный бал. Да какая теперь уже разница. Мне было не по себе: в одном зале и в одно время находились нетрезвый ты, твоя жена и твоя любовница. Это не могло кончиться добром. Нет, попросту не могло. И скандал начал разгораться в тот самый момент, когда ты, с присущей тебе прямолинейностью, решил познакомить своих женщин. Для чего вообще тебе это понадобилось?! Не понимаю. Я в ужасе следил за разворачивающимся фарсом. Ты подвел Марию к своей жене и представил их друг другу. Глупая девчонка… Она позволила себе смотреть прямо в глаза принцессе и не поклониться. Господи, какой скандал из этого мог выйти. Мне стоило немалых усилий отвлечь от ваших распрей достопочтимых гостей. Тогда я принял решение положить конец твоим играм в любовь. Так не могло продолжаться дальше. Я только надеялся на твое благоразумие. При всей своей откровенной горячности, ты всегда принимал относительно взвешенные решения. Разговор откладывать надолго не имело смысла. Я велел звать тебя к себе. В кабинет. Я собирался взывать к твоей чести наследника. Это была моя фатальная ошибка. Следовало поговорить с тобой, как с сыном. Как мы давно не общались уже. Но нет же! Я по глупости и гордости, говорил с тобой, как император, не как отец. Ты был поразительно спокоен. Или хотел таковым казаться. Когда я взывал к твоей чести и совести. Я ожидал бури, когда заявил, что тебе придется расстаться с ней. Но ты сохранял каменное почти спокойствие. Лишь спросил, чем вызван этот разговор. Я сорвался: ты смел еще и издеваться надо мной теперь! Теперь, когда тебе стоило молчать, ты с поразительным красноречием язвил. Меня вывела из себя даже не омерзительная сцена на балу. Нет. Это ерунда. Не ты первый, не ты, стоит думать, последний устраиваешь подобное. Нет. Больше всего меня раздражало твое желание требовать развода и сбежать с маленькой мерзавкой. Мой наследник за моей спиной вынашивал такие планы! И ведь ты не просто раздумывал об этом. О, нет, ты зашел слишком далеко, писав прошение к Папе Римскому. Самое страшное, я понимал твое желание. Ты ведь даже толково обосновал его. Даже мне нечего было возразить на твое заявление, что жена твоя не способна подарить короне наследника. Но точно также я понимал, какой скандал может из этого выйти. Нельзя было этого допустить. И я снова попытался дозваться до твоей чести. Упрямец! Ты не желал слышать меня. И по-прежнему заявлял, что сбежишь с малолетней баронессой, отречешься от престола. Это был удар, к которому я не был готов. Я прибег к последнему аргументу: угрозам лишить тебя денежного довольствия. Никогда ни до, ни после того, я не позволял себе подобной низости, но ты не оставил мне выбора своими заявлениями. Скандал был неизбежен. Иначе теперь просто не могло сложиться. Но ты удивил меня, совершенно спокойно, даже как-то отстраненно произнеся: «Тогда у меня нет выбора. Ты не оставил мне другого выхода» После этого чудовищного разговора, я вызвал к себе графа Таафе. Меряя шагами проклятый кабинет, я пытался излить свое негодование на советника. Граф внимательно слушал и не вмешивался. За годы службы он привык давать мне выговориться прежде, чем что-то произносить самому. Я ценил это его умение. Когда поток моих возмущений иссяк, граф Таафе уточнил, как я предполагаю решать проблему. И вот тогда, все еще под воздействием отвратительной ссоры, я произнес то, что не имел права произносить. То, за что до сих пор казню себя. «Идеальным вариантом было бы, если бы он вообще исчез!» - выпалил я. Граф Таафе никак особо не отреагировал на мои слова в ту минуту. Исчез, так исчез. Будто говорили мы совсем не про моего наследника и единственного сына, а…да я теперь не знаю, о чем. Если б я мог предположить, что меня воспримут настолько буквально! Я отдал бы все на свете, чтобы как-то исправить то, что последовало за моей неосторожной фразой. Но тогда я не предполагал, что мои ретивые помощники в серьез восприняли мое заявление. Оставшись после в одиночестве, я долго размышлял, что еще ты можешь выкинуть. Назавтра семья в кои-то веки должна была собраться вместе, поздравить с помолвкой твою младшую сестру. Валерию ты ненавидел с первых дней ее жизни. Мне так и не удалось понять, чем она вызывала в тебе такие эмоции. Я опасался, что ты попытаешься избежать скучной повинности и отговоришься от присутствия на обеде. Ты поступил именно так, как я опасался: объявил о внезапной охоте и срочном отъезде в Майерлинг. Следом за тобой, в соответствии с моими поведениями, отправилась и тайная полиция. Ничего страшного или странного в этом я не усмотрел. Как же я был слеп. Если б не мое желание следить за твоими, мой мальчик, перемещениями, ты, может, сейчас был жив. Но мое честолюбие и неуемное желание отправили по вашим следам моих верных псов. Вечером от тебя пришло известие о том, что ты простыл на охоте, и не рискнешь своим здоровьем, чтобы присутствовать на семейном собрании. Я был в ярости, и это очень мягко сказано. Но и поделать с тобой на таком расстоянии я не мог ничего . Я оставил все как есть, так и объявив на семейном мероприятии, как ты писал в своём послании. Разобраться с тобой и твоими выходками я думал позже, как только вернешься с «охоты». Если б я только знал, что домой ты уже не вернешься! Я бы сорвался и полетел в Майерлинг, отозвать своих прихвостней, остановить то, что не должно случиться… Хотя, кого я обманываю?! Ты был бы прав, возрази ты мне и скажи, что никуда бы я не двинулся в тот вечер, отговорившись тем, что обязан присутствовать на церемонии помолвки младшей дочери. Что конкретно произошло той ночью в твоем охотничьем замке, я теперь уже вряд ли узнаю. Только утром мне сообщили о том, что ты и твоя любовница обнаружены мертвыми. Врач, осматривавший твое тело, кажется, что-то говорил про самоубийство… Бред какой. Ты не мог… сам добровольно лишить себя жизни. Нет, нет. Такое объяснение казалось нелепым. Я точно знал, что тебе «помогли». Я даже почти точно мог назвать имена тех, чья рука поднялась на такое преступление. Но более всех был виноват я. Именно мои неосторожные слова привели к трагическому финалу. И теперь я был загнан в угол: точно зная виновников, достойных отправиться следом за тобой в загробный мир, я никак не мог повелеть отправить их туда. Это породило бы совсем ненужные подозрения. Показать свое истинное отношение к произошедшему опять –таки было не ко времени. Я был готов и сам отправиться за тобой, чтобы хоть так попробовать искупить свою вину. Но нет. Теперь, в присутствии врача и всяческих советников, твоих друзей, гостивших в Майерлинге в ту последнюю ночь, я не мог позволить себе эмоции. Наедине с врачом я бросил еще одну страшную неуместную фразу: « мой сын умер ,как портной, это еще хуже чем правда». Зачем? Я и теперь самому себе не могу дать ответа на этот вопрос. Но что сказано, то сказано. Я всерьез опасался, что ночевавшие в Майерлинге твои друзья что-то, быть может, видели или слышали. Меня охватывала паника при мысли о том, что эти двое могут знать, кто и почему это сделал с тобой, Рудольф. Но толку от твоих дружков в этом вопросе было крайне мало. Ни один из них не только не знал, что в замке был кто-то, кроме них и тебя, но и не слышали выстрелов. Двух выстрелов! В какой-то момент твой лакей скажет, что что-то слышал. И что, кажется ему, видишь ли, что то были два выстрела. Потом изменит свои показания. Еще и еще. Я успокоился, поняв, что ничего толком он не знает и сказать, толком не скажет. Я остался наедине со своей страшной тайной. Мое честолюбие и страх перед предложенными тобой нововведениями стоили тебе жизни. Никто, даже те из моих советников, что были наиболее близки мне, не знали, что на самом деле я испытал, услышав о твоей гибели. Каждую ночь, едва Австрию укутывает шаль тьмы, ты приходишь ко мне. Ты никогда не упрекаешь меня, и редко что-то говоришь. Мне и не требуется слов. Я давно сам казнил себя за те слова, что стоили тебе жизни. Я продолжаю жить. Но зачем? Просто потому, что не могу иначе? Да, возможно. Мне недостает сил самостоятельно прервать свое существование. Даже теперь, лишившись всего, что дорого, я продолжаю для чего-то цепляться за развалины былого счастья. Десять лет, Рудольф. Десять минуло с той страшной ночи, а ты по-прежнему приходишь ко мне. О твоих визитах знаю только я, конечно. Да кого это вообще должно еще волновать? Вот и сегодня, в годовщину, ты снова со мной. Я отдал бы все, чтобы вернуть время вспять и исправить ту свою ошибку, разрушившую мое счастье и твою жизнь. Прости меня… Прости своего убийцу… если сможешь…