После взрыва

Мелло лежит на кровати. Его левая щека и плечо обожжены. Ожоги совсем свежие, должно быть ему дико больно. Перед его лицом стоит открытый ноутбук, но он по нему ничего не смотрит, хотя его стеклянный взгляд устремлен к экрану. — Принеси еще обезболивающего, — слабым голосом говорит он, услышав, что я зашел в комнату. — Тебе больше не стоит его пить. — Принеси еще обезболивающего, — повторяет Мелло более твердым голосом, и я приношу. Выпив его, он ждет, когда я заберу у него стакан – не дождавшись, кидает его на пол. — Тебе бы в больницу, — говорю я и уже мысленно представляю, как Мелло сейчас начнет орать, что ненавидит больницы и что все врачи пидорасы. Но он ничего не говорит, только посылает меня, показав средний палец. Я делаю вывод, что ему совсем плохо, раз он упустил возможность поорать на меня. Он лежит только в плотно облегающих его тело штанах, без жилетки. Его тощее, но все же не лишенное мускул тело, осталось таким же красивым, даже после взрыва. Наоборот, стало более интересным, по крайней мере, для меня. Я хочу его, и мне вдруг стало понятно, что в таком состояние он абсолютно беззащитен. Даже его пистолет не при нем, а лежит на полке в противоположном углу комнаты. Я ложусь рядом с Мелло, обнимаю его за талию. Несмотря на то, что мы были просто друзьями, это было в порядке вещей, поэтому он никак не реагирует. Я провожу языком по его обожженному плечу. Он слегка вскрикивает от этого прикосновения. Значит ожоги, действительно, очень болели. Но, тем не менее, он вряд ли понимает, как я дотронулся до него. — Твою ж мать, Мэтт, не трогай, мне и без тебя больно, — говорит он. — Прости, Мелл, — шепчу я, слегка касаясь губами его уха. Провожу пальцем по его талии и бедру, и когда вижу, что он никак на это не реагирует, начинаю гладить всей рукой его тело. Мы оба еще одеты, но мой член давно стоит, и я трусь им об задницу и бедра Мелло. Он косится на меня, но ничего не говорит. — Мелло, — говорю я надрывистым голосом ему на ухо, — хочу тебя. — Мэтт, отъебись от меня, — сквозь зубы говорит он, пытаясь отодвинуться, но я только крепче прижимаю его к себе. Тогда Мелло прекращает свои попытки освободиться. Видимо, он понимал, что в таком состоянии ничего не сможет сделать. Проигрывать он не любил, поэтому просто сделал вид, что ему все равно. Я расстегиваю его штаны, глажу его член. Встал у него не сразу, но все же вскоре он сам начинает двигать бедрами навстречу моей руке. Целую его шею и чувствую его надрывистое дыхание. Снова пробую поцеловать его обожженное плечо. Мелло начинает стонать, и мне это нравится, поэтому продолжаю целовать, немного покусывая его сухую кожу. Он стонет сильнее. Мелло сам залезает рукой ко мне под штаны, начинает мне отдрачивать. Я на время прекращаю какие-либо действия. Мелло замолкает и, не смотря на меня, механически продолжает трогать мой член. Тогда я понимаю, зачем он начал это делать и, не убирая его руки, целую и кусаю его плечо, шею, лицо. Он снова стонет, пытается отодвинуться от меня, но меня это возбуждает еще больше. Больно заломив ему руку, я сам начинаю водить его рукой по своему члену, наваливаясь на него всем телом. Я кончаю ему на руку и на его задницу в обтягивающих кожаных штанах. Отодвигаюсь от него, и, наконец, здравомысляще смотрю на него. Он тяжело дышит, сухая корка от ожогов кое-где треснула от моих укусов, течет кровь. Он пытается привести дыхание в норму, застегивает штаны. Я только теперь понимаю что то, что я сделал ужасно, и что Мелло, скорее всего, меня теперь никогда не простит. — Мелл, я не знаю, что на меня нашло, я…, — начинаю говорить я, но Мелло меня перебивает. — Заткнись, — уже спокойно говорит он и вытирает руку от спермы об мою жилетку, — принеси мне еще обезболивающего. И шоколад. И я приношу и решаю больше никогда не перечить его словам.