сердце соловья

Это случилось в стране, где по утрам облака спускаются с гор, а деревья зеленые круглый год. Но не только этим страна особенная. Хотя этим утром все казалось таким обычным. Солнце встало из-за горизонта и лениво поползло по небу, нежась в пушистых перьях облаков. Теплые лучи скользнули по кронам деревьев и стекли меж листьев в зачарованный лес. Лес постепенно оживал ранним утром, наполняясь разными звуками. Пробежал среди густой травы сонный еж, заяц отодрал кусок коры на завтрак, а в кустах боярышника лакомились яркими ягодами птицы. Их чириканье, щебет и трель рождали необычную и ласкающую слух музыку. И вдруг все стихло. Хруст веток под ногами забредшего сюда человека спугнул и ежа, и зайца, и птиц, которые шумной стайкой взлетели вверх и спрятались в кронах деревьев. Чанёль тихо выругался. Вот, что значит не везет. Неужели все, ради чего Чан поднялся так рано и забрался в эту глушь, окажется напрасным? Он бродит здесь уже несколько часов, и даже не приблизился к заветной цели. Парень устало вздохнул и опустился на землю под раскидистым деревом. Птицы с веток с любопытством рассматривали темноволосого высокого человека, который, прикрыв глаза, облокотился о ствол столетнего дерева. Не похож ни на охотника, ни на птицелова, ни на собирателя трав. Что же ищет этот человек, который шатается здесь уже который час? Кем же был Пак Чанёль? Чанёль был слугой–музыкантом во дворце. Но зарабатывал он не только этим. По утрам помогал садовнику, затем работал в замке, а уже вечерами во время ужина играл на лютне у королевского стола. А вот сегодня утром Чанёль сбежал от старого садовника, чтобы прийти в лес. Вновь послышалось птичье пение. И громче всех с разных веток перекликивались между собой щеглы. Вот только один соловей, все еще не потерявший интерес к человеку, молчал, а затем и вовсе спустился ниже и спрыгнул на куст боярышника. Соловей громко свистнул, чем привлек внимание Чанёля. Парень поднял взгляд на птицу, но был так утомлен, что ничего не предпринял. А вот еще час назад он бы вытащил из кармана платок и попытался поймать птичку. Ведь за этим Пак и здесь. – Ну, привет, – поздоровался Чанёль, и нисколько не удивился, когда соловей ему ответил. – Здравствуй. Что ты здесь делаешь? – заинтересовано чирикнула птица, осмеливаясь перепрыгнуть на ветку поближе. – Вряд ли ты будешь рад это услышать. – Почему? – Принцесса обмолвилась, что хочет получить соловья, который бы пел только для нее, – объясняет Чанёль. – А я больше жизни мечтаю получить сердце Ее Высочества. Если я принесу ей соловья, то она точно обратит на меня свой взор. Вот поэтому я здесь. – Но ведь... соловьи не поют в неволе, – удивленно встряхивает крыльями птичка. Однако соловей, даже узнав о цели странного человека, не собирается улетать. По непонятной причине заинтересовал этот парень со своей мечтой. – Я знаю, но... ты не понимаешь, – с чувством говорит Чан. – Принцесса – самая прекрасная девушка на свете. Цветы в королевском саду стыдливо прячутся, потому что не могут сравниться с нею. Дочь короля достойна лучшего, так как же я могу надеяться на ее благосклонность? Я всего лишь музыкант при дворе. Я готов петь для нее, играть для нее, ринуться в бой за нее. Но не могу принести ей маленькую птицу, которая сделала бы ее счастливой. Обреченный вздох срывается с губ Чанёля, и он вновь прикрывает глаза, откидываясь назад. Соловей не отвечает, но подлетает совсем близко и садится на согнутое колено Чанёля. – Это то, что вы, люди, называете любовью? – Да, – музыкант приоткрывает глаза и смешно улыбается любопытству нового знакомого. – Тебе знакомо это чувство? – Любовь живет в наших песнях, – про себя улыбается соловей. – Нашими голосами поет сама любовь. Но разве одной невзрачной птичке вместить в себя это огромное чувство? – У тебя есть имя, маленький соловей? – спрашивает парень, заинтересовано рассматривая это забавное, но такое умное существо. – Бэкхён. – Меня зовут Чанёль. Бэкхён, мне никогда не передать в музыке все чудеса мира. Звуки моей лютни никогда не сравнятся с пением соловья. Не споешь мне сейчас? И Бэкхён поет. Чанёль видит, как с первыми лучами солнца, проникающими через кроны деревьев, просыпаются лесные цветы. Как мелкие насекомые спешат по своим делам по маленьким земляным дорожкам. Как крупные капли воды из ручья отскакивают от камней. Чанёль видит то, что видит маленький соловей Бэкхён. И это невероятно прекрасно. – Я бы хотел увидеть принцессу, которая околдовала тебя, – произносит Бэкхённи, когда последние звуки его пения уже затихают. – Скажи ей, пусть выходит завтра утром на балкон, и я спою для нее. – Бэкхён... – Чанёль расцветает. – Ты, правда, сделаешь это? Как же я могу тебя отблагодарить? – Мне ничего не надо! – вновь невесомая улыбка. – Сложно петь о том, чего никогда не видел, и я хочу увидеть, какое чувство побудило дворцового музыканта в такой час прийти в лес. Может, тогда в моих песнях будет больше жизни. – Большое тебе спасибо, я никогда этого не забуду, – жарко говорит Чанёль, протягивая руку, чтобы погладить соловья по буровато–серым перьям. Бэкхён испугано вздрагивает, собираясь было взлететь, но все же дает этому большому человеку провести на удивление нежными пальцами по оперению. – До встречи, Чанёль, – имя звонко разбивается о камни подобно хрустальной капле. Принцесса не верит Чанёлю поначалу. Она сильно удивляется словам, сказанным музыкантом этим вечером. Как Чанёль сможет сделать так, чтобы утром под ее окном пел соловей, да еще и специально для принцессы? Немыслимо, что за странные шутки у этого милого парня. Однако девушке очень любопытно, и она с нетерпением ждет утра. Солнце едва успело подняться, а Чанёль снова был на ногах. Бесшумными шагами пробирается музыкант через королевский сад к балкону Ее Высочества. Цветущее дерево персика скрывает балкон юной принцессы от посторонних глаз, но у Чана и мыслей подобных не возникало. Он устраивается под деревом на опавших розовых лепестках и ждет, будет ли. Он берет в руки упавшую веточку персикового дерева и думает о своей принцессе. В этот момент на верхушке дерева слышится тихий переливчатый свист. Сначала чуть робкий, неуверенный, но затем голос соловья становится громче, и он поет, словно распахивая свою душу. Чанёль счастливо улыбается, и вновь благодарит про себя маленького соловья Бэкхёна. Тем временем на балконе принцесса тоже слышит это пение, и с ее милого личика не сходит довольная и радостная улыбка. Пение постепенно затихает, и вновь на колено к Чанёлю опускается соловей. – Твой голос прекрасен, – хрипло говорит музыкант. – Все же земным песням далеко до песен самой Природы. – Природа искусна, – смущенно отвечает Бэкхённи. – Она создала такую красавицу, как принцесса, и такого безумного парня, как ты. Если хочешь, я буду каждое утро петь на этом персиковом дереве, потому что мне очень хочется понять, что же такое любовь. – Это будет... – Чанёль не находит нужных слов в своих песнях. – Надеюсь, что твоя принцесса заметит твои чувства. Чан вновь гладит соловья с нежностью. Какая все же замечательная птица. Они даже похожи с Чанёлем. Оба такие невзрачные, но внутри у них огромный мир, полный цвета и музыки. Вечером во время ужина принцесса незаметно подзывает к себе Чанёля и передаёт свой восторг утренним пением. На это Чанёль говорит, что соловей может каждое утро петь у балкона Ее Высочества. От этой новости у девушки загораются глаза, и она берет руки Чанёля в свои и быстро целует в щеку, что делает музыканта чуть ли ни самым счастливым человеком на свете. Конечно, для принцессы это всего лишь знак благосклонности, но для Чана нечто большее. Следующим утром он вновь под персиковым деревом слушает пение соловья. Затем Бэкхён спускается вниз и на этот раз садится на плечо Чанёля, без волнения позволяя парню гладить себя по крылышкам. Они отправляются на прогулку, пока Чан без устали говорит обо всем, расспрашивает Бэкхёна, и снова говорит. Он рассказывает о легком поцелуе принцессы и о надежде, которую тот подарил музыканту. Соловей видит, как Чанёль относится к принцессе, и какой человек этот Чанёль с его глуповатой улыбкой. Бэкхёну не понять людских чувств. Принцесса ведь видит, что Чан безумно влюблен в нее, так почему же они не могут быть вместе? Соловья это удручает. На другое утро Бэк вновь прилетает к персиковому дереву и садится среди розовых цветов. Да, если бы люди понимали, о чем он поет, они бы узнали, почему сегодня голос соловья звучит иначе. В первые два дня он воспевал красоту мира и красоту принцессы, но сегодня... Сегодня Бэкхён поет о человеке, который сидит под этим деревом. Соловей поет о том, какая искрящаяся у Чанёля улыбка, какие смеющиеся глаза. Поет о его неуклюжести и забавно вскинутых бровях, о его музыкальном слухе и теплом голосе. О его безумных чувствах, о его надеждах, о его неутомимом оптимизме. О том, что Чанёль словно сам дитя Природы, а значит, вечен. Заканчивая петь, Бэк привычно опускается вниз, ожидая увидеть там Чана. И находит того, в задумчивости глядящего в никуда. – Что такое? – осторожно спрашивает соловей. – Тебе не понравилось? – Я не могу понять... Наверное, мне мерещится, но в этот раз ты пел по-другому. – Как? – Не могу объяснить... Эта песня была такой чувственной, как мне показалось. Я никогда не слышал ничего подобного. – Я рад, – смущенно отвечает Бэкхён. – Надеюсь, что принцессе понравилось так же, как и тебе. До завтра, Чанни. – Спасибо тебе. Бэк легко вспархивает и исчезает в листве, оставляя растерявшегося Чанёля, которому надо было скорее выбраться из сада раньше, чем его поймает дворцовая стража. Чанёль чувствует смятение. Солнце садится. Во дворце ужин в самом разгаре. Горят свечи, играет музыка, стол уставлен кушаньями. В лесу же жизнь замерла, на первый взгляд, но она продолжается, только тихо и незаметно. У диких розовых кустов сидит парень и задумчиво смотрит в сторону замка с его величественными шпилями и фортами. Внешне парень невысокого роста, с буро–серыми блестящими волосами и слегка выпирающими лопатками. Из одежды на нем ничего нет, и, чтобы не замерзнуть, он кутается в потертое полотно, тайком забранное у путника из северных стран. Человеческое обличие непривычно. Бэкхён не понимает, что с ним. Другие зачарованные птицы тоже не понимают, почему Бэк стал замкнут и задумчив. Тот и сам не знает, отчего так тяжело ноет в груди. Бэкхён смотрит на свое отражение в ручье. Интересно, можно ли назвать его красивым с человеческой точки зрения? Он смог бы быть красивым для Чанёля? Бэкхён рассматривает свою бледную в лунном свете кожу, так непривычно обнаженную. Он смотрит в свои маленькие птичьи глаза, и морщится, словно от боли, отворачиваясь. Парень поднимается и отходит прочь от пруда, скрываясь за деревом, вновь переводя напоследок взгляд на горящие окна замка. Он не знает, что в это время Чанёль пытается сыграть на своей лютне ту песню, которую пел Бэкхён, и даже не догадываясь, о чем она была. Он вспоминает, как называла его птичка. «Чанни». Музыкант щиплет струны и переводит взгляд на сидящую подле отца принцессу. Та ловит взгляд Чанёля и улыбается ему, чем вызывает ответную улыбку. Может, скоро принцесса полюбит его? Бэкхённи прилетает каждое утро и поет на персиковом дереве. Почему–то в последнее время в его песне проскальзывают надрывные нотки, которые отзываются в сердце непонятной грустью. Переливы голоса Бэкхёна теперь разносятся по всему саду, словно все живое затихает, чтобы услышать эту беспокойную и щемящую песню. «Если бы я мог любить, то я бы смотрел только на тебя». Кажется, его слова вовсе не адресованы прекрасной принцессе, которая сегодня не выходит на балкон. Стойте. Словно в ее окне промелькнула знакомая мужская фигура. Бэкхён вздрагивает и прекращает петь. Затем соловей перепрыгивает на другую ветку и смотрит вниз, где обычно сидел Чанёль, но сегодня... Музыканта там нет. Бэкхённи приземляется на перила балкона, а затем и вовсе осмеливается подлететь к распахнутому окну. И именно тогда он чувствует, как что–то накрывает его сверху. Бэкхён беспомощно трепещется в сетях, которые закрывают от него солнечный свет. – Чанёль, Чанёль! – отчаянно щебечет соловей, зовет. Но никто не слышит. Бэк не видел, кто поймал его. Соловья сажают в клетку, большую, с золотыми витыми узорами, рельефными перекладинами и полными кормушками. Но в первое время Бэкхённи ничего этого не замечает. Он мечется по клетке и испуганно щебечет. Никого нет. Наконец, силы покидают птицу. Теперь Бэкхён живет в клетке. Дни становятся длиннее. И соловей больше не поёт. Под утро Чанёль приходит в сад и ждёт, но его встречает только тишина и робкое пение маленьких птичек. Но не Бэка. Музыкант не понимает, куда же пропал соловей, и от этого на сердце тоскливо, как в зимнее утро. А ведь он не пришел всего один раз, когда помогал торговке фруктами разгружать телегу. Чанёль даже утащил один абрикос. Не для себя. Для Бэкхёна. А его нет. И на следующий день тоже нет. И два дня спустя. Парень и не догадывается, что маленькая певчая птица сидит окружённая золотыми прутьями. – Почему ты молчишь, глупый соловей? – восклицает принцесса и слегка толкает клетку. – Пой же, ну! Но Бэкхён только по-своему, по-птичьи, вздыхает и поворачивается к окну, в котором виднеется кусочек неба. Соловей не может понять, почему его так жестоко предали. Однако… Что сердце соловья по сравнению с сердцем человека? И что мелодичные трели по сравнению с горячими поцелуями? Что любовь глупой неправильной птицы по сравнению с глупой девичьей улыбкой? Бэкхён не может возненавидеть Чанёля, и только желает вновь увидеть музыканта, пока смерть не нашла соловья в его неволе. Бэкхён не ест третий день. Спелые фрукты и ягоды вызывают тошноту. Бэкхён молчит, потому что в его груди больше нет песен. Наконец, Чанёль не выдерживает. Он сбегает с ужина во дворце до захода солнца и перебирается через холмы к лесу. Почему–то лес кажется унылым, словно бы погрузившись в холодную меланхолию. Но стоит Чанёлю вступить на опушку, где он в прошлый раз встретил Бэкхёна, как в кустах и в листве деревьев словно слышится тревожный шепот. – Бэкхён! – громко зовёт Чанёль. – Бэкхённи, где ты? Никто не отзывается. Может, Чан обидел птицу? И, конечно, музыкант понимает, что соловей не обязан прилететь в королевский сад, но почему-то Чанёлю очень одиноко без Бэкхёна. Парень скучает по песням соловья... Нет, по самому Бэку. И ведь они даже не попрощались. – Что ты тут забыл, человек? – раздается незнакомый голос. Чанёль оборачивается и видит, как на ветку кустарника садится дрозд. – Я ищу Бэкхёна, – отвечает Чанёль. – Ты ищешь его не там, глупец. Неужели ты не знаешь, что люди поймали его? Он уже седьмой день заключен в клетке по приказу принцессы. – Как?! – опешил Чан. Эта новость словно обухом по голове. Почему принцесса так поступила. Ведь она же знает, что соловей не будет петь, сидя в клетке. А для Чанёля Бэк не просто соловей. – Да, это так, – печально протянул дрозд. – Люди жестоки в своих развлечениях. А Бэкхён не может петь в неволе. И жить тоже не сможет. – В каком смысле? – похолодел музыкант. – На исходе седьмого дня он умрёт. Чанёль быстро вскинул голову. Из-за деревьев не видно было горизонта, но небо уже окрасилось в нежные цвета заката. И парень испугался, но его глаза зажглись решимостью. – Я спасу его. Музыкант бросил прощание и благодарность дрозду, а затем помчался через деревья к замку. – Думаешь, этот человек сможет спасти его, Чен? – рядом с дроздом опустилась белошапочная овсянка. – Нам остаётся верить, Лу... Иначе его ничего уже не спасёт. Чанёль тем временем бежал через лес, чуть ли ни ломая ветки и ни спотыкаясь о коряги и корни деревьев. Но этого не происходило: лес словно сам расступался перед парнем, ведя его. Поэтому музыкант быстро вылетел из леса и побежал дальше. Солнце медленно садится, и Чанёль мысленно проклинает и тех, кто посадил Бэкхёна в клетку, и самого себя, потому что чувствовал – основная вина на нем. Если бы не влюбленность Чанёля в прекрасную принцессу и его просьба, то Бэкхён был бы сейчас свободен. Если Чанёль сейчас не спасет Бэкхённи, то никогда себе не простит. Бэкхён должен жить. На закате принцесса в замке вновь навестила соловья. – Соловей, почему ты не желаешь петь? Чем тебя не устраивает роскошная жизнь, которую я тебе даю? Неужели дикая жизнь лучше сочных фруктов и райских цветов? Ты должен быть благодарен. Бэкхён выглядел вяло. Его маленькие чёрные глазки апатично смотрели на девушку. Ей, оранжерейному цветку, не понять. Принцесса вспыхнула от негодования, а затем распахнула клетку и цепкими пальчиками схватила ослабевшего соловья. Бэкхён слабо дернулся, но не смог вырваться, слабо трепыхаясь в чужой хватке. – Да как ты... – возмутились девушка, встряхивая птицу, зажатую в руке. – Пой, тебе велят, жалкая птица. Иначе я сама буду морить тебя голодом и жаждой. Или скормлю коту. Бэкхён даже не пискнул. Что ему жажда и голод, когда его часы сочтены. Он станет жертвой безответной любви музыканта к дочери короля. Не самая ужасная смерть. Принцесса еще раз встряхнула ручкой в негодовании. Как так, ведь раньше этот соловей пел! Может, и вправду, стоит скормить его коту, раз соловей стал бесполезен. И вообще, птичьи песни наскучили. – Отпустите его, – внезапно раздался голос в дверях. Девушка обернулась и увидела запыхавшегося Чанёля. Парень едва переводил дух, грудь тяжело вздымалась, а волосы были разлохмачены. В глазах читалась еле сдерживаемая ярость. Это немного испугало принцессу, но она не подала виду. – Как Вы могли посадить его в клетку? Соловьи не поют в неволе. Прошу, отпустите его, Ваше Высочество, – и музыкант бухнулся на колени. – Чанёль? – удивленно произнесла принцесса, а потом улыбнулась. – Я ничего не буду делать этой птичке, если она запоет. Заставь её петь, Чанёль, а я исполню любое твоё желание. Хочешь поцелуй, два, тысячу? Что угодно за песни соловья. Чан не смог вымолвить ни слова. Бэкхён слышал этот разговор. Он посмотрел на Чанёля, как только тот вошёл в зимний сад, и маленькое птичье сердце едва не разорвалось. Значит, Чанни не знал, что его посадили в клетку? И теперь музыкант пришёл за ним? Однако последние слова принцессы разбили все надежды Бэкхёна. Дочь короля может дать Чанёлю гораздо больше, чем глупые песни. И только Бэк сможет в этом помочь. Последняя песня зачарованной птицы подарит Чану его мечту. Тихая трель вырвалась из клюва соловья. Жалобная, пронзительная. Принцесса посмотрела на поющую птичку у себя в руке и победно улыбнулась. Но её улыбка и соловьиная песня в один миг прервались при прозвучавшем громком голосе Чанёля. – Нет, Бэкхён, не надо. Соловей затих. Дочь короля изумленно подняла брови и возмущенно посмотрела на Чанёля. – Что ты делаешь? Разве не этого ты хотел? – Нет, не этого! – музыкант поднялся с колен. – Да, я хотел, чтобы Вы полюбили меня, но мне не нужна такая фальшивая любовь. Фальшивая, как Вы сами. Где были мои глаза, что я не видел, как Вы самовлюбленны и жестоки! – Да я прикажу отрубить тебе голову за такие слова! Я дочь короля, как ты смеешь так разговаривать со мной?! Ты никто. Такой же жалкий, как и твой соловей. – Не говорите так о нем. Его песня не стоит всех Ваших поцелуев и искусственных улыбок. Его душа чище воды родника, когда Ваша черна, как уголь. – Ты ответишь за свои слова, мальчишка! – вскипела принцесса, окончательно утратив свое очарование. – Ты и твой никчемный соловей. И если он не будет петь для меня, то замолчит навсегда! С этими словами дочь короля вытащила из уложенных волос заколку с острым концом и поднесла ее к горлу Бэкхёна. Соловей испугано забился, но принцесса крепче сжала его в ладони. – Нет! – воскликнул Чанёль и кинулся к девушке. – Не смей. Остриё заколки уже вошло в грудку соловья, когда Чан подлетел к принцессе и толкнул её. От неожиданности та разжала пальцы, и музыкант поймал птичку, чьи перышки уже окрасились в красноватый цвет. Принцесса потеряла дар речи, и не успела позвать стражу. Это дало время, чтобы Чанёль, нежно держа в большой ладони Бэкхёна, бросился на балкон и по стене, увитой крепким плющом, спустился вниз. Прочь отсюда. Иначе Бэк умрет с последним лучом солнца. И тут случилось нечто невероятное. Едва ноги Чанёля коснулись земли, он почувствовал на себе тяжесть и чуть не потерял равновесие. Чан просто обомлел, когда увидел, что держит на руках не соловья, а невысокого парня, у которого на груди виднелась зияющая рана. – Охрана! – вверху раздался визг, и Чанёль помчался прочь из сада, прижимая к себе раненного парнишку. – Держись, Бэкхён, прошу, – шептал как в бреду музыкант, петляя в лабиринте из кустарников. Чанёль нырнул в лаз, о котором знал только он один, и через некоторое время был уже далеко от дворца. По тайным улочкам он пробежал к своему домику. Распахнув дверь, Чанёль положил бессознательного парня на свой погнувшийся диванчик и зажег лампаду. Затем Чан взял кувшин воды и поставил на огонь. Вытащил баночки с травами, которые дала ему мать. Оставалось надеяться только на них и на те знания, полученные от мамы когда–то. Цветы арники, крапива, тысячелистник, корень барбариса... Чанёль быстро суетился над отваром, когда услышал с диванчика слабый стон, зовущий его. Музыкант бросился к парню и упал перед диваном на колени. – Чанёль?.. – вновь хрипло повторил раненный. – Это ты? – А ты... Ты ведь Бэкхён, да? Хотя я сам не могу поверить в это, – нервно тараторил музыкант. – Держись, я тебя вылечу. – Зачем?.. Оставь, я того не стою. – Нет, не говори так! Отвар закипел, и Чанёль поторопился к котелку, чтобы остудить. Быстро парень промыл Бэку рану целебной водой, а затем сделал примочку. Он приложил ее на рану Бэкхёна, обматывая повязками. Пальцы не слушались. А Бэкхён болезненно морщился и метался по дивану. – Прошу оставь... Мне больно. Но Чанёль не слушал. Он закончил с раной и надеялся, что это поможет остановить кровь. Но что, если слишком поздно? Солнце уже село. – Чанёль, – захныкал Бэкхённи, пытаясь подняться, но музыкант укутал парня в простыню и прижал к себе. – Раз ты зачарованная птица, то не можешь так просто уйти. Борись, прошу тебя. – Мне так больно. Человеческое сердце такое тяжёлое, что мешает летать. И болит, болит, болит... – тонкие пальцы Бэкхёна судорожно мяли простыню и рубашку Чанёля. – Да, я зачарованная птица, и лучше бы я оставался ею до конца своих дней. И не знал бы человеческих чувств... Что это? Из глаз Бэка текли маленькие прозрачные слёзы. Чанёль вытер их краем простыни. Сейчас он заметил, как красив этот парень-соловей. Не только внешне, волшебство словно горело под самой кожей Бэкхёна. И словно бы Чанёль где-то видел его раньше… Потому что казался таким родным. – Никогда не говори, что не стоишь того, чтобы жить, – попросил Чан, желая, чтобы с лица гостя сошло такое страдальческое выражение. Музыкант бережно уложил парня обратно и собрался было уходить, как Бэкхён слабо ухватился за его палец. Чан сел обратно на пол у дивана и взял маленькую ладонь в свою. И тогда Бэк сказал: – Я люблю тебя. Люблю тебя, Чанёль. Всем своим соловьиным сердцем. – Бэкхён... – Не говори ничего, просто знай, если я не доживу до утра. Если моё сердце перестанет биться... – Тогда я поделюсь с тобой своим, – жарко прошептал Чанёль. – Потому что в нем остались только твои песни. В этот момент дверь скрипнула, и Чан вспомнил, что забыл запереть ее. Он бросился к двери и задвинул засов. Когда музыкант вновь подошел к диванчику, то Бэкхён уже лежал с закрытыми глазами и не шевелился.

***

Лес поёт днем. Лес живёт даже ночью. Мягкие листья купаются в лунном свете, а трава шелестит под ногами. Лес не боится этого идущего человека. Наконец, тот выходит на памятную опушку. Здесь его уже ждут. Из тени деревьев появляются четыре парня. Бэкхён улыбается и торопится к ним, чтобы обнять. – Так непривычно видеть на тебе человеческую одежду, Бэк, – тянет Чен. Он косится на мешковатые одежды, явно большие Бэкхёну, потому что тот еще боится идти на рынок за другими. – Мы очень рады, что ты жив, – Кёнсу дольше всех обнимает парня, отталкивая Чена. Маленький Додо смотрит с заботой и плохо скрываемым волнением. Все догадываются, почему Бэк пришел в такой час, да еще и в людском одеянии. А еще чувствуют – парень не может больше обращаться. – Чанёль выхаживал меня несколько дней, пока я не пошёл на поправку, – рассказывает Бэкхён. – Жить человеческой жизнью немного странно. Но я учусь. И я справлюсь. И вчера минул седьмой день. Затем все пятеро молчат. – Значит, ты уходишь? – наконец нарушает тишину Чунмён. – Да, – отвечает Бэкхён. – Я не буду прощаться, потому что я все еще часть леса. Но другую часть себя я отдал человеку. – И взамен получил половину его сердца, – продолжает Лухан. – Я не думал, что такое возможно. Какого это? Бэкхён смотрит на лица остальных и видит, что всем им тоже хочется узнать, как и самому Бэку когда-то. – Это тяжело, не могу это отрицать. Но... Вместе с тем это прекрасно. Так, что мне не нужны крылья, чтобы летать. Знаете… мой голос сохранился. А большего мне и не надо. – Звучит замечательно, – говорит Кёнсу, а затем делает небольшую паузу. – Думаю, что мы сможем отдать тебя тому человеку. Я буду скучать… И мы все. Остальные согласно кивают. Пусть зачарованным птицам не ведома земная любовь, но ведь… Они все равно наполовину люди. Чен мягко хлопает Бэкхёна по плечу. – Скоро рассвет. Смотри, как бы твой Чанёль тебя не хватился. И навещай, как сможешь. – Спасибо, – благодарит Бэк, поддаваясь чувствам. – Я тоже буду скучать. Прощайте. С опушки взлетают четыре птицы и скрываются в листве. Слышится пение дрозда, овсянки, малиновки и дубровника. Бэкхён блажено прикрывает глаза и поет ту же песню на человеческий лад. А затем идет обратно. Да, лес был его родным домом, но теперь Бэк обрёл еще один. И там его ждёт лучший человек в мире. Пусть у Бэкхёна душа соловья, а тело человека. Это не имеет значения, потому что... На седьмой день происходят чудеса. – Бэкхён, знаешь... Я люблю тебя всем своим человеческим сердцем.