Единственная причина

После они говорили о повреждении какого-то из звеньев духовной цепи из-за самого первого ранения в грудь – Зараки не вдавался в подробности. Его вообще мало что интересовало сказанного на том офицерском собрании, но с поразительной точностью запоминал, что говорили другие. - Если бы пустификация была направленной и подконтрольной, подобных последствий можно было бы избежать, - пренебрежительно хмыкал Маюри. – Ей давно следовало обратиться в научно-исследовательский институт. Если её нейронные связи не были способны породить столь простое и очевидное решение – туда ей и дорога. - Куроцучи, заткнись. – Хирако вымерял шагами зал собраний. Если кто и понимал, что только что произошло, этим кем-то, несомненно, был Шинджи. – Нам придётся туго без неё. - Кто возьмёт на себя управление отрядом? – подал голос Хицугая. На тёмную фигуру Зараки, застывшую в неподвижности, старались обращать как можно меньше внимания. Даже острый на язык Маюри отводил загоревшиеся было исследовательским энтузиазмом глаза. Подойти осмелилась только Ячиру. Девчонка гладила его малюсенькой ладошкой по плечу и безостановочно отчитывала за то, что он не взял её с собой. Ячиру. Раньше он звал её Ячиру-мелкой, а теперь она осталась единственной. - Мы должны подготовиться к следующей атаке, - настаивала Сой Фонг. - Неплохая идея. Сама займёшься ранеными? – парировал Оторибаши. - Прошу капитанов сохранять спокойствие! – пыталась утихомирить всех Нанао. - Мне жаль, что я не видел этого своими глазами, - тихо произнёс Маюри, и оставалось только догадываться, почему Зараки смог услышать его слова. – Пустификация без помощи такого подспорья, как Хогиоку или иных технических средств… Это было бы интересно. - Да, - невыразительным голосом ответила Нему. – Но если бы битва происходила вне «Небытия», последствия могли быть необратимыми. Благонадёжнее было изучить феномен повреждённой духовной цепи раньше. Ад и пепел. Как же от их болтовни было пусто. Хотя бы потому что о чём бы они ни говорили, что бы они ни обсуждали, как бы ни объясняли то, что случилось, было уже слишком поздно. - Ты что, помирать собралась? – спросил он, когда, вырвав меч из её груди, почувствовал обмякшее в его руке поразительно лёгкое тело. Унохана была маленькой женщиной – даже в их первую встречу, когда он был ребёнком, у него не было нужды задирать голову, чтобы видеть её лицо. – Эй. Эй, не умирай. Я ещё не насытился! Не умирай, мать твою! Умолять было непривычно. Тем более непривычно – о таком. Зараки видел смерть раньше и привык встречать её белозубым оскалом. Сейчас не получалось даже скалиться. Она не могла поступить так с ним! Не могла! Ему нравилось сражаться, сколько он себя помнил. Ни сытная еда, ни хорошая выпивка, ни тепло женского тела не приносило ему такого удовольствия, как то ощущение опасности, которое заставляло его тело двигаться быстрее и ловче, наполняло его мышцы силой, заставляло бить, кусать, рубить, резать, колоть. Победа никогда не приносила ему удовольствия, потому что с победой приходила утомительная пустота, неприятное чувство незавершённости. Он всегда побеждал быстрее, чем то ошеломительное чувство упоения своей силой успевало достигнуть пика. Всегда – до тех пор, пока не встретил её. А теперь, когда он приблизился к этому как никогда раньше, когда она приблизила его к этому, она просто… умирала. Это было нечестно. - Хаха. Как ребёнок, - прошелестела она губами, в уголках которых пузырилась кровь. - Почему ты грустишь? Ты высвободил свою настоящую силу и победил меня. Я понимаю, скорее всего, твои следующие бои станут просто забавами... Её глаза говорили: «Такова участь сильнейшего. Доля Кенпачи». - Но теперь у тебя есть враги, чтобы сражаться. Друзья, чтобы спорить. И что более важно… - она устремила взгляд ему за спину, туда, где возвышался воткнутый в землю клинок. Тогда Зараки услышал голос меча. Впервые. И тоже благодаря ей. - Всё моё наследие я оставляю тебе. У меня нет ничего больше. «Я пуста», - говорил её взгляд, и на тот момент Зараки ещё не знал, насколько она права. - Я умираю, Зараки Кенпачи. Порадуйся за меня. Потому что я завершила начатое много лет назад. Капитаны казались растерянными и удивлёнными. Вероятно, потому что Унохана Рецу, которую ещё кое-кто помнил как Кенпачи Ячиру, после смерти старика Ямамото оставалась последней из первых тринадцати. Ни удивления, ни растерянности не было только на одном лице, и Кенпачи – теперь полноправный владетель титула – сразу понял, почему: - Знал, сукин ты сын. Шунсуй кивнул, ведь слова Зараки не были вопросом и даже не являлись обвинением. Исправить всё равно ничего было нельзя, а что до справедливости, то срать Зараки хотел на эту справедливость. В Руконгае учишься жить по законам, в которых нет места подобной ерунде. Есть сила и желание жить. Желание сражаться. Вот что было привычно и понятно, но как быть, если кто-то, кто был неотъемлемой частью твоей жизни, тот, кто сделал тебя таким, какой ты есть, взял и разрушил привычное и понятное, поставив две эти неразделимые для Кенпачи ценности – жизнь и битву – на разные чаши весов? Как же всё просто было тогда, многие годы назад! Руконгайский мальчишка напал на капитана одного из отрядов Готей. Она чуть не снесла ему полбашки, он прошил её насквозь катаной. Она устояла на ногах – и он посчитал это своим поражением. Так поражение принесло безымянному мальчику из района Зараки больше радости, чем сотни и тысячи побед до этого. Он лелеял шрам, поселившийся на его щеке, считая его подарком, и думал, что она также хранит его метку – красный цветок, прикрытый от постороннего глаза одеждой и вычурной причёской. Вместо цветка Унохана хранила на груди ядовитую змею, отравлявшую её изнутри. - Она знала, на что шла, капитан Зараки - сказал Шунсуй, когда остальные капитаны покинули зал. – Она сама предложила это. Говорила, что эта битва должна быть закончена. Кто я, чтоб препятствовать самой Кенпачи? - И в самом деле. Никто, - ответил он, вставая с места, к которому разве что не прирос. В теле чувствовалась неприятная скованность. – Идём, Ячиру. Нечего тут рассиживаться. Пора заниматься делом. - Я не дам тебе умереть, слышишь?! Запускай свою адскую шарманку, лечи себя уже! - Хах, - выплюнула она смешок вместе с кровью. – Ты не знаешь, о чём просишь. - Да посрать, чего я там не знаю! Если этого не сделаешь ты, я найду кого-то, кто сможет! Он закинул её себе на плечо, понимая, что, наверное, сделал только хуже, но время было ему дороже. Казалось, она становилась легче с каждым шагом, и это чертовски его пугало. Что-то внутри – Унохана назвала его партнёром, а Зараки не мог, не умел и не находил времени привыкнуть к тому, что его занпакто заговорил с ним – подсказывало, что он и в самом деле не знает, о чём просит. «Дай ей умереть», - настаивал клинок. - Да пошёл ты, - резко, но беззлобно отозвался Зараки. Времени на злобу тоже не было. - Зараки Кенпачи, ты делаешь только хуже, - она хрипела, выплёвывая с кровью что-то гораздо более важное, чем жизнь, но на большее сопротивление её не хватало, и Кенпачи сложно было поверить в то, что он этому рад. «Небытие» не имело ни конца, ни начала, оно распространялось на целую вечность в любую из сторон. Зараки даже успел удивиться, как далеко они успели отдалиться от центра – массивных дверей, впустивших его сюда, казалось, многие века назад – но ненадолго, потому что с каждой секундой шансы на спасение Уноханы казались ему всё менее реальными. Кенпачи многие двери открывал пинком – даже если речь шла о капитанских покоях, особняке чёртова аристократа Кучики или о зале заседаний капитанов. Многие называли это отсутствием воспитания, но Зараки смеялся им в лицо и показывал интуитивно понятный жест, далёкий от приличия в каком бы то ни было обществе. С вратами – не сработало. Зараки размахнулся, вложив в кулачище всю силу, которую мог, но врата не поддались. - Эй! – прорычал Зараки. – Открывайте, сучье племя! За тяжёлыми створками не раздалось ни звука. Унохана у него на плече заворочалась, приподняв голову. - Хорошо, что ты спешил сюда. Там, наверху, - она откашлялась, утирая со рта кровь белым рукавом хаори, - уже началось. Тебе пора идти. Врата выпустят лишь одного. Кенпачи аккуратно стащил уже почти невесомое тело с себя и уложил рядом. - Вот уж хрен, - ответил он, снова повернувшись к вратам. Тяжёлые каменные створки, возносившиеся в бесконечность, простиравшуюся наверх, оставались недвижными, что бы он ни делал. - Знаешь, почему все твои попытки бесполезны? – спросила Унохана, и чтобы ответить ей, Зараки пришлось обернуться. Ячиру была почти прозрачная уже, и свет – вроде откуда здесь взяться свету и тени? – ложился на её лицо причудливыми пятнами, делая из него жутковатую маску. Первая Кенпачи не выглядела больной или умирающей. Только бесконечно уставшей. Она лежала, безвольно прислонившись к одной из колонн, подпиравших вход в «Небытие». - Знаешь, помолчала бы лучше! – начал было Зараки, но осёкся, оборвав себя буквально на полуслове. В вырезе пропитавшегося кровью косоде на месте шрама, много лет прятавшегося под слоями одежды и затейливо уложенными прядями волос, зияла дыра. - Понял, наконец? – спросила Унохана со слабой улыбкой. – Я говорила тебе, что надо было позволить умереть мне раньше. В казармах Одиннадцатого отряда, сколько их помнил Зараки, порядка не водилось никогда. Их отряд не славился ни дисциплиной, ни послушанием, зато был известен своей безудержной склонностью к потасовкам. Если какое место и содержалось в отряде в идеальном порядке, этим местом был тренировочный плац. Наверное, при ней всё было по-другому. Он видел, как Унохана Рецу одним движением руки могла заставить свой отряд делать невозможное в рекордно короткие сроки, чего уж говорить о Кенпачи Ячиру? На плацу было непривычно пусто. Одиннадцатый сильно потрепало при первом нападении квинси, оставшихся в живых едва хватало на то, чтобы сформировать бригады, патрулировавшие подотчётные отряду территории денно и нощно. Кто не состоял в патруле, занимался наспех организованными восстановительными работами. На тренировки ни у кого не было ни времени, ни сил. У Зараки тоже не было времени, а в какой-то момент казалось, что и сил уже тоже ни на что не хватит. Последнюю мысль Кенпачи отмёл сразу же, заставив себя сосредоточиться. Даже к лучшему, что тренировочная площадка была пуста. Рукоять занпакто наощупь была теплее обычного. Зазубренное лезвие тускло блестело на солнце. Ребристая цуба упиралась в ладонь. «Эй, ты! – мысленно позвал Кенпачи. – Просыпайся! У нас впереди много работы». Клинок ответил незамедлительно. Это всё ещё казалось странным – беззвучно разговаривать с оружием, добиваться сплочённости и близости ещё большей, чем раньше, когда меч и без того казался продолжением руки, привычным и приятно тяжёлым. Предстояло действительно очень многое. Договориться с занпакто было самым лёгким. Кенпачи вынырнул в реальный мир из своего внутреннего, когда уже стемнело. Навскидку просидел на одном месте часов шесть, а то и больше. Мышцы распирало нерастраченной за это время энергией, хотя Зараки и чувствовал себя вымотанным больше некуда. О том, что он ощущал, покидая «Небытие», он старался не думать. - Капитан? – раздалось откуда-то сзади и слева. Иккаку. Чего и стоило ожидать. - Чего тебе? – спросил Зараки, поднимаясь рывком, распрямляя затёкшие ноги. Иккаку молчал, стараясь держаться непринуждённо и делая вид, что оказался здесь совершенно случайно. Вроде и глупо, но должно же быть в мире хоть что-то неизменное. - Никогда бы не подумал, что работа над занпакто отнимает столько сил, - проговорил Кенпачи, оборачиваясь к Мадараме лицом. – Довольно утомительно, не находишь? - Наверное. - Тоже никогда не сталкивался с этим? - Не-а, - соврал Иккаку, не покраснев. Зараки усмехнулся. - Знаешь, однажды я встретил человека, который сказал мне, что в бою насмерть не стоит трындеть о всякой возвышенной херне типа уважения и восхищения. В конце концов, если ты собираешься стать сильнее, то для этого надо что-то делать, а не трепать языком. Иккаку присвистнул: - Дело чувак говорил. Кенпачи кивнул. - Ещё этот человек говорил мне, что наслаждаться боем просто невозможно, если ты не используешь всё, что только можешь. В конце концов, это ведь сражение. Понимаешь, о чём я? Мадараме промолчал. И тогда Зараки, перехватив поудобнее рукоять меча, рассмеялся. - Расчехляй свой банкай, Иккаку. Посмотрим, чья возьмёт. «Я делаю это, потому что люблю, Ячиру. Я по-настоящему люблю сражаться», - подумал он, отражая первый удар. - Сделай необходимое, пока не поздно, - сказала она.- Это самое отвратительное, во что я могу превратиться. То, что раньше показалось игрой света и тени, на самом деле стремительно становилось маской. В её внешности что-то менялось, но Кенпачи сложно было определить что. Он не раз видел, как души становятся Пустыми, но до сих пор не знал, что такое может случиться с шинигами. Боги смерти не могут становиться Пустыми, если только нет какой-нибудь дребедени типа той штуковины, из-за которой был весь сыр-бор с Айзеном, так ведь? Кенпачи не хотел понимать, как это произошло. На самом деле Кенпачи было плевать, как так получилось. Он хотел, чтобы этого просто не было. Он хотел, чтобы Унохана была жива, чтобы она была способна взять в руки меч, навалять ему так, чтобы запомнилось надолго. Например, чтобы она снова чуть не снесла ему полбашки, оставив шрам на второй щеке – для симметрии. Возможно, потом они раздолбали бы к чертям эту тюрьму, не оставив от неё камня на камне, и вместе наваляли бы этим квинси, а после снова предались бы безудержному сражению, а быть может, даже безудержному траху. Но женщина, которая подарила ему настоящую любовь к битве, стремительно менялась прямо сейчас, превращаясь в чудовище. «Ты знаешь, что это придётся сделать, - Зараки снова услышал такой непривычно знакомый голос. – И ты знаешь, куда нужно бить». - Вспомни, почему ты держишь меч, Зараки Кенпачи. Я делаю это по той же причине. Всё очень просто. И Зараки Кенпачи ударил. - Значит, один-единственный удар – и всё? Собираем силы в кулак и бьём со всей дури? – переспросил Зараки. Шунсуй кивнул. – Отдаёт безысходностью. «Потому что так оно и есть», - мысленно добавил Кенпачи, но промолчал. Вместо этого он спросил коротко и по делу: - Когда? Главнокомандующий пустился в подробные объяснения. Зараки отстранённо думал о том, что ему даже в отряд незачем заглядывать – сами лучше знают, как справиться. Так даже правильнее, а то, не ровен час, Ячиру ещё увяжется за ним. Не место ей в том гадюшнике. Зараки был готов к этой атаке давно. - Это будет весело, - говорил он своим ребятам, и шеренгу отряда сотрясал громовой хохот. Должен же был хоть кто-то смеяться, отправляясь на верную гибель. Кенпачи совершенно точно понимал, зачем он туда идёт, и почему именно на него Шунсуй сделал основную ставку. Ну или, по крайней мере, сказал, что сделал. Ячиру, Иккаку, Юмичике и многим другим об этом знать было совершенно необязательно. - Перебьём ублюдков – и дело с концом, - просто говорил Кенпачи. «Желательно – каждого по два раза», - проговаривал он про себя. Зараки Кенпачи не знал, вернётся ли он из этого сражения, и если уж говорить по чести, ему было всё равно – он ведь просто любил сражаться. Но кое-кто знал доподлинно. - Возвращайся, Зараки Кенпачи. Тебе ещё многое предстоит сделать, - тихо произнесла Ячиру, глядя на смыкающийся за спинами шинигами портал. Юмичика поднял голову от документов. - Вы что-то сказали, лейтенант? Ячиру улыбнулась непривычной, но смутно знакомой улыбкой: - Ничего. Просто пожелала кое-кому удачи, Юми-чан.