Ловец снов

Все в доме звали этого парня Серафимом. Имени его никто не знал, а он его никогда и не произносил. Серафим в очередной раз вылез на массивный подоконник и, обхватив костлявые белые колени руками, наигранно и глубоко вздохнул. Его светлая, во всех смыслах, голова была повернута к окну. Сидящие на полу люди распределились, по-толкали один другого и легли поудобней, они знали, что его игра началась. Серафим спокойно посмотрел на заледеневшее окно, провел ногтем по кусочкам льда за приоткрытым окном и стал говорить, не оборачиваясь на своих "зрителей". - Эти дети на улице играют снежками. Как жаль, что немного еще до того, как снежки станут пулями и пронзят их так же. Как жаль, что так мало уже до того, как эти палки станут ножами и сделают кожу их - тряпками и лохмотьями. Зрителей ничуть не удивили его внезапно-жестокие речи. Они заинтересованно смотрели на его спину, теплую благодаря белому вязаному свитеру. Серафим вдруг обернулся и лег на подоконнике, словно на кушетке в больнице, держась за живот. - Как же жаль, дорогие друзья, что мы слепы душой, а не телом. Что мы видим жестокость людей, принимая ее, как должное; что вы слушаете меня и не удивляетесь. И я понимаю, почему. Потому что я взрослый. Я могу такие речи вести, мне положено моим собственным возрастом. Люди переглянулись между собой. Кажется, юноша впервые вышел из роли. Но, как оказалось, это и была его роль. - У людей есть нормы. И это самое ужасное, что есть на этом свете. Ей богу, поверьте мне! Приедет, к примеру, тот же человек, но из другой галактики. Мне будет очень жаль его психику. Вы только представьте, что он увидит. Серафим сел в позу лотоса и посмотрел на потолок, куда вслед за ним устремили свои взгляды и другие. Он не мог спокойно сидеть в одном положении. Каждое новое предложение - новая поза. - Вы можете представить? Я попробую. Первое, что его удивит - деньги, меня порой эта система тоже удивляет. Иллюзия значения, понимаете меня, да? Я думаю, здесь и объяснять не нужно. Миллионная купюра, если таковая существует, в действительности не стоит больше клочка туалетной бумаги. Только краски добавить - и на тебе, бумажка, за которую на куски порежут, дом шикарный дадут, какую-то редкую волосатую черепаху. Когда-то, давно ли, недавно, - не суть, люди это поняли. Всю глупость этой системы и что, случись что-то серьезное, тебе для выживания будут нужны макароны, но не разукрашенные бумажки. Люди это поняли, вы представляете? Такое редко бывает... Но у них, как известно, не было выхода, кроме как сделать вид обратного. Сделать вид, что так надо и что рушить всю систему нельзя. И все так и осталось, а как иначе... Я тоже часто думаю "лучше пойду куплю молоко на все свои деньги, и каких-нибудь круп, хоть какая-то реальная ценность будет", но потом я понимаю, что молоко испортится, надо будет еще, поэтому я продолжаю сидеть с этими купюрами и хранить их. Но помните, что пока у вас есть деньги - у вас на самом деле нет ничего. Если ты придешь в магазин с мешками круп и скажешь "обменяйте на бутыль молока, пожалуйста", на тебя, в лучшем случае, посмотрят как на странного. Но на деле так и должно быть, поэтому, я считаю, это удивит пришельца. Серафим снова лег на бок и уткнулся лбом в холодное стекло, за которым все еще играли дети. - А еще что? - громко спросил мальчик из "зала", коим было одеяло на полу. Юноша отлип от окна и повернул голову. - Что? - Из-за чего еще удивится пришелец? - Глаза ребенка были огромными и почему-то сияли. Серафим снова грустно и наигранно всхлипнул. - В том то и разница между детьми и взрослыми. Взрослые стали думать о глобальных проблемах, о деньгах, о смысле всего этого. А ты как услышал о пришельце, так дальше и не вдумывался. Мальчик перестал улыбаться. - Ты злишься? Это что, плохо? - Серафим в очередной раз наставил зрителям спину. - Это-то и хорошо. Оставайся таким подольше. * * *