Молчание - золото

      День жатвы – что может быть хуже для обитателей дистриктов, не достигших восемнадцатилетнего возраста? Мне было пять, когда закончилась революция, и Капитолий придумал первые Голодные Игры, чтобы пресечь дальнейшие попытки дистриктов развязать войну.       То было тяжелое время: разгромленные дома, улицы и даже целые районы, множество погибших и раненных – всюду разруха, голод и страдания. Во время одной из бомбежек я потеряла родителей, оставшись со своей старшей сестрой Тидой, заменившей мне мать. Ей тогда было пятнадцать, и она смогла прокормить нас обеих, бросив школу и отправившись работать на пристань – разбирать улов местных рыбаков. Там нас приютила одна семья, наименее пострадавшая в ходе революции. У нас появился свой уголок. Мы только было подумали, что все будет хорошо и жизнь наладится, как всех жителей дистрикта в приказном порядке вызвали на площадь перед поднимавшимся из руин новым Домом Правосудия, где на установленных заранее больших экранах показали обращение президента к выжившим. Он долго рассказывал о том, как ужасна была революция и какие потери понесли не только жители дистриктов, но и обитатели Капитолия. Сказал, что в назидание другим Дистрикт 13 – зачинщик конфликта, сровняли с землей. В тот же момент были показаны кадры, которые навсегда отпечатались в моей памяти: повсюду руины, обгоревшие почти до костей тела взрослых и детей, дымящаяся земля, словно испускающая последний вздох – никто и ничто не уцелело. Задыхаясь от слез и страха, накативших на меня волной, я спряталась за спину сестры, продолжая слушать речь президента. И вот под заключение он объявляет о том, что с этого момента в Панеме вводятся ежегодные Голодные Игры, в которых по методу жеребьевки в каждом из оставшихся двенадцати дистриктов будут выбираться по одному юноше и одной девушке в возрасте от двенадцати до восемнадцати лет. Каждый год количество бумажек с именем каждого из возможных участников будет увеличиваться на одну. К тому же, в Доме Правосудия можно будет получить талон на питание для своей семьи, увеличивая тем самым свои шансы быть отобранным на жатве еще на одно вписанное имя. Эта новость привела в ужас и панику жителей всех дистриктов, но, к сожалению, ни у одного из них не было сил на новое восстание.       С тех пор мы жили в страхе – Тида почти сразу взяла талон, а значит, ее имя в первую же жатву было вписано уже два раза. Но ее не выбрали. Ни в первый раз, когда оказавшись на арене трибуты, не обращая внимания на оружие, кинулись к припасам, разделяя их на всех поровну, а затем, сплотившись, отражали атаки переродков. В конце концов, трансляцию приостановили на один день, как позже выяснилось, на арену приехал сам распорядитель игр в сопровождении президента, где им предоставили выбор – либо они убивают друг друга, либо Панем убивает их семьи, долго и мучительно. Это был тяжелый выбор, но каждый предпочел спасение своей семьи, нежели соперников. Во второй раз мою сестру тоже не выбрали, в тот год трибутов предупредили заранее, и бойня началась почти сразу. На третий год имя моей сестры было вписано уже пять раз, так как она взяла еще один талон, но ее имя вновь не попало в руки разукрашенной капитолийки, отвечающей за наш дистрикт. На момент четвертой жатвы Тиде исполнилось восемнадцать – еще один год и она будет в безопасности, вот только в этот раз удача обошла нашу семью стороной. Я осталась совсем одна, талоны естественно тут же отобрали, так что я начала жить впроголодь, питаясь лишь в школьной столовой – семья, когда-то приютившая нас, не могла меня прокормить, но я благодарна им за то, что они не выгнали меня на улицу. Тида погибла в первый же день, пытаясь добыть оружие возле Рога Изобилия, ее убил парень из первого – это все, что я знала, так как в этот момент находилась в школе. После игр мне прислали ее тело, которое по традиции рыбаки, знавшие ее, предали морю.       Помню, как мне хотелось умереть, кинуться в воду за ней, но я сдержала свое обещание данное сестре в момент прощания – что бы ни случилось, я должна жить, сделать все, чтобы не умереть с голоду, повзрослеть и обзавестись семьей. Через три года мое имя в первый раз вписали в реестр. То была самая страшная жатва, с момента смерти Тиды. Я смутно помню, как проходила регистрацию и что было потом. Помню лишь то, что в тот день от нашего дистрикта были отобраны двое моих ровесников, что означало практически стопроцентный проигрыш. В тот же год я взяла первый талон, думая, что лучше умереть быстро на играх, чем здесь, но медленно, истощаясь от голода.       Мое имя вытянули, когда мне исполнилось шестнадцать, то были двенадцатые игры. К тому времени все дистрикты смирились с необходимостью убивать друг друга на арене ради выживания, победы и безбедной жизни до конца своих дней, которую обещал Капитолий. За одиннадцать предыдущих лет ни один трибут из нашего дистрикта не вернулся домой - побеждали в основном представители первого или второго. Кроме них по одному разу смогли одержать победу в третьем, пятом и седьмом. То были годы, когда из тех дистриктов трибутами становились юноши семнадцатилетнего возраста хорошей комплекции – девушки же погибали в первые два дня. Также в этот раз было введено еще одно изменение, последний победивший становился так называемым ментором для следующей пары. Это было ценное нововведение, ведь ментор мог подсказать, как выжить на арене, научить некоторым уловкам, а самое главное – работал со спонсорами, которые сами нечасто вызывались помочь кому-либо, только если трибут им ну очень понравился. К сожалению, в этом удача вновь отвернулась от меня. Моим собратом по несчастью в этот год стал Юкон – он сильный, мускулистый и с самого детства помогал отцу в море, что, несомненно, закалило его характер. Этому юноше едва исполнилось семнадцать, но по виду можно было дать все двадцать: холодный взгляд голубых глаз, по которому можно было понять, что парень многое повидал за свою короткую жизнь, бронзовая кожа от долгого нахождения под солнцем в открытом море, коротко остриженные светлые волосы, выгоревшие все от того же солнца. Я не знала его раньше, а сейчас боялась даже заговорить, сидя рядом в поезде, везущем нас в Капитолий. Когда я все же попыталась завести разговор, он грубо прервал меня, сказав: - Ты для меня – обуза. Маленькая тощая девчушка, не умеющая ничего, кроме как сидеть и трястись при виде своего земляка – ты умрешь в первый же день, и все, что я сделаю - это помолюсь за то, чтобы твоя смерть была быстрой.       После таких слов я вылетела из вагона, представляющего из себя гостиную и столовую в одном лице, и побежала в свое купе, где проплакала весь оставшийся путь. Капитолийка, представляющая наш дистрикт, прочитала целую лекцию Юкону о манерах и о том, что ему следовало бы меня поддержать, хоть немного, после того, как увидела мои красные от слез глаза по прибытии. Не могу сказать, что он стал относиться ко мне теплее, но, по крайней мере, не запугивал скорой смертью.       В Капитолии нас сразу же разделили и отправили в кабинеты подготовки, где целые команды работали над подростками, пытаясь привести тех в божеский вид, к моменту встречи со стилистами. Меня помыли, затем долго терли какой-то щеткой, убирая ороговевшую кожу, после чего насухо вытерли и намазали странно-пахнущей теплой вязкой мазью, а сверху положили полоски ткани. Я поняла для чего они в тот момент, когда одну из этих полосок со всей силы сорвали с кожи вместе с волосками, что когда-то покрывали мои ноги, руки и некоторые интимные части тела. Это было ни с чем несравнимое ощущение бесконечной боли, мне казалось, что я не доживу до арены и умру прямо на этом столе – вся кожа будто горела. Затем меня начали отмывать от остатков этой странной мази и натирать кремом, от которого все моментально прошло. После того, как они поработали над моими бровями и волосами, мне выдали тонкий халат и отвели в комнату, где к одной из стен была привинчена длинная в человеческий рост полка, на которой лежал матрас. Я успела немного прийти в себя, сидя на этой полке, когда дверь открылась и в комнатушку зашла высокая темноволосая женщина с надменным выражением лица. Она попросила меня встать, затем брезгливо осмотрела и сказала, кажется в пустоту, что для работы ей нужно тело, а не скелет.       Я на самом деле всегда была излишне худой, сказывалось скудное одноразовое питание. Из-за этого мои волосы и ногти истончились, а глаза утратили былой блеск. Рост сильно замедлился от нехватки необходимых витаминов, и в свои шестнадцать я была немногим выше тринадцатилетних детишек – полная противоположность своего земляка-трибута.       Но выбора у моего стилиста не было – показ трибутов был намечен буквально через пару часов, за которые она успела еще сильнее ушить мой наряд, подготовленный заранее. В нем я должна была выглядеть как рыба, чешуя которой переливается на свету, а, в итоге, выглядела как хребет этой самой рыбы, обтянутый блестящей тканью. Юкон, увидев меня в конюшне, откуда стартовали все трибуты, лишь усмехнулся, пробормотав что-то нечленораздельное, а в команде подготовки надеялись, что я не упаду с колесницы, когда та стартует. Но все прошло на удивление гладко. Толпа взревела от восторга, когда на мое платье попал свет, и оно начало переливаться всеми цветами радуги. Церемония Приветствия закончилась очередной речью президента, поприветствовавшего всех участников и пожелавшего им удачи. Затем мы отправились по своим резиденциям.       Вся команда, представляющая наш дистрикт, тут же сошлась во мнении, что меня следует откормить, так что я вставала из-за стола самой последней с набитым под завязку желудком, а утром, все еще ощущая тяжесть, шла в тренировочный центр, обходя стороной бассейн – плавать я итак умела, но сейчас боялась, что якорем пойду ко дну. К тому же основную часть тренировок я решила уделить борьбе и навыкам выживания. К моменту показа я уже неплохо владела копьем и могла различить съедобные коренья и ягоды, что и продемонстрировала распорядителям. Вечером мы все вместе сидели в зале и ожидали момента, когда озвучат оценки – это повышало шансы заполучить спонсоров. Юкон получил десять баллов, чем вызвал бурные аплодисменты нашей команды, моей оценкой стали – восемь заработанных баллов, что, по словам капитолийки, имя которой я так и не смогла запомнить, очень хорошо.       На следующий день должны были состояться интервью с трибутами – последний шанс расположить к себе спонсоров. К этому моменту я набрала несколько килограммов, чем очень порадовала своего стилиста. Она сшила прелестное платье, из тонкой летящей ткани цвета морской волны, так, что казалось, будто я плыву по воздуху. Ведущий задавал провокационные вопросы, словно пытался вынуть из меня душу, но судя по тому, что толпе нравились мои ответы – он просто пытался помочь. И вот прозвучал вопрос, которого я боялась больше всего: - Мэгз, скажи, пожалуйста, я правильно понимаю, что Атлантида, участвовавшая в четвертых играх, была твоей сестрой? - Да, только я звала ее Тидой, - тихо ответила я, пытаясь унять дрожь и подступающие слезы. - Тебе, наверное, было тяжело потерять ее в столь юном возрасте? – продолжил свой допрос, пытливый ведущий. - Да, порой бывали моменты, когда мне не хотелось жить. – Услышав эти слова, толпа, находившаяся в зале, печально вздохнула, а я поняла, что сказала лишнее и попыталась тотчас исправить положение. – Но я пообещала сестре, что буду жить, несмотря ни на что. А значит, я должна, нет, я обязана победить. - Ого! Какое громкое заявление! – прокричал ведущий, чуть не соскочив со своего кресла, и толпа поддержала его – все одобрительно закивали головами и зааплодировали мне. Сквозь их крик, мужчина, сидящий рядом со мной, попытался сказать еще что-то, но, в конце концов, сдался и, представив меня толпе в последний раз, указал рукой за кулисы, куда я должна была пройти.       Там меня встретила команда подготовки в полном составе, наперерыв поздравляющая с успешным интервью, даже Юкон, направляющийся на сцену, одобрительно кивнул в мою сторону. Можно было считать, что день прошел удачно. Вечером мы ужинали в последний раз в полном составе. Я думала, что разговор не будет клеиться, но жителям Капитолия только дай повод, так что болтали они без умолку, постоянно обсуждая того или иного трибута и восхваляя нас среди прочих. И опять мне позволили покинуть столовую лишь после десерта, заставив съесть все, что было в тарелках. Хотя в этот раз я не особо сопротивлялась – неизвестно, когда я смогу поесть на арене и смогу ли вообще, да и сон не шел, видимо от волнения. Так что я ушла в спальню далеко за полночь, а там буквально заставила себя заснуть, чтобы не быть вялой и медлительной возле Рога Изобилия, где решится моя дальнейшая судьба. Этой ночью мне приснилась Тида, поющая колыбельную, которой убаюкивала меня каждый вечер в детстве, но на последнем куплете она вдруг затихла, и когда я подняла глаза, то увидела, что моя сестра вся в крови, медленно опускается на пол. Некоторое время мы обе молчали, а потом я в ужасе закричала и поняла, что это лишь сон, когда ее образ растаял прямо на глазах. За окном уже светало, и это означало лишь одно – двенадцатые голодные игры начинаются.