Сладкие парочки

Играет музыка. Классический блюз. Ты знаешь это наверняка, и патефон - это единственное, что радует тебя здесь и сейчас. Ни тяжелые старые бархатные шторы, цвет которых почти неразличим в полутьме, ни приглушенный свет, происхождение которого не представляется возможным узнать, ни две пары, танцующие в полутора метрах от тебя. Последний фактор тебе не нравится больше всего. Более того, он тебя яростно и откровенно раздражает. Ты люто ненавидишь такие сладкие парочки. Сыщик держит свои руки на талии Дэйм. Они медленно кружатся. Ее ладони покоятся на его плечах, и тебе видно, как она улыбается. Улыбка эта не совсем откровенна. Ты невольно вглядываешься в их лица, стараясь уловить тот момент, когда они повернутся к тебе в профиль. Это длится не более двух секунд и повторяется с периодичностью раз в минуту. На лице Бедового Сыщика играет такая же слащавая, масляная улыбка. Если не обращать внимания на безупречно уложенную белокурую прическу Дэйм и ее женственную шляпку, то, думаешь ты, они походят друг на друга, как брат и сестра. Даже больше – как два воплощения единого целого. Они танцуют чересчур нежно, но вместе с тем вихлясто – каждый шаг они стремятся отклонить свои тела от очертания круга. Каждый шаг их идет приторно сладко, от бедра. Белое платье Дэйм очерчивает ее фигуру – она отнюдь не точеная, но именно такая и должна быть у женщины, считаешь ты: полная, в самом наливе, грудь, ширококостное тело с легчайшим наплывом жира внизу животика, делающим его аппетитным, и широкие бедра. Ты не можешь оторвать взгляда от задницы Дэйм. Подсознательно ты понимаешь, что что-то в этом танце не так. Как будто он всего лишь фальшивка. Нет, это определение не подходит, потому что тебе хорошо известны чувства Бедового Сыщика и Хистерикал Дэйм, которые как-то не совсем вписываются в рамки любви. Скорее, это гибрид животной страсти и странной меркантильной привязанности; эти отношения похожи на любовь старых супругов, проживших вместе не менее трех десятков лет, приевшихся друг другу, но бурным всплеском переживающих новый, внезапный, прекрасный «медовый месяц». Некрепкие, но жилистые ладони Сыщика спускаются чуть пониже и сжимают полные ягодицы партнерши. Ты замечаешь это сразу, поскольку твой взгляд сосредоточен именно на них. Дэйм это определенно нравится, но она тут же вырывается из хватки Сыщика и с громким хлопком бьет его ладонями по предплечьям. Наверное, больно, если судить по тихому шипению Сыщика. Но Дэйм, как ни в чем не бывало, с лукавой улыбкой ластится к партнеру вновь, и он отвечает ей тем же. Они продолжают свой танец. Пикл бы себе такого не позволил, со странной усмешкой отмечаешь ты. В страстной романтике он по сравнению с Сыщиком – ничто. Неизвестно, знакомо ли ему вообще такое понятие, как страсть. Он поддерживает Броад, как хрустальную, боясь приложить лишнее усилие. Она и впрямь словно хрустальна – высокая и невозможно тонкая, в отличие от фигуристой Дэйм, длинноногая и невероятно тощая. Длинная шея держит вытянутую большеглазую голову, почти такую же, как у Инспектора, обрамленную блекло-рыжими локонами. Неширокая легкая шляпка будто держится исключительно на поднятых укладкой корнях волос; такое ощущение, что она великовата на собственно черепок Броад. Остренький носик клюет воздух, отделяющий ее от дико похожего на нее Пикла. Они танцуют робко, не прижимаясь друг к другу, будто им мешают вставленные внутрь металлические штыри. По тому, как шевелятся губы Инспектора, видно, что он делает Броад какой-то комплимент или нежно шутит с ней; она отвечает ему тихим переливистым смехом, видно, как наливаются краской ее щеки и скулы. Голова Пикла чуть наклонена к голове партнерши, и создается впечатление, что Инспектор сутулится. Может, он просто хочет в любой благоприятный момент податься ближе и найти своими губами губы Нервус Броад, но... это же Инспектор Пикл. Он морально неспособен на такую неловкость. Зато он ежеминутно прикладывается губами к ее длиннопалому запястью. Как, черт возьми, нежно и робко! Эта пара похожа на двух школьников, которые впервые задумались над тем, а можно ли использовать медленный танец как проявление своих чувств. Неизвестно, сколько они так могут кружиться. Он буквально пленен ее глазами, и это взаимно; отличие лишь в том, что Броад иногда отводит взгляд, не выдерживая дозы смущения. Напрашивается сравнение со средневековым рыцарем и его дамой сердца, честь которой он готовится защищать на ближайшем турнире... Ты представляешь Инспектора в доспехах, естественно, он падает под их тяжестью, и тебе вдруг становится смешно. Нежность и страсть, дыхание юности и усмешка опыта, воображение и миловидность – весь воздух в этой комнате будто пронизан ими. Они словно с издевкой жмут на корень твоего языка, почти вызывая рвотные спазмы. Тебе до самого тонкого нервного окончания противно. Как назло, самые мерзкие для тебя мысли овладевают твоим мозгом, и ты вспоминаешь то, о чем не так давно гудела желтая пресса – бурный роман Кингпина и владелицы наикрупнейшего борделя – мадам Мюрел; оба друг друга стоили... Ты сглатываешь от переполняющей тебя ненависти к этим шурам-мурам и инстинктивно оглядываешься на дверь приватной комнаты. Парочки. Да пускай они горят в аду, эти увлеченные любовнички. Пускай в котлах кипят. Мерзопакостная гадость. Внезапно на твои плечи ложатся две руки, мощные и очень, очень сильные, и вывод этот ты делаешь из-за того, что они начинают грубо и неуклюже делать тебе массаж, чуть ли не размазживая твое мясо о твои же кости. Будут синяки. Нет. О нет. Только не это. Но это оказывается именно тем, что ты думаешь. Резко отпустив твои уже успевшие заныть плечи, он тяжелыми шагами обходит кресло с низкой спинкой, на котором ты так удобно развалился. Ему нет необходимости наклоняться, поскольку кресло рассчитано на высокорослого человека, и твои ноги находятся на расстоянии полуфута от пола. Он лишь чуточку смотрит на тебя сверху. Ты косишься исподлобья на широкое лицо с небольшими, но очень острыми глазами, на не уступающий в ширине нос и на мощный подбородок, который, кажется, не брили два дня. На широченные плечи его спускаются темные пряди длинного женского парика, но у тебя все равно складывается несокрушимое впечатление, что ты смотришь сам на себя в зеркало. Он стоит, скептично скрестив полные руки на груди, под которой выступает обширный живот, в свою очередь, поддерживаемый двумя короткими, но дюжими ногами. Одна бровь приподнята и изогнута домиком. Это твое любимое выражение лица. Это твоя любимая поза. Это до последнего волоска ты, и ты ничего не можешь с этим поделать. Громадная рука берет твое не уступающее в размерах запястье и крепко сжимает его. Ты не видишь смысла в сопротивлении, поскольку это единственный противник, сила которого соизмерима с твоей. Не исключено, что она даже больше. Он пошло улыбается и, тихо посмеиваясь грубым мужицким хохотом, как умеешь только ты, стаскивает тебя с кресла и неумолимо тянет за собой в приватную комнату. И никто не собирается ему помешать. Как всегда. Дверь в клозет закрывается с противоположной стороны, скрывая от потенциально досужих наблюдателей твой укоряюще-мученический взгляд и его хриплый горячий шепот, который так исключительно свойственен только тебе. Твое имя – Эйс Дик. И ничто не способно вызвать у тебя такое отвращение, какое вызывают сладкие парочки.