Глупый, глупый ребенок

Фемслэш
PG-13
Завершён
74
OldSchool Jill бета
Размер:
8 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
74 Нравится 12 Отзывы 9 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
— Нет, ты видела это? Мерзость какая, — с явным отвращением проговорила женщина, комментируя слова диктора новостей. — Нет, подумать только, браков им захотелось! Равных прав! Совсем эти голубые страх потеряли, — и, обращаясь к сидящей рядом дочери, добавила: — Так ведь? Девушка не нашлась что ответить, ведь с позицией матери она была не согласна, но и спорить с властной женщиной не очень хотелось, так что она просто пожала плечами и отвела взгляд. — Гляньте-ка, дожилась: родная дочь поддерживает педиков. Всё эта демократия. И до моего ребенка добралась, — женщина явно начала заводиться, и все, кто был с ней знаком, знали, что сейчас лучше промолчать, однако ее дочь отчего-то забыла об этом. — Ну почему так сразу? Пусть любят кого хотят, нам-то какое дело до них. Они к нам не лезут в жизнь, почему мы должны? — с некоторой горечью, отметила девушка. — Не лезут?! Еще бы они лезли! Да их вообще расстреливать нужно! — воскликнула женщина, в порыве эмоций. — Без этих моральных уродов мир бы лучше стал, счастливее! — Наверное, — тихо вздохнула девушка. На этом достаточно неприятный разговор и прекратился, лишь мать потом изредка невнятно бормотала: «Нет, ну надо же», отвечая, должно быть, своим мыслям. Но если у женщины и были после этого мысли, то в голове, да и, пожалуй, в душе у девушки отчего-то стало пусто. Вечер был хуже некуда. И улучшений не предполагалось. Женщина еще с полчаса посмотрела телевизор и ушла к себе в комнату готовиться ко сну. — Спокойной ночи, — натянуто улыбаясь, проговорила девушка. — Сладких снов, Анечка, — ответила мама, должно быть, уже и забывшая о том, что всё еще продолжало тревожить дочь. И девушка осталась одна. В своей комнате, за закрытой дверью. Она часто оставалась одна. Должно быть, вы сейчас решите, что Анна была одной из тех чувствительных девушек, что любят порыдать в подушку о несчастной любви. Возможно, я даже не стану вас переубеждать — так случилось, что она была обычным подростком с обычными подростковыми проблемами и заботами. Хотя нет, было еще одно маленькое, ничего, наверное, и не значащее «но». Она любила девушек. «Тьфу, мелочь какая!» — воскликните вы. Да, наверное, мелочь. Только это достаточно сильно мучило Аню. — Расстреливать нужно, — сквозь слезы прошептала девушка, крепче прижимая к себе подушку, — расстреливать. И больше она ничего не могла произнести: в голове была ужасная каша, а к горлу подступил огромный ком. Сейчас из самых потаенных уголков ее души была поднята вся та горечь и боль, что копились годами. — Расстреливать. Аня прекрасно знала отношение семьи к столь щекотливому вопросу, оттого-то и боялась даже упоминать эту тему. Да, никто из родственников не знал. Единственные, кому она сказала, были лишь очень близкие ей друзья, — те, кто бы не стал ее осуждать, те, кто ее принял и поддержал, когда она в очередной раз сидела в слезах, в отчаянии кромсая ни в чем не повинные фотографии ее возлюбленной. Достаточно тяжело выразить словами все те противоречивые мысли, что сопровождали девушку еще с детского возраста. Аня немного даже завидовала открытым гомосексуалам, но при этом искренне гордилась ими, поражаясь их силе духа — это сколько ж смелости нужно иметь для такой жизни. Ей такое и сниться не могло — куда там признаться окружающим, если она до сих пор себе не может с уверенностью сказать: «Я люблю девушек и этого не изменить». Прошло уже почти десять лет с того самого дня, как она впервые обнаружила это странное чувство влюбленности. Правда, предмет ее симпатий оттолкнул ее, щедро назвав извращенкой и пожелав вечности в аду. С того-то самого дня она и пыталась убедить себя, что это глупость, это пройдет, это временное. А в чём еще убеждать себя девушке, выросшей в консервативной семье, где считали, что лучше быть маньяком, чем геем (впрочем, об этом она узнала несколько позже)? Но ведь в детском понимании это не было неправильным — такого скорее даже просто и не предполагалось, ведь никто и никогда о подобной любви и не упоминал. И поэтому ребенок и провел всё детство в терзаниях, считая влюбленность в девушек лишь временным увлечением, которое обязательно пройдет. Да вот что-то никак. — Моральные уроды, — тихо прошептала Анна, вспоминая свои детские, еще совсем не забытые ею ощущения. — Я неизлечимо больна. Эта мысль давно ее преследовала, заставляя испытывать ужасную душевную боль. Но покажите больного, не желающего выздороветь? Были, были отношения с парнями, были поцелуи, были неловкие прикосновения и флирт. Но это не то. Разве приносит удовольствие отвратительная дрожь при объятиях парня, несущих нечто большее, чем дружбу? Разве считается излечением от гомосексуальности тошнотворное отвращение при ощущении чужих, нелюбимых властных губ на коже? Нет, увы. Даже натянуто улыбаясь в мужских объятиях, она мечтала о том хрупком ангеле, что не первый год была предметом обожания. Аня закрывала глаза и видела вовсе не своего «официального» парня, а милую улыбчивую девушку, Анна не слышала отвратительного резкого запаха «ее» мужчины — ей чудился будоражащий сознание едва уловимый аромат сандала и ландыша, который всегда излучала ее возлюбленная. Должно быть, вам не понятно это странное насилие над собой, эти глупые попытки переубедить себя. Должно быть, вы считаете, что это очень просто — принять себя. Нет, не всем. Но в большей степени это даже не по упомянутой причине желания стать нормальной. Это было нечто большее. Анна не раз в порыве отчаяния хваталась за нож, желая убить себя, но всегда останавливалась. Да, у нее были причины продолжать жить: Аня мечтала о счастье, которое она видела в семье. Самым большим желанием девушки было найти того человека, что принял бы ее и согласился разделить с ней жизнь. Анна мечтала о крепкой большой семье, о счастливых и здоровых детях. Иного смысла в жизни она и не представляла, и именно ради этого-то она и отбрасывала от себя каждый раз все самые ужасные мысли. Именно поэтому-то она и насиловала себя, всем сердцем мечтая стать «нормальной», ведь с самых ранних лет ее убеждали, что кроме гетеросексуальных семей иных счастливых семей не существует. А представьте, что испытывает ребенок, когда понимает, что того счастья, к которому он так яро стремится, ему не достичь никогда. — Стал бы лучше, счастливее, — задыхаясь, сквозь слезы шептала и шептала девушка. Сейчас она уже не ребенок, она прочитала множество статей о том, что быть такой как она — нормально, что счастье возможно. Но разве это так просто — очистить душу от всего того яда, что копился в ней годами? Да, многое поменялось, Анна стала взрослее и умнее, она уже более спокойно относилась к своим чувствам, в очередной раз возникшим именно к девушке, Аня уже даже готова была смириться, но отчего-то все равно не было в ее душе покоя: все новая и новая боль, теперь уже пришедшая с той стороны, с которой и не ожидалось. Родители, те, кто ближе и роднее всех, те, кто с самого детства твердил: «Мы примем тебя такую, какая ты есть», придерживались самых гомофобных настроений. И, пожалуй, это было даже больнее невозможности осуществления смысла жизни. — Лучше. Стал бы лучше, — уже в полубреду шепотом все повторяла и повторяла девушка, в кровь прокусывая пальцы и ладони, стараясь хоть как-то заглушить душевную боль. Тяжело сказать, как долго еще продолжалась эта истерика, но ближе к утру силы покинули девушку, и она уснула неспокойным, тревожным сном. Но утро не принесло успокоения: на душе девушки всё было так же тревожно, как прошлой ночью, лишь мысли обрели какое-то подобие трезвости. Нет, боль никак не унималась, да и в голове тихим эхом всё звучали и звучали слова матери: «Расстрелять. Мир бы стал лучше, счастливее». И в больном сознании начала зарождаться навязчивая идея, с которой примерная девушка, отличница, гордость родителей и жизнерадостный счастливый человек, по мнению знакомых, уже не в силах была справиться. Дома совершенно никого не было — все уже ушли на работу, а самой Анне некуда было спешить: в университете начались долгожданные каникулы, на которых и без того мало с кем сдружившаяся девушка почти не выходила из дома и ни с кем не говорила. Анна взяла в руки телефон, в отчаянии начав листать список контактов. — Александр, Алёна, Алина, Андрей, Арина, Вера, Влад… — тихо читала она. Слезы наворачивались на глаза, отчего экран расплывался, и это затрудняло поиск кого-то, кто бы помог Ане справиться, кто бы смог ей уверенно сказать: «Глупая, все будет хорошо, я рядом, ты вовсе не одна». Но никого не было. Имена мелькали на экране, но тех, кому хотелось позвонить в такой момент, среди них не было. Девушка отшвырнула телефон на другую сторону дивана и заплакала. Просто заплакала. Знаете, как плачут от бессилия, тихо, смотря в пустоту и лишь изредка вздрагивая от нехватки воздуха. — Мир стал бы лучше. Без меня, — озвучила свою мысль девушка, уже перестав испытывать хоть что-то — ни боли, ни страха, ни отчаяния — лишь холод и пустота в душе. Анна апатично подошла к столу и, садясь за него, раскрыла ноутбук. И что в таких случаях делают? Пишут записки, говоря, что всех любили, но того, что случилось, уже не изменить. Просят прощения и понимания. Девушка удалила все, что было на рабочем столе, и создала пустой вордовский документ. Всё, теперь пути назад точно нет. Но как же теперь сформулировать всю ту боль, все отчаяние, что толкнули ее на это? «Прошу меня простить. Больше просто не могла этого выносить. Увы, это сильнее меня, простите. Я не хотела причинить кому-то боли. И если мое существование доставляло кому-то неудобства — также прошу простить. Мне очень тяжело уходить, но и причин оставаться у меня больше нет. Наверное, этот поступок вы назовете глупым. Что ж, так случилось. Это намного сильнее меня, чувствовать всё это просто невыносимо, и я не могу с этим справиться. Похоже, мечты о детях, о семье были пустыми. Тогда к чему мне теперь стремиться? Не к чему больше. Мама. Я давно хотела тебе это рассказать, но постоянно боялась. Я всегда мечтала, что ты подойдешь, обнимешь и скажешь, что ты всё знаешь и что ты любишь меня несмотря ни на что. Увы, это невозможно. Я не хочу видеть, как ты страдаешь из-за того, что твоя дочь лесбиянка. Прости, я честно старалась измениться. А раз ничего нельзя изменить, то я сделаю твой мир хоть немного счастливее — настолько, насколько это в моих силах. Прости. И, да, пожалуйста, скажи Свете, что я ее любила и что, наверное, именно это чувство придавало мне хоть немного смысла, сил и желания и жить дальше. Простите меня все. И прощайте. Я всем сердцем вас любила и всегда буду любить». Девушка откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Всё. Теперь всё решено. Но отчего же в душе так пусто? Откуда это безразличие? Неужели это у всех так? Аня ожидала страх, ненависть, отчаяние, неожиданную радость, да и мало ли еще чего. Но ничего не было. Всё так же пусто. Аня уже собралась было закрыть ноутбук, но вспомнила, что в подобных случаях обычно пишут извинения и друзьям. Да, наверное, ей тоже хотелось бы многое сказать некоторым людям. И девушка открыла список своих «друзей» в социальной сети. Больше двухсот человек. Но написать хотелось всего троим — тем, кто знал, какой груз на сердце она носит уже не первый год. Никого из них не было онлайн — так даже лучше. «Милая, наверное, ты расстроишься, узнав об этом. Прости. Я уверена, что ты знаешь, что я чувствовала все эти годы. Я думаю, ты поймешь. Жаль, что ты сейчас слишком далеко от меня. Думаю, ты бы не позволила этому случиться. Но я уже всё решила, прости. Спасибо за всё. Спасибо за те годы дружбы, что связывают нас, спасибо за ту заботу, что ты дарила мне. Ты и правда была мне как сестра, ты была частью моей семьи. Спасибо. И прости за всё, пожалуйста. Прощай». Аня, на секунду засомневавшись, тяжело вздохнула и нажала «отправить». «Привет. Так жаль, что мы с тобой не виделись так давно. Знаешь, я безумно скучаю. И мне тебя очень не хватает. Наверное, если бы ты была рядом, я бы не решилась — ты бы меня остановила. Но нет, уже ничего не изменить, прости, я уже все решила. Это сильнее меня, слишком больно, слишком страшно. Я хотела извиниться. Я столько всего тебе наобещала сделать и подарить, но в своей естественной манере не выполнила — не успела. Прости, я не со зла. Ты ведь знаешь, как ты мне дорога. Спасибо, что терпела все это время. Спасибо, что помогала. Спасибо, что была рядом, когда мне это было необходимо. Прости за всё. Прости мою ветреность, мою несерьезность и плаксивость. Я была счастлива знать тебя. Но теперь пришло время проститься. Прощай. Пожалуйста, вспоминай обо мне хоть иногда. Ты ведь помнишь, как сильно я мечтала о бессмертии в памяти близких? Спасибо. И прости меня, пожалуйста». Девушка безразличным взглядом пробежалась по письму, стараясь заметить возможные опечатки. Писать безграмотно — проявлять неуважение к собеседнику. Даже сейчас ей хотелось остаться той милой доброй и вежливой Аней, что все знали. Отправлено. «Привет, Даня. Знаешь, я хотела поблагодарить тебя за всё то короткое время, что была с тобой знакома. Ты был хорошим другом, ты всегда меня выслушивал и давал советы. Я всем сердцем благодарна. Надеюсь, ты на меня ни за что зла не держишь. Но если всё же в чем-то я и виновата, то прошу меня простить. Наверное, на этом всё. Спасибо за всё. Прощай». По щекам потекли горячие соленые слезы. Казалось, откуда они только могли взяться, ведь в сердце было всё так же холодно. Ну вот. Теперь точно всё. И что теперь? Куда идти? Аня решительно встала и пошла одеваться. Куртка, ботинки, шапка, шарф, перчатки, ключи, телефон, кошелек. Впрочем, уже не всё ли равно? Анна апатично закрыла дверь, повернула ключ два раза и, ничего не соображая, начала спускаться по лестнице, совершенно не имея никаких планов, не представляя, что теперь делать и что с ней теперь будет. — Здравствуй, Анечка! — радостно воскликнула старушка, сидящая на скамейке, когда заметила выходившую из подъезда девушку. — Чего это у тебя глазки блестят? Плакала, что ли? — Нет, Ксения Сергеевна, спасибо, всё в порядке. Простите, я должна идти. — Да, да, конечно. Хорошего дня, дорогая, — довольно улыбнулась старушка. — И вам, — по привычке улыбнулась в ответ Аня. И девушка бесцельно побрела мимо детской площадки. Светило солнце, задорно кричала малышня, а снег привычно слепил глаза. Девушка на миг замерла. Крыша, семнадцатый этаж. Что ж, теперь были хоть какие-то планы на будущее. Аня резко развернулась и быстро зашагала обратно к своему дому, всё так же ни о чем не думая. И из какого-то из разговоров мамаш донеслось довольное: «Да. Наверное, так и правда станет лучше для всех». — Забыла чего? — всё так же улыбаясь, поинтересовалась старушка. — Ага, — коротко кивнула девушка и скрылась в подъезде Лифт, два лестничных пролета, незапертая дверь на крышу. В лицо девушке резко дунул холодный декабрьский ветер с мелкими хлопьями снега. Анна мысленно усмехнулась тому, как резко начался, хоть и не очень сильный, но все же снегопад — редкость для этих мест. Девушка робко прошлась по пустой площадке крыши, глупо улыбаясь крошечным снежинкам, что так спокойно кружили в воздухе. И плакать всё еще не хотелось. На смену душевной пустоте пришло какое-то необъяснимое чувство спокойствия, безмятежности. Аня аккуратно провела рукой по бордюру, ограждающему ее от пустоты, сметая снежинки. Это просто поистине прекрасный пейзаж. Полуденное солнце светило так же ярко, как и до снегопада, а каждая порхающая в воздухе снежинка переливалась множеством прекрасных оттенков радуги. С такой высоты и дети, и взрослые, гуляющие сейчас во дворе, казались такими крошечными, беззащитными, но, наверное, не столь чистыми, чуть более темными, но намного более живыми. Девушка медлила — ей хотелось еще насладиться этой красотой, этой чистотой и легкостью, возможно, их она больше не увидит. Анна села на край широкого бордюра, облокотившись на небольшую стенку, ограждавшую лестницу. А снег всё кружился и кружился, время всё шло и шло, дети на площадке не умолкали, но Аня, казалось, выпала из всего этого. Но как и прежде — ни единой мысли, лишь пустота и необъяснимое спокойствие, умиротворение. — Зачем? — послышался тихий вопрос неизвестно откуда. Этот тихий высокий голосок вывел девушку из странного оцепенения. Аня внимательно осмотрела всё вокруг, но никого не заметила. «Кажется». — Зачем, скажи! — повторил всё тот же голос уже чуть более требовательно. — Кто здесь?! — испуганно воскликнула Аня. — Это я, — тихо прошептала еще совсем маленькая девчушка, пугливо выглядывая из-за стены. — Кто ты? — недоуменно шептала Аня. — Ты ведь… — Да, именно. Я это ты. И действительно, девочка была как две капли похожа на Аню в ее шесть лет. Это казалось совершенно невозможным, а если и возможным, то только в случае расстройства. Неужели она больна? Аня усмехнулась. — Что ты здесь делаешь?! — закричала девушка и, схватившись за голову, начала шептать словно в бреду: — Уходи! Убирайся! Тебя нет, я знаю, тебя нет, убирайся отсюда! Ребенок немного напугано подошел к себе взрослой и легко коснулся руки девушки. — Не плачь, Анюта, — всхлипнула девочка, — я знаю, что ты чувствуешь. Но ты ведь сейчас не одна. Вот, видишь, я рядом, — и малышка прижала руку девушки к своей груди. Анна вздрогнула. Что это? Неужели эта девочка действительно здесь, живая. У ребенка теплые руки, что очень поразило Анну и стало достаточно весомым аргументом, доказывающим реальность девочки. — Но почему ты плачешь? — вдруг спросила девушка, всё еще находившаяся в неком оцепенении из-за появления этого странного ребенка. — Потому что ты хочешь меня убить, — ответила малышка, пожимая плечами, словно это был столь очевидный ответ, что лишь глупец не понял бы. — Прости, — прошептала девушка, отнимая руку. В душе исчезло умиротворение, и вновь появилась боль. Ужасная, нестерпимая, ядовитая, горькая. Как и раньше. — Просто я не в силах выносить этого больше. Мама, она ведь… Так будет лучше ей. — Ты врешь. Ты глупая, — сообщила девочка всё тем же тоном. — Но это действительно ведь так, — бессильно запротестовала Анна, отворачиваясь от ребенка, отводя взгляд в пустоту, за бордюр, туда, где безмолвно кружились снежинки. Малышка решительно подошла и обняла девушку, прижимая со всей той искренностью, на какую только способен ребенок, чувствующий чужую боль. Девушка всхлипнула. Ей снова стало страшно, ей снова стало одиноко. А малышка всё обнимала и обнимала, словно старалась забрать все страдания Анны себе. — Не плачь, Анюта, — тихо-тихо на ушко прошептала девочка. — Помнишь, давно, еще когда ты была как я, ты обещала себе, что не покончишь с собой, что несмотря ни на что, ни на кого, ты станешь счастливой. Помнишь? — Угу, — едва кинула девушка. — Понимаешь, всё намного сложнее, чем казалось тогда. — Не понимаю! Все намного проще, чем кажется сейчас, — возразил ребенок. — Ты еще слишком маленькая, — отстранено проговорила Анна, усаживая малышку на колени и крепко прижимая к себе. — А ты уже слишком глупая, — обиженно возразила девочка. В кармане завибрировал мобильный, отвлекая Аню от размышлений. Девушка нехотя достала телефон, желая сбросить звонок. На мониторе мигало имя. «Даня». Неужели он уже прочитал письмо? И что тогда делать? Отвечать совершенно не хотелось, да и говорить тоже. — Он ничего не читал, — произнесла малышка, словно отвечая мыслям девушки. — Не хочу, — холодно сообщила Аня, кладя телефон в карман. — Пожалуйста, ради меня. Ради себя. Анюта, прошу, — прошептал ребенок и уткнулся носом в грудь девушки. Аня вздрогнула и резко открыла глаза. Отчего-то кружилась голова. Немного проморгавшись, девушка в недоумении начала искать ребенка, которого почему-то не оказалось на руках. И по близости ее тоже не было. Ужасно болела голова, а перед глазами всё еще всё плыло. Неужели сон? Неужели все это было всего-навсего одним большим странным сном? А в кармане в то время всё вибрировал и вибрировал телефон. Достав его, девушка не поверила своим глазам: «Даня». Этого просто не могло быть. Отвечать совершенно не хотелось, но в голове отчего-то прозвучала фраза: «Ради меня. Ради себя». И девушка дрожащими, наверное от холода, пальцами нажала кнопку соединения. — Привет, Анька! — из динамика раздался довольный хрипловатый голос. — Как ты там? — Нормально, — прошептала девушка, бессильно откинув голову назад и смотря в небо. — Ты чего? Плачешь что ли?! — голос парня звучал испуганно, и Аня была не в силах ответить — лишь всхлипнула. — Где ты? Я здесь, у твоего подъезда стою, хотел гулять позвать, а… Где ты? — На крыше, — тускло пробормотала девушка. — Что… Что ты там делаешь?! — уже почти кричал в трубку молодой человек, искренне испугавшись за свою безумную до поступков знакомую. — Хочу прыгнуть, — честно прошептала девушка — сил врать не осталось, да и желания особого не было. — Стой, глупая, ничего не делай, прошу, — закричал парень, поднимая взгляд на крышу дома,— я тебя вижу, я сейчас приду, слышишь? Стой, ты меня поняла?! И Даниил побежал в подъезд, на крышу к своей глупышке-подруге, так быстро, как только мог. Несколько мучительных минут неизвестности и он уже открывал дверь на крышу. Страх и неизвестность сейчас развеются, сейчас станет ясно, успел он или… Девушка неподвижно сидела на бордюре, апатично наблюдая за падающими снежинками, слегка наклонив голову. Молодой человек с невероятным облегчением вздохнул и направился к своей подруге, не обращавшей на него совершенно никакого внимания, словно и вовсе не замечавшей его присутствия. Парень, крепко обнял Аню, ограждая от возможных глупостей. — Тебе нужно встать, застудишься ведь. Тебе еще детей рожать, ты ведь так хотела, — тихо проговорил парень, помогая встать замерзшей девушке. — Ну, ты чего? Вряд ли бы Аня смогла сейчас найти в себе силы, чтобы ответить. Правду говорят, что боль, разделенная с другом, вдвое легче. Хоть он и не знал, что произошло, что терзало девушку сейчас, он всё равно был рядом, просто был рядом, когда это так сильно было нужно. Девушка крепче прижалась к другу, и в душе появилось то забытое чувство теплоты, нужности. Впервые за долгие месяцы она чувствовала себя защищенной, не такой слабой, как до этого, не такой бессильной. — Пойдем домой? Ты, наверное, и так уже простыла.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.