Всего лишь отражение.

Темнота, окружавшая Елену, была почти осязаемо липкой и удушающей. По всем законам жанра именно в такой темноте героиню поджидают монстры с когтистыми лапами и страшными оскаленными пастями... Стоило Елене подумать об этом, как ей почудился тяжелый взгляд, направленный ей в спину. Первым порывом было обернуться, но этого делать точно было нельзя. Елена глубоко вздохнула (в воздухе, как ей показалось, был запах крови) и закрыла глаза, замерев в темном коридоре. В детстве она ужасно боялась темноты. Честно говоря, она и сейчас ее боится, просто никому не говорит об этом. Если Елена начнет позволять себе такие глупые страхи, вроде монстров под кроватью, настоящие чудовища сожрут ее куда быстрее. Отец однажды сказал: люди боятся темноты не потому, что в ней кто-то есть, а потому, что в ней кто-то может быть. Наше подсознание само наполняет темноту шорохами, отблесками света, дыханием у нас за спиной, маньяками и монстрами, поджидающими за углом... Думать об этом не слишком помогало, но подсказывало, в чем надо себя убедить. Елена сделала еще один глубокий вдох и распахнула глаза. Темнота не может ослепить, это аксиома, но Елене показалось, что она ударила по глазам сильнее самого неожиданного и яркого света. — Это просто мое подсознание, — хриплым шепотом сказала Елена, чувствуя ком в горле. Ком из страхов, порожденных подсознанием, не иначе. Темнота не рассеивалась, и глаза к ней не привыкали, но это было не так важно. Где-то в конце коридора, слева — там есть дверь, и за этой дверью светло. Надо просто дойти. Переборов себя, Елена сделала несколько мелких шажков вперед, протянула руку к стене, ожидая ощутить под пальцами шероховатые обои — тут не видно цвета, но Елена знает, что они белые. Пальцы скользнули по чему-то мокрому, липкому, заставляя отдернуть пальцы и додумать, что это — кровь. Елена отшатнулась с тихим вскриком, затем попыталась успокоиться и поднесла пальцы к лицу. Не в силах что-либо разглядеть, она попыталась почувствовать запах — и пахло кровью. — Это просто мое подсознание, — срывающимся голосом убеждала себя Елена, делая еще несколько шагов вперед. — Просто подсознание... Ей хотелось, чтобы эта пытка закончилась, чтобы этот чертов коридор наконец довел ее до желанной двери, и кошмар прекратился бы — но в то же время она боялась того, что может оказаться за дверью. — Это просто подсознание. Надо думать о хорошем, — приказала себе девушка. Когда говоришь вслух в полной темноте, идти не так страшно, и Елена стала придумывать, что будет дальше, как будто находилась во сне. — Я сейчас дойду до конца коридора и открою дверь... — в голове мелькнула мысль, что дверь не откроется, но Елена быстро прогнала эту неподходящую фантазию. — В комнате светло, уютно. И еще в комнате Стефан. Он посмотрит на меня, обнимет и рассмеется, скажет, что я, глупышка, зря так испугалась, бояться нечего... То, что она дошла до двери, стало для Елены полной неожиданностью. Она так и замерла, держа пальцы на гладкой металлической ручке. — Там Стефан. Там все в порядке, — напомнила себе Елена и, решившись, толкнула деревянную створку второй рукой. Яркий свет в комнате ослепил ее на какой-то миг, и пока она жмурилась, до ее слуха донесся тихий щелчок дверного замка. Елена снова распахнула глаза, стараясь привыкнуть к освещению, и вскоре ей это почти удалось. Впрочем, она об этом моментально пожалела. На широкой кровати в центре комнаты лежала Кэтрин, облаченная в черную кружевную сорочку. — Что ты здесь делаешь?! — она хотела крикнуть, но вышел придушенный шепот. Кэтрин лениво и грациозно привстала, опираясь на руки позади себя. Взглянула на Елену темными глазами — Елена каждый день видит в зеркале такие же! — и в следующий миг оказалась возле нее. Тонкие, но сильные (черт возьми, даже очень!) руки обвили ее талию. Комнату наполнил тихий смех. — Глупышка моя. Ты зря так испугалась, видишь? Бояться нечего... Елена вздрогнула, пытаясь отстраниться. Кэтрин надула губы, посмотрела обиженно: — Ты ведь хотела услышать именно это? Или... стой... Я как-то не так тебя обнимаю, да? Наш милый Стефан делает это более надежно, я помню... Прости. Она насмехается, и Елена это чувствует. И чувствует, как руки Кэтрин располагаются на ее теле иначе — одна ладонь сползает на поясницу, другая, наоборот, поднимается к шее. Кэтрин запускает тонкие пальцы в волосы на затылке своей копии, и Елена снова дергается. — Отпусти меня! — Но зачем? — Кэтрин смотрит насмешливо-удивленно, чуть наклоняется, касается губами мочки ее уха. — Нам будет весело, обещаю. Кэтрин обнимает почти как Стефан. Различие только в том, что от ее объятий веет опасностью. Елена снова дергается, рука тянется к амулету на шее, но в этот же момент прохладный металл скользит в вырез футболки. Кэтрин смеется, закончив расстегивать цепочку, и тянет Елену к кровати. — Прости, ты потеряла амулет, да? Я сейчас его найду. Елена кричит, чтобы вампирша ее не трогала, но та невозмутимо толкает девушку на кровать, садится сверху, одной рукой прижимает тонкие запястья к постели, вторую запускает под одежду Елены. Руки у Кэтрин холодные, а ногти длинные и острые — это Елена чувствует, когда на ней разрывают футболку. — Ты вот это искала, не так ли? — скалится вампирша, поигрывая в руке цепочкой амулета, «найденного» под футболкой. — Там... — Елена думает, что было бы неплохо прикусить язык, а потом как-то использовать вербену, но Кэтрин снова смеется. — Вербена, я знаю. Можешь не волноваться, дорогая. Или Стефан зовет тебя «любимая»? — она отбрасывает амулет в сторону (Елена слышит, как тот ударяется о паркет), наклоняется вперед, смотрит в глаза. Елена помнит, что смотреть в глаза вампирам нельзя, и потому смотрит на губы Кэтрин — хотя ей кажется, что она смотрит в зеркало. Губы у Кэтрин чувственные и красивые, а еще Кэтрин облизывает их и наклоняется ниже. — Ты красивая, знаешь об этом? — шепчет вампирша. — Ты такая же, как я, — отзывается Елена. Ей хочется закрыть глаза, но она боится, что так не увидит, к чему готовиться. Кэтрин ухмыляется, словно читает ее мысли. — К чему готовиться? Только к приятному, если ты будешь хорошей девочкой. Елена хочет спросить, о чем это она, но Кэтрин предпочитает действия разговорам, и поэтому Елена тут же чувствует, как ее целуют — напористо, грубо, раздвигая языком зубы и пробираясь в рот. Кэтрин отстраняется, смотрит с укором: — Неужели тебе не приятно? — Отпусти меня! — кричит Елена, а взамен чувствует, как Кэтрин накрывает рукой ее грудь, забравшись под лифчик. — Отпусти! — Не дергайся, малышка, — советует вампирша, медленно проводит языком по ее шее. Елена замирает от страха, когда Кэтрин губами — пока еще губами — прихватывает кожу над пульсирующей артерией. — Это мы оставим. На десерт, — Кэтрин облизывается и снова целует, требуя ответа. Елена покорно приоткрывает губы, вяло целует в ответ, размышляя, как можно вырваться из этой мертвой хватки. Руки начинают неметь, потому что Кэтрин сжимает запястья слишком сильно, а когда тонкие пальцы расстегивают на ней джинсы и проникают под них — становится по-настоящему страшно. — Что ты делаешь?! — вот теперь Елена вырывается инстинктивно, не пытаясь строить никаких планов. Она извивается под Кэтрин, пытаясь сбросить вампиршу с себя, но получается, что просто трется об ее пальцы. — Стараюсь понять, что нашел в тебе Стефан, — невозмутимо отзывается Кэтрин и приподнимается, стаскивая с Елены джинсы. Одной рукой это делать неудобно, и ей приходится отпустить запястья своей жертвы, но Елена не успевает воспользоваться этим кратким мгновением свободы, потому что джинсы оказываются где-то в районе колен, а матерчатый пояс от них снова сковывает ее руки. Кэтрин затягивает ремень потуже, привязывает его к спинке кровати, подавшись вперед, и Елене приходится смотреть на ее грудь, прикрытую прозрачным кружевом сорочки. — Кэтрин, не надо, пожалуйста, не надо! — молит Елена, не замечая, как из глаз текут смешанные с тушью слезы. Зато это замечает Кэтрин — она стирает пальцем влагу с ее скулы, и губы кривятся в хищном оскале. — Всегда находила плачущих беспомощных девушек сексуальными, — сообщает вампирша, проводя ногтями по животу Елены, спускаясь ниже, пробираясь под тонкое белье, погружая пальцы в горячее тело. Елена выгибается, сама не зная, пытается ли она отстраниться или делает это только затем, чтобы насадиться на эти пальцы сильнее. Кэтрин ухмыляется и снова двигает пальцами, впиваясь в губы Елены и кусая их, а потом слизывая кровь. Елена стонет, извивается и пытается не думать о том, что ей хорошо — но тогда она начинает думать о том, выглядит ли во время секса так же развратно-агрессивно, как Кэтрин, а это кажется извращением. Так же, как заниматься сексом со своей копией, но это явно волнует только одну из них. Впрочем, и Елену это вскоре перестает волновать — она вообще теряется во времени и пространстве, подаваясь навстречу и с яростным отчаянием отвечая на поцелуи с привкусом крови. — Когда сможешь снова думать, задумайся вот о чем... — у Кэтрин сбилось дыхание, а голос стал хриплым и низким, но в нем все равно осталась насмешливость. — Тебя возбуждала моя близость куда раньше, чем я начала делать это, — она снова насаживает Елену на свои пальцы, а Елена в ответ только стонет особенно громко, сжимая их в себе и выгибаясь дугой на кровати. Она дергает связанными руками, ее гложет инстинктивное желание впиться ногтями в спину Кэтрин и располосовать ее до крови, чтобы отомстить за то, что чертова вампирша права, за то, что ей хорошо, за то, что это именно она сейчас так стонет, что именно она кончает, когда в ее шею впиваются клыки. А Кэтрин ощущает вкус ее крови на языке и тоже стонет — но хрипло, довольно, не разжимая зубов, сжатых на нежной коже, потому выходит скорее рычание хищного зверя. Она делает несколько глотков, и этого достаточно, чтобы и самой достигнуть оргазма — беспомощность жертвы под ней, как и сами яростно-отчаянные стоны Елены, завели куда сильнее длительных прелюдий. Кэтрин отрывается от шеи своего двойника, выпрямляется, скатывается с тела, так похожего на ее собственное, и встает с кровати. — Тебе было хорошо, — издевательски улыбается Кэтрин, глядя на плачущую на кровати Елену. Потом наклоняется и одним движением развязывает узел на ее руках. Елена не смотрит на нее, она разминает затекшие запястья, натягивает джинсы, пытаясь их застегнуть, но руки не слушаются. Кэтрин бросает ей в лицо футболку, подходит, поднимает ее голову, придерживая пальцами за подбородок, и смотрит в ее глаза. — Ты сейчас пойдешь домой и ляжешь спать. Но ты не забудешь, что здесь произошло. — Я сейчас пойду домой и лягу спать, и не забуду, что здесь произошло... — безвольной куклой вторит ее словам Елена. Кэтрин ухмыляется, касается ее губ своими. — Хорошая девочка. Иди. В руку Елены соскальзывает тонкая цепочка от амулета, а потом за ней закрывается дверь, и больше Елена ничего не помнит. Она просыпается в своей комнате и долго приходит в себя, силясь прогнать остатки такого неприятного (в глубине души она боится, что все же приятного) сна. Рука дергается, протягиваясь к амулету на шее, но его там нет. Бледнея, Елена переводит взгляд на тумбочку и видит амулет там, возле часов. Елена бежит в ванную, смотрит в зеркало над раковиной и видит Кэтрин. Глаза Кэтрин, губы Кэтрин, лицо Кэтрин... Елена смотрит на свои руки — и видит руки Кэтрин. Елена истерично смеется, глядя в зеркало, потому что в зеркале над ней вовсю хохочет Кэтрин. Елене кажется: Кэтрин повсюду, Кэтрин в ней, Кэтрин — это она сама! Елена бьет руками по зеркалу с такой силой, что то разбивается. На шум прибегает Джереми, но Елена ничего не может ответить. Она жмется к стене, с испугом глядя на осколки зеркала в раме, и Джереми думает, что сестра сошла с ума, потому что та все время повторяет, как заведенная: — Кто-то из нас двоих — всего лишь отражение... Елена не думает, что на ее шее не осталось следов укуса. Елена не ищет синяков на запястьях и царапин на животе. Елена не бежит проверять в шкафу целостность той футболки, которую — во сне или наяву? — разорвала на ней Кэтрин. Елена в ужасе смотрит на зеркало и шепчет: — Всего лишь отражение...