Недотрога

… Она ходит босиком – босые ступни и распущенные светлые волосы. Она неохотно улыбается, уголками губ, словно бы просто, чтобы от нее отвязались. Она скрытная и неразговорчивая, и всегда держится в тени Тани, в стороне от остальных, незнакомых. Она ему интересна. Он наблюдает за ней, издалека. Отмечает какие-то мелкие, незначительные детали – лак для ногтей цвета жженого сахара, выбеленную прядь в волосах и легкую, невольную улыбку на губах, когда она использует свою способность. Я не садистка, твердит она. И он, в общем-то, верит ей, верит, что она искренне так считает, но эта ее слабая улыбка выдает ее истинные чувства. Он думает, что она болью расплачивается за боль. … Девочки Денали почти всегда вместе, как настоящие сестры. А, может быть, они действительно сестры, он этого не знает. Он разговаривает с Таней, она же больше отмалчивается. Он шутит про то, что от вегетарианской диеты они совсем отощали, и что глаза у них голодные, и ловит ее взгляд – она смотрит на его глаза, и ему кажется, что в глазах у нее боль. – Поспоришь, Кейт? – отшучивается он. Она молча качает головой. … Она играет с огнем – раз за разом прикасается к Эдварду, и тот отшатывается, шипит от боли, а в глазах его Беллы вспыхивает жажда крови. Он держится поблизости – просто на всякий случай, вдруг Белла не сдержится, вдруг не сможет совладать с собой. Делает вид, что ему просто любопытно, любопытно, как работает дар Беллы, даже не ее дар. Но ему хочется прикоснуться к ней. Эдвард вдруг улыбается, и он вспоминает, что Каллен умеет читать мысли. – Лучше не надо, Гаррет, - говорит. Он отмахивается. Любопытство? Пусть будет любопытство. Она смотрит на него чуть дольше, чем обычно, потом протягивает ему раскрытую ладонь. Он прикасается, осторожно… и, черт, это больно. … Недотрога, дразнит ее он. Она отвечает своей обычной, неохотной улыбкой; он же ухмыляется в ответ, широко, открыто – словно бы за двоих. … Она любит долго гулять одна, босиком по лесу, и ему кажется удивительным, что ни один из случайных туристов, наткнувшись на нее в окрестностях Форкса, не распустил еще слухов о светловолосой ведьме. А она похожа на ведьму. … Он увязывается вслед за ней, потому что время поджимает, скоро придут Вольтури, и все закончится, в любом случае закончится, и он не хочет жалеть, что не воспользовался случаем. Она оборачивается на него, но не возражает. Он расспрашивает ее о том, насколько кровь животных может удовлетворить жажду, и чем она отличается от человеческой. Она пожимает плечами и предлагает: – Попробуй сам. И он, в общем-то, готов. … – Кажется, в клане Денали скоро будет пополнение, - фыркает Эммет. В этом перенаселенном доме трудно что-то скрыть. Она поднимает голову при этих словах, смотрит на него и пожимает плечами. Она предпочитает не замечать очевидного. И его это почти раздражает. … – Попробуй еще раз, - предлагает он. – Тот раз был случайностью. Протягивает руку, чтобы коснуться ее, но замирает, так и не дотронувшись. Она улыбается: – Тебе что, разрешение нужно? Тогда он касается ее запястья, гладкой, ровной кожи, и не чувствует боли. Смотрит на нее. – Ты же недотрога? – Я умею контролировать себя, - отвечает она. – Теперь. И в этом ее теперь много потаенной боли. … Человеческие воспоминания тускнеют и выцветают, теряют яркость, краски. Его выцвели уже давно, остались в прошлом, которого но почти не помнит. Старая память сменилась новой, четкой, удобной памятью, и старые воспоминания заменили новые – новые места, новые ощущения. Он не жалеет, что перестал быть человеком. Что можно узнать за какие-то шестьдесят лет? Но ему кажется, что она помнит и жалеет. … Он пытается расспросить Таню, но та молчит. Тогда он спрашивает ее, Кейт: – У тебя и раньше был этот дар? Спрашивает не так, как хотел бы спросить, и опять замечает в ее глазах ту же потаенную боль. Он не хочет, чтобы ей было больно. Бессмертные – они на то и бессмертные, чтобы не чувствовать боли. Она качает головой. Потом кивает. – Был, но… ничего хорошего он мне не принес. Они сидят у озера, и туман стекает в низину, стелется по ровной глади зеленоватой воды. Окрестности Форкса похожи на декорации к какой-то мрачной сказке, и они оба здесь – сказочные создания. Он дотрагивается до ее щеки, и думает, что она сейчас ударит его током, но она только сжимает зубы, и тогда он слегка поглаживает ее кожу пальцами. Она закрывает глаза. – Мой дар помогал мне отталкивать тех, кто хотел стать мне ближе, - говорит она. – И тех, к кому я хотела быть ближе. Но он не защитил меня от тех, от кого меня надо было бы защитить. Он обнимает ее за плечи – молча, потому что знает, что ей не нужно слов. Она открывает глаза и смотрит на него; желтые глаза, глаза ведьмы. Она должна казаться более цивилизованной, потому что вампиры-вегетерианцы считаются более цивилизованными, но она, наоборот, кажется более дикой. Одичавшей. И одинокой. Или даже замерзшей. – Я не всегда могу контролировать себя, - тихо предупреждает она. Он наклоняется к ее лицу. – Я не боюсь боли. Экспериментатор, хочет фыркнуть она, но он целует ее, и поцелуй заглушает ее слова. … Это не дикая страсть. Они не ломают мебель и не разрывают подушек. Это почти по-человечески, так, как могло бы быть у нее тогда, раньше, если бы ей довелось это испытать. Он необычно нежен, словно бы она не бессмертна и не неуязвима, а так же ранима и хрупка, какой она осталась внутри. Потом она улыбается и шутит, что он, видимо, просто испугался ее дара. – Да, ты же можешь поджарить меня и не заметить, - соглашается он. … Когда все вокруг начинают прощаться, он наклоняется и шепчет ей: – Если мы переживем это, я буду следовать за тобой, куда бы ты ни пошла, женщина. Она улыбается и бормочет куда-то в сторону: – И теперь он мне это говорит. Он дотрагивается до ее руки, но не целует ее; он верит, что сможет сделать это потом. И не раз. …