Спор Крысолова

- Разве я когда-нибудь брал что-либо силой? Нет... Они сами отдадут самое дорогое. - Что же это? - Свою плоть и кровь – своих детей. - Я не верю тебе. Человек никогда не опустится так низко. - Человек грешен, Гавриил. Человек лжив... *** - Что ты за это хочешь? – бургомистр, выпятив живот, развалился в кресле. Он с пренебрежением посматривал поверх толстых стекол очков на молодого гибкого мужчину – скорее даже, юношу - в пестрой одежде, к поясу которого была подвешена диковинная флейта. - Пятьсот гульденов! – звонкий голос прокатился под тяжелыми сводами магистратуры. Едва смолк последний звук, как опустившуюся тишину разорвал громовой смех. Бургомистр, хватаясь за огромный живот, надсаживался в зычном хохоте, которому вначале вяло, потом с подобострастием начали вторить приглушенные смешки писарей и судейских. Юноша терпеливо ждал, пока шум успокоится, и снова повторил, спокойно и внятно выговаривая слова: - Пятьсот золотыми за то, что я избавлю ваш город от крыс. - Ты, верно, безумен, - все еще вздрагивая и колыхаясь жирным телом, бургомистр отер выступившие на глазах слезы. – Но будь по-твоему! Если переловишь за ночь всех треклятых тварей, мы дадим тебе столько золота, сколько сможешь унести. - Договорились? – быстро уточнил музыкант. - Мое слово и слово магистрата, - бургомистр величественно склонил голову. Юноша коротко поклонился и, развернувшись на каблуках, направился к двери. Уже взявшись за ручку, он вдруг остановился, словно что-то припомнил, и обернулся к главе города. - Вы ведь выполните обещанное? - Да как ты смеешь! – от гнева потная шея бургомистра окрасилась в свекольно-красный цвет. Как посмел какой-то музыкант, приблуда, сомневаться в его - его, главы Гамельна! - словах? – В тюрьму, под стражу захотел?! - О нет, я не сомневаюсь в вас, почтенный, - на губах флейтиста мелькнула двусмысленная улыбка. – Но если обманете хоть на цент, я заберу у вас самое дорогое. - Прочь! – из горла бургомистра вырвался придушенный писк, так его сдавила ярость. – Прочь отсюда! Но обращаться было уже не к кому: наглец покинул залу. - Паяц, - процедил сквозь зубы бургомистр, остывая. – Блаженный какой-то... *** Мыши и крысы прячутся по углам, перебегают улицы, тихо попискивают в подворотнях. Ночь – их время. Время прижаться к человеку поближе, пролезть в его дом, его постель, его каморку. Время запустить острые зубы в краюху хлеба, зарыться чутким носом в грязное исподнее, изучить содержимое ночных горшков. А если повезет, и нерадивая мать оставит люльку без присмотра, то можно получить свою долю свежей, сочной младенческой плоти, прихватив в норку мизинчик или кусочек восхитительной пухлой щечки - быстро-быстро, пока мать не проснулась от детского крика. Крысы накрывают подвижным, беспрестанно шевелящимся ковром весь город, и нет ни одного дома, ни одного угла, где не мелькали бы в темноте красные бусинки глаз. Наглые и вечно голодные, несущие с собой мерзость и заразу – крысы, настоящее проклятье Гамельна. Внезапно они замирают – ни писка, ни движения. В застывшем городе слышится новый звук – протяжные, тоскливые переливы флейты. Они раздаются в тихом теплом ночном воздухе, ширятся, наполняя его странной мелодией, и зверьки не в силах сопротивляться велению волшебной музыки. Одна за другой, крысы выскакивают на улицы и, мелко перебирая лапками, бегут к источнику звука – к юноше с глазами старика, в руках которого флейта издает такие дивные звуки. Темными реками крысы следуют по улицам Гамельна за своим проводником – и потом, минуя невидимую черту города, устремляются в лес, чтобы сгинуть там навечно. *** - Что?! – бургомистр старается взвинтить себя, чтобы заглушить досадный голос совести, которая тихо-тихо, как мышь, скребется где-то глубоко внутри. – Ты словно с луны свалился, музыкант. Посуди сам, как за такую простую работу – вытравить крыс, всего-то! – можно требовать столько денег? - Вы дали слово. - Остерегись, ты выводишь меня из себя! – восклицает глава города уже в настоящем раздражении. И правда, как можно?! Крысы, обычные крысы! Не конец же света! Теперь, когда беда осталась позади, вчерашний кошмар кажется бургомистру простым неудобством, а сделка – очевидной глупостью. Даже не глупостью – шуткой. Вот! Он всего-навсего неудачно пошутил, а этот бродяга в ярких тряпках нагло воспользовался его минутной слабостью. Нет, подумать только – отдать столько золота! Даже представить себе смешно. - Итак, слушай наше предложение, - бургомистр поднялся и тяжело оперся о стол, исподлобья поглядывая на настырного посетителя. – За то, что ты помог городу избавиться он нескольких грызунов, мы с магистратом готовы заплатить, - он выдержал паузу, мысленно пожалев о растрате, - целый золотой гульден! Согласись, это роскошная плата за такую мелочь. - Пятьсот или ничего, - юноша оставался бесстрастен, словно не слыша слов главы, и это окончательно взбесило его. - Вон! – завопил бургомистр тонким голосом. – Пошел вон отсюда, музыкантишка! Попрошайка! Чтоб духу твоего здесь не было! Да я собак на тебя спущу, наглец! Юноша, чуть помедлив, спокойно вышел из залы. На этот раз он не собирался останавливаться. *** И снова ночь беззвучными чернильными щупальцами скользит по узким мостовым города. Жители Гамельна наконец уснули спокойно: полчища серых пожирателей им больше не угрожают, и даже сам воздух будто стал чище, спокойнее, прозрачнее. Полная луна голубым светом облила каменные мостовые, черепичные крыши, открытые мирному ночному ветерку ставни окон. Даже если бы кто-то очнулся от своего глубокого сна, то нисколько не изумился бы ласковой, нежной мелодии, лившейся как будто прямиком из распахнутых над полуночным городом небес. Но вот музыка сменила тональность, в ней появились высокие, рваные ноты, быстро сплетающиеся в веселую, буйную гармонию. Как и в прошлую ночь, на нее отозвались живые существа - но на этот раз ими были не крысы. Из каждого дома, из каждых ставен выглядывали дети. Они улыбались друг другу, совсем не напуганные чудесной игрой. Наконец, хорошенькая малышка Грета, младшая дочка бургомистра, первая выбежала из дома и, заливисто смеясь, затанцевала на холодных каменных плитах. Это послужило сигналом, и улицы наводнили дети. Смеясь и кувыркаясь, они следовали за мелодией, и наконец увидели ее творца - музыканта. Он, не скрываясь, стоял посреди рыночной площади, одетый в красный костюм охотника. Красная шляпа, красные панталоны и такая же рубашка. И даже перо на шляпе было алым, как кровь. Тональность снова изменилась. Теперь музыка лилась спокойнее, воздушная и чарующая, и дети взялись за руки, послушно следуя за волшебным музыкантом той самой дорогой, которой прошлой ночью бежали сотни крыс. Лес принял их всех – всех до единого. Густая тьма поглотила детей, чтобы больше не отпускать. Когда в ватной тишине смолк последний звук флейты, в городе проснулась первая мать. И тогда безмолвная ночь взорвалась истошными криками и стенаниями тех, кто потерял самое дорогое. *** - Чего ты хочешь? - Признай мою правоту. - Хорошо. Ты выиграл спор. Но что ты сделал с детьми? Тишина. Вязкая, самодовольная, напряженная. Победная. - Говори! Что ты сделал с невинными душами?! - Дети платят за грехи родителей. - Они невиновны! - Тем хуже для них. - Это не справедливо... - Мир несправедлив, Гавриил. - Ты Сатана... Тихий утробный смех в ответ.