Do listen

Золою засыпаны залы. Вы полагаете - взяли? К черту! Я ж вас прикончу в секунду. Я ж вас пошлю за черту четко! Любовь моя, будешь кофе? С. Кинг, Заклятье параноика По своим задачам меры медицинского характера отличаются от наказания. Они направлены, с одной стороны, на лечение психически больных, а с другой - имеют цель защитить общество от общественно опаcных действий, совершаемых этими лицами. Одно из юридических пособий Им бы повесить меня, да-да, с трансляцией по кабельному подвесить, пока я не кончу взмахивать ножками и не обгажусь, как их обвинитель. Им бы пустить мне по венам ядовитой дряни, вроде той, что они колют детям в пять, восемь и четырнадцать - столько, что я выйду в космос и собью ногой спутник сотовой связи, через который они прослушивают разговоры. Им бы закопать меня под пластиковую траву и вырастить на мне кустик дьяволовой конопли, сделать из нее форму для солдат. Им бы застрелить меня на выходе из здания трибунала, когда я улыбнулся оператору, а труп спрятать, разъять на органы и забыть в газетах. А они - нет. Дураки. Засунули меня сюда - как называется, как... психиатрический стационар специализированного типа с интенсивным наблюдением, бюрократический волапюк и вихрь в бумажных, сожженных прозаком мозгах. Нет клыков, все разрушены Всемирной Ассоциацией Здравоохранения-самосохранения, протезированы фарфором с капсулой стрихнина внутри. Я им все сказал, честно и без запирательств, чего тут скрывать, раз уж наработал на честный гроб без таблички? Согласен ли я свидетельствовать перед международным трибуналом - да-да-да, согласен. Участвовал ли я в деятельности незаконных вооруженных до зубов формирований на территории Польши - да-да-да, участвовал, хоть и не было там никакой Польши, была Силезия, которая Шленска. Был ли я в Слонске - нет-нет-нет, никогда и не был, и не знаю, где это такой. Наверное, где-то в России? Написано, что с фрайкором "Wehrwolf" перешел там границу - так это, так и знайте, ваша честь-нечесть, кромешная неправда и сокрытие действительности - мы как рубеж перепрыгнули - так в Зонненбург сразу, а Слонска никакого не видали. Какое такое неуважение к суду, когда суда никакого нет, а есть рассказ? Могу и замолчать, говорите сами, покуда пленка в камерах и заряд в микрофонах не кончится, вам надо? Ну так спрашивайте, юриспруденцы-вырожденцы, брюссельско-вашингтонские подхвостки, пока я добрый - на фронте к стенке таких ставили, только сигареты из карманов выгребали. Вот у вас, господин гособвинитель, есть курево в карманах, нет? Есть отвечать - сам вызвался, есть, так точно, капитан Лигниц будет говорить, если вы будете слушать. Люблю, когда слушают и спрашивают. С кем оперировал и где? Переформировались в Грюнберге, далее в контакте с частями горальского ополчения оперировали на рубеже Грюнберг-Глогау-Ольс. Характер операций? Диверсионная деятеятельность, разведка, обеспечение действий строевых частей. Гуманитарные операции. Ну как какие, в материалах дела все написано - работа с нелояльным населением, гнойными подонками, а кто же как не мы, сами не местные, так-то сработает. Полячишки какие-то, озаботились бы говорить как силезцы, с них бы и взятки гладки - пока, пока твердо б не встали настоящие - ну, вы знаете, кто со стволом, тот и настоящий. Какая работа? А это я расскажу. Ну и рассказал, как язык вертелся, только успевай тормозить. Адвокаточка моя в обморок хлопнулась, чертова кукла, прокурора стошнило - неженка, к стенке, сигареты отобрать. Так и говорил, говорил, часа два, три, не знаю, часов не ношу и не носил, все они намагничены полями и несут радиацию. Как договорил - так они посовещались минутку, я думал, о том, сколько пуль с моим именем в меня всадить, прежде чем выпалить в голову. Но нет. Доктор. Ворона в сером костюме, польский еврей, хоть и прикинулся итальянцем, толстые очки видят в инфракрасном диапазоне, он выглядывает и докладывает, выглядывает и докладывает хозяевам, и говорит то, что они напишут лапами по-латински кириллицей на бумажке, как заведенный органчик. "Паранойяльная шизофрения", - говорит, - "Бред толкования, полиморфный, плюс слабо систематизированный бред преследования", - говорит, - "Садизм и социопатия", - говорит, - "Общественно опасен". Еще бы, им всякий опасен, кто не жрет наркотиков в уличных кафе, чтобы голосовать за коммунистов, евреев и поляков. Так я и оказался тут, тут белые стены и прекрасно оборудованы огневые точки. Санитары все до одного смуглы, но все мажут друг друга тональным кремом. Они все носят белое, но не потому, что в больнице, а ради ритуалов грязных восточных культов, которые они производят беззастенчиво, пользуясь местами, куда не пускают больных. Каждый из них молчалив, потому что боится сболтнуть лишнее, чтобы их матерей не увезли за город. Я знаю, у них все написано на лице, у этих простых, но до ушей погрязших во зле душонок. Нам колют мутную бурду, называя ее каждый раз по-разному - Рисперидон, Сероквель, Зипрекса, Клозапин, Зелдокс, Абилифай - но это не более чем выдуманные словечки, может, взятые из дурных книжек по черной магии в мягких переплетах, которые настоящие черные маги продают профанам. Нам чередуют места инъекций, рисуя на нас магические фигуры, которые не действуют и не могут подействовать. Каждый раз - провал, каждый раз санитары мрачнеют, каждый раз в жратве больше воды, брома и прозака, больше вытяжки беладонны и козлиной крови. Я ем хлеб и горошек, и пью дождевую воду. Когда мы можем ходить, нас выпускают во дворик, где поставлены фальшивые деревья, а из земли растут столбы с мелкой сеткой. Нам говорят, что мы можем гулять, когда хотим, но колют нам свою бурду, чтобы у нас отнимались ноги и мы не видели плясок посреди дня и цыган, везущих доктору наркотики - ему мало того, что дарят ему правительства. Но иногда я выхожу, чтобы увидеть дрессированных ворон с записками и ядовитые облака. В соседний сектор - угловой, стена с одной стороны - иногда выходил Джо, который убил четырех агентов шестнадцати лет, которые следили за ним. Бедный парень, сделать так мало до того, как попасться. Он, наверно, тоже жалел себя и поэтому повесился на рваной простыне - может, они внушили ему, но я не верю - они изощрены, но ленивы. Сектор с другой стороны пустует. Парень в той комнате, маленький азиат, плачет и плачет и плачет - он съел любимую жену: они сыграли с ним злую шутку, отравив его и напитав антидотом ее кровь. В какой-то день к сетке бывшего сектора Джо подходит блондинка. Ее глаза - бледно-голубые, как василек у силезского шинного завода - в такие не запрячешь сканирующие линзы. - Ты - Йозеф Лигниц? - говорит она на английском, потном языке индийцев, но явно не по злому умыслу, - Мясник из Глогау? Смешное какое прозвище, как у героя мультфильмов, с детства внушающих детям, кого любить и чье мясо можно. Но не она его дала. Поэтому я коротко киваю, будто передо мной силезский офицер. - Так точно. А ты кто? - Мария, из Гента. Ты про меня не слышал, а я видела тебя в новостях. - Не смотрела бы ты телевизор, они переписывают содержимое твоего мозга. Она глубокомысленно покивала - не исключено, что ей уже приходила в голову эта простая мысль. - Да-да, ты совершенно прав, современное телевидение переписывает наш культурный код... все во славу охлоса, конечно. Охлос... забавное новое имя для них, но их и не стоит много раз поминать одинаково, тут она права. - Не удивлен, что ты здесь. На чем ты попалась? - Актуализация, - она пожала плечами, - Мой первый творческий эксперимент. Да, на экспериментах они ловят влет, хоть с количеством на фронте мне повезло больше. - Понимаешь, - продолжила она, - Это была работа с погружением, по Йэну Бэнксу. Я жгла собак. Я только усмехнулся. В познании действительности девочка делала лишь первые шаги. Да, не повезло с условиями. - Сначала жгла их в рамках наибольшего соответствия переданному месседжу, потом начала жечь особенно брехливых, потом тех, кто умел болтать по-фламандски. Грязные, неопрятные псы. А еще они не хотели бегать. - Польские собаки были куда как лучше, поверь мне, - я говорил, как отец, объяснявший мне, как правильно вытягивать рыбу из реки. - Расскажешь? - она улыбнулась. - Люблю, когда слушают. И я рассказал ей. Рассказал, как кричит человек, если понемногу свежевать его с пальцев ног - и что меняется, если начать с рук. Рассказал, как шипит стекловидное тело глаза, если как следует накалить иголку. Рассказал, как подвесить легкие на вывернутых ребрах. Рассказал, как вырвать сердце так, чтобы оно продолжало биться. Рассказал, как голыми руками вырвать у человека трахею. Рассказал, как бьется человек, если загнать ему в задний проход какой угодно электропроводник. Рассказал, как женская грудь реагирует на сигареты. Рассказал, как сжечь кости без следа. Рассказал, что в Польше флагштоки вполне могут выдержать до восьми взрослых мужчин. Она слушала меня очень внимательно. Усевшись на траву перед сеткой. Стянув больничные кальсоны до худых щиколоток. Помогая себе тонкими пальцами породистой студентки. Она слушала меня. Слушала себя. Слушала жизнь.