Близость огня.

1. Они грелись на ласковом июньском солнце, лежа на берегу лесного озера. Двадцатидвухлетний парень, выглядевший гораздо старше своего возраста, и восемнадцатилетняя девушка, золотистая голова которой покоилась у него на груди. Будущие отец и мать. Уже совсем скоро, врачи обещали – к октябрю, закончится их безмятежная разгульная юность. Тогда начнутся пеленки, бессонные ночи и страх за маленькое беззащитное существо, над которым им дана ответственность. Но пока что только июнь клонился к закату, и впереди было еще, как минимум, два месяца безмятежного лета. Об этом вяло размышляла девушка, задумчиво наматывая на палец темные волосы своего избранника. Тот нежно поглаживал ей спину, тоже погруженный в свои мысли. *** Иногда они могли молчать так часами, и Мари нравилось молчать с ним. Она любила наблюдать за тем, как он работает: сосредоточенный, собранный, уверенными движениями выстругивает стул или какую-нибудь столешницу для очередного заказчика. Закончив, с улыбкой оглядывает результат, но – вдруг лицо его мигом мрачнеет, заметив какую-нибудь осечку. Недовольно морщится, ругая сам себя. Тогда Мари подходит ближе, осторожно касается плеча. - Красивая работа, как всегда, - с улыбкой, говорит она. - Нет, она не идеальна – вот видишь, - и он раздраженно указывает на чуть приметный срез, или сруб, или неровный сучок, который неправильно лег во время полировки. - Я ничего не вижу, ты хорошо поработал! – пытается она шутить, как всегда, но на этот раз не выходит. Во всем, что касается работы, ее Тилль – раздражающий перфекционист. Услышав последние слова, он теперь смотрит на нее с недоумением. - Не суди, если ничего в этом не смыслишь, - резко отзывается мастер, и тут же взгляд его сквозит опаской - не слишком ли он был груб? Но она уже не обижается, понимая, что в нем заговорил профессионал. Поэтому, Мари только легонько касается его губ в примирении, и покидает этот сарай-берлогу, куда совсем недавно получила негласное разрешение на вход. Она еще не хозяйка здесь, эта территория по-прежнему принадлежит загадочной стране Тилля Линдеманна, но девушка не планирует бросать переговоры за спорные земли. Сейчас на их фронте перемирие, но неизвестно, кто первым выбросит белый флаг. Марайке уходила, ужалив его губы. Они потом еще долго горели от ее легкого прикосновения, и пожар медленно охватывал все тело. Парень закрывал глаза, пытаясь привести мысли в рабочее русло. Черт, как так получилось, что он связался с огнем? Ведь должен был знать, должен был понять еще в тот вечер. Ему стоило прочесть стихию в этих желтых глазах; светло-русых, в свете костров - словно расплавленное золото, волосах. Но ночь обостряет чувства, и они захватывают, притупляют разум. А может, виноват был алкоголь, или все вместе. Так или иначе, он оказался, как всегда, очарован. Да, с ним это случалось слишком часто, чем, может, хотелось бы некоторым его бывшим, но Тилль ничего не мог с собой поделать. Как можно себе отказывать в одной из немногих свобод? – парень не понимал. Ему просто было необходимо быть любимым. А эта девушка, эта Мария, Мари, его Марайке – она была как теплый очаг, манящий усталого озябшего путника. Тот подходил, садился рядом, протягивал к огню руки. Приятная расслабленность растекалась тогда по всему существу, и сон тяжело ложился на веки. Безмятежный, ему хотелось подвинуться ближе, чтобы получить больше тепла, чтобы оно обволакивало, как ватное одеяло. Но тогда огонь начинал жечь ладони, а человек, казалось, не замечал, и терпел – ведь ему все еще было тепло и уютно, и он подвигался еще ближе. Одно неосторожное движение, и его охватывал пожар, но путник его даже не чувствовал, вновь и вновь, превращаясь в пепел с улыбкой на лице. Но Тилль пока еще не сгорел, и только терпел опасные жала. Пусть в ее имени иногда слышалось море, но это было скорее море огня. Избавившись от желания немедленно броситься за ней, схватить, и… Вернувшись в прежнее рабочее состояние, он принимался исправлять собственную ошибку. Любые оплошности можно отполировать, подточить, ошкурить, но полностью убрать – невозможно, только если начать заново. Но на это у мастера не было времени. *** - А ты уже думал, как мы назовем малыша? – ее голос всегда возвращал из дальних странствий. - Нет, мы же даже не знаем, кто у нас будет, - пожал парень плечами. - Мы можем придумать два имени: для мальчика и для девочки. - А не рано? Пускай, сначала родится. - Тебе что, все равно? - Нет, но я думаю, что это плохая примета – давать имя ребенку до рождения. Ты давно была у врача? – внезапно нахмурился Тилль. - Я стараюсь не пропускать график, ты же знаешь. - Ты не ответила на мой вопрос – как давно ты ездила в больницу? - Тилль! - Что? Смотри, я ведь могу позвонить твоим родителям и спросить у них, - на самом деле, он бы этого никогда не сделал. - Не вздумай им звонить! – переполошилась девушка, приподнимаясь и отстраняясь от него. – Они не знают… - Что?! - Я им пока не говорила. - Мария? Ты в своем уме? – парень ошарашено смотрел на нее. – Прошло уже столько времени, тебе рожать скоро! И как они хоть не заметили? - Я предупредила, что переезжаю к тебе. Они были не в восторге, и я не стала усугублять ситуацию. - Усугублять? Мари, а что будет в октябре? Как ты им это объяснишь? «К тому моменту я надеюсь быть твоей женой, Тилль!», - хотелось ей закричать. - Какая безответственность, - покачал он головой. - Ты сейчас ведешь себя, как мой отец, - надула губы девушка. - Просто ты еще такой ребенок, - устало махнул он рукой. – Нужно быть взрослее, Мари. Но в этот момент он вдруг отчетливо почувствовал, что ведет себя и правда, как отец, но не ее, а как его собственный. Диктует, что и кому нужно делать, словно больше других знает о жизни. «А сам-то», - горько усмехнулся парень про себя. – «Сам не знаю, куда бежать». И тут, его коснулось то самое холодное дыхание одиночества. Почувствовав, как меняется настроение, как краски солнечного дня медленно меркнут, Тилль не стал этому противиться. Он был один, как и всегда. Спасение манило теплотой женских объятий, потому в нем он видел и свою гибель. Оно дышало ароматами апельсинов с шоколадом. Марайке чуть не каждый день готовила ему это нехитрое блюдо. Откуда она только знала? – оставалось ее колдовским секретом. Сейчас девушка смотрела на него, ожидая. Она затаилась, расставив ловушки, и следила – угодит в нее зверь или нет. Тилль снова уселся рядом, позволив охотнице тонкими руками обвить его грудь. Поддавшись внезапному желанию, она целовала его, медленно и нежно, сама того не ведая, изгоняла холодный мрак. А он чувствовал себя, как последний наркоман, отчаянно заглатывающий очередную дозу. - Ты должна поговорить с родителями, сегодня же, - пробормотал он, прежде чем повалить ее на траву. 2. С самого начала эта идея казалась ему глупой, но Мари настояла. Она не могла выдержать разговор с родителями в одиночку. И тогда он решил, что за последствия нужно отвечать, и согласился. Теперь они стояли на лестничной площадке городской пятиэтажки, перед ее родной дверью. «Она прожила здесь всю жизнь», - думал парень, разглядывая светло-голубые стены подъезда, кое-где исписанные строчками из песен, жестяную банку с окурками у батареи. - Этот подъезд давно красили? – спросил он. - Ни разу, насколько я помню. А почему тебя это заинтересовало? - Пытаюсь представить, как ты сбегала по этой лестнице с ранцем в руках. - Нашел, о чем думать! - Наверное, твои соседи доставали родителей, когда ты пела здесь под гитару с каким-нибудь симпатичным парнем, - подмигнул он. - Сейчас ты – мой парень, и это главное. Мария прижалась к его плечу, словно ища защиты, и он не отказал ей в убежище. Он никогда не отказывал. Позвонили – за дверью сразу же раздались быстрые шаги, и она распахнулась. Их, определенно, ждали – Мари предупредила родителей, что будет с гостем. На пороге стоял отец, грозно осматривая того, кто посмел прикоснуться к его дочурке. - Здравствуйте, молодой человек, проходите, пожалуйста, - он посторонился, пропуская гостей. *** Все расположились в гостиной. Родители заняли два кресла, Мария с Тиллем – диван. Тот был слишком мягким, и парень в него сразу провалился. Ему было неудобно, он чувствовал себя комично. Успокаивало, что тут все так выглядели, особенно с такими серьезными лицами. Ему стало смешно – и он чуть не выдал себя. - Мари, может, представишь нас? – с мягкой улыбкой, совсем как у ее дочери, поинтересовалась женщина напротив. - Ммм…мам, пап, это Тилль. Мы с ним вместе живем. - Это ты про ту деревню? – не удержавшись, скривился отец. Тиллю это не понравилось. «Ханжа», - сразу определил он. - Это не деревня, скорее, пригород…, - попыталась сгладить ситуацию Мария. - Нет, настоящая деревня – а от нашего дома до автобуса вообще на машине ехать надо, - невозмутимо поправил ее Тилль, наслаждаясь реакцией родителей. Мать только сдержанно прикрыла глаза, отец напряженно вздохнул. - Тилль…, - начал он. – Прости, можно узнать твою фамилию? - Линдеманн. - Что? А ты, случайно, не родственник… - Да, я – сын, - на лице парня заиграли желваки. Нет, в остальном все было нормально – он не строил иллюзий, что эта встреча пройдет без призрачного присутствия его отца. Эта информация, казалось, благотворно повлияла на родителей Марии. Оба быстро переглянулись, улыбнувшись друг другу, заметно расслабились. - Значит, ты из интеллигентной семьи, - решил развить тему мужчина. – Почему же не живешь вместе с отцом? «Потому что мы не переносим друг друга», - хотелось ему ответить, но, из уважения к своей Мари, он не стал. - Я рано стал самостоятельным. - Что ж, это похвально. Среди современной молодежи такое редко встречается, они больше предпочитают сутками слушать эту ужасную музыку и ни к чему не стремятся. В прочем, ваш отец в своих работах, как раз, затрагивает проблемы нового поколения… Отец, отец, отец… Тилль чувствовал, что спасения от этого теперь не будет. Этому мужику, пусть он даже и был отцом его любимой, определенно нужно было вправить мозги. Ханжа, он теперь сел на своего конька и, неужели, действительно думал, что этот парень в рабочих ботинках, широких джинсах и красно-черной футболке напротив, будет сейчас обсуждать с ним своего отца? - Мы пришли объявить вам, что Мария ждет ребенка, - перебил Тилль рассуждения мужчины напротив. Тот мгновенно прервался, вопросительно уставившись на парня. - Ч-что? – наконец, нашел он в себе силы переспросить.. - Я беременна, - пролепетала Марайке. - Господи! – ахнула мать. *** Был поздний вечер, и они лежали в кровати. Сегодня ему не хотелось читать, а ей – слушать музыку. Они просто накрылись одеялом, одни в своем мире, который начинали ощущать, и обоим было на редкость спокойно. Так спокойно бывает только в преддверии грозы. - Как думаешь, они поймут? – спросила Мари, поднимая голову и заглядывая ему в глаза. Ее встретило мягкое синее море. - Думаю, нет, - он привлек ее ближе. - Что же тогда делать? - А что мы делали раньше? Жить. - Но, без помощи родителей… - Я зарабатываю достаточно, нам хватит. - Но, как же так – здесь… - Ты что-то имеешь против? – его брови подозрительно сошлись на переносице. - Просто раньше я думала, что мы переедем в город. Все-таки, там проще родить и воспитывать ребенка, - она начала поглаживать его грудь, пытаясь заранее предупредить начинающуюся бурю. - Ты и так рожать будешь в городской больнице, а насчет воспитания – тут самое место. Свежий воздух, нормальные люди. А в городе этом – сплошной кошмар, - он остановил ее, сжав запястье. По телу, при этом, пробежали протестующие мурашки. Она была ему необходима, прямо сейчас. Марайке решила не настаивать. Ей не хотелось терять и его тоже. - Давай спать, - быстро сдалась девушка, щелкая цепочкой старенького выключателя. Комната погрузилась в темноту, даже луна не заглядывала в окна – было новолуние. Такой страшной ночью Мари всегда казалось, что под окнами кто-то ходит, кашляет, стучит в стекло. Это могла быть старуха, которая сдавала им одну половину дома, а сама занимала другую, или просто ветер с полей, но девушке всегда казалось, что это что-то более страшное и необъяснимое. Ее одолевали детские ужастики. Как зачарованная, она лежала без сна, уставившись в черный провал окна, как вдруг почувствовала – что-то сдернуло с нее одеяло. Испугавшись на миг, Мария обернулась – это был Тилль. Он спал беспокойно, морщась и будто что-то ища руками. На ее глазах, подушка полетела на пол, к одеялу. Парень начал что-то бормотать, но сквозь плотно сжатые зубы слов не разобрать. Не на шутку перепугавшись, девушка тихонько сползла с кровати и перебралась в глубокое жесткое кресло напротив. Она подтянула колени к груди, наблюдая. Раньше с ним такого не было, и это ее беспокоило. Она чувствовала себя беспомощной, когда он начал вдруг жадно хватать ртом воздух, будто захлебываясь. Но девушка не могла ничего сделать, и только сдерживала нахлынувшие слезы – ее огня не хватало, чтобы обратить в пар накрывшую его с головой волну. *** - Ты бледная сегодня, -заметил Тилль утром за кофе, с довольным лицом закусывая дольку апельсина горьким шоколадом. – Токсикоз? - Нет, просто не выспалась, - пробормотала она. Теперь Мария смотрела на него по-новому: «Неужели, он не знает о своих кошмарах?». - Мне тоже всю ночь какая-то ерунда снилась, - пожал парень плечами, с внутренней дрожью вспоминая свои видения. «Слава Богу, Марайке ничего не заметила», - облегченно подумал он. Ему не хотелось бы посвящать ее в это. Вдруг, в дверь постучали. Ребята переглянулись – гостей они не ждали, тем более, в такую рань. Из их знакомых если и решит, кто собраться, то не раньше пяти – это уж точно. Все знали, что с утра Тилль работает. Парень побежал открывать – оказалось, на пороге стоял Линдеманн – старший. - Отец?! - Сын, мне нужно с тобой поговорить, выйди, - поманил он его рукой. - А ты не хочешь поздороваться с Марией? - набычился тот. - Уверен, она все поймет – у нас серьезный разговор. Тилль молча перешагнул порог, закрывая за собой дверь. Он подчинился, потому что чувствовал – отец не будет являться ни свет, ни заря из-за ерунды. В этом они были похожи. Мужчины пошли по дороге через поле, в сторону леса, как в давние времена. Природа только просыпалась, и все вокруг еще было по-утреннему прозрачно и тихо. Эту хрупкость не хотелось раскалывать на части, но кому-то было необходимо это сделать. Тилль молча взглянул на отца. Это был крепкий высокий мужчина, с мрачным взглядом и вечной густой черной бородой. Тилль ненавидел эту бороду – зачем она ему? Это глупо и просто отвратительно. Сам он никогда не будет носить бороды. В детстве, она его всегда пугала. Да и сейчас, в этом полутемном сыром утреннем лесу, мужчина рядом казался, словно сошедшим со страниц Гете страшным Лесным Царем. …"Дитя, что ко мне ты так робко прильнул?" - "Родимый, лесной царь в глаза мне сверкнул: Он в темной короне, с густой бородой". - "О нет, то белеет туман над водой"… Вдруг вспомнились Тиллю строки той старой баллады. - Сын, я хотел поговорить о Мари, - глухо раздалось рядом, потонув в ароматах прелой листвы. - Ты знаешь про ребенка, - утвердительно кивнул головой парень. Глупо было бы думать иначе. - Да, и я не понимаю одного, - холодным, размеренным и поучительным тоном начал Линдеманн-старший. – Почему, чтобы решить твои проблемы, я вынужден бросать свои дела в издательстве, и ехать сюда? - Никто тебя не заставлял, - Тилль засунул руки в карманы, сжав челюсть. – И свои проблемы я решаю сам. - Мне позвонили сегодня с утра родители этой несчастной девочки и сказали, что мой сын ее обесчестил! Ну, как я, по-твоему, должен на это реагировать? - Пап, - скорчил лицо сын. – Какие громкие слова! Можно подумать, ты сам ангел. И вообще – мы взрослые люди и живем своей жизнью. Кому какое дело? - Помнишь, несколько лет назад, когда ты еще не сбежал от меня, как вор, мы с тобой проходили подобную историю? Тилль помнил. Эта история с девчонкой из Лейпцига. Она написала, что беременна – что тогда было! Он места себе не находил, а отец твердил свое – «сам виноват». Хорошо, что тогда рядом всегда была дочка лесника. Сейчас он даже не мог вспомнить ее имя, хотя в те месяцы только ее чувство помогало удержаться на плаву. Почему, ну почему, он никак не научится справляться с этой частью своей жизни? Благословение небесам, оказалось, что та девчонка ошиблась. - Тилль, - вырвал его из воспоминаний голос отца. – Мне все равно, что ты меня игнорируешь, но я должен сказать это, выполнить свою отцовскую миссию… «Что ты знаешь об «отцовской миссии»? Где ты был раньше? Ах, да – тебя поглотила бутылка!», - иронично подумал Тилль. - …Ты должен принять ответственное решение. Ты должен узаконить ваши отношения, ребенок должен расти в семье! - Я никому ничего не должен! – угрожающе тихо и твердо ответил на это парень. - Не будь, как маленький, повзрослей уже. Игры закончились, - качал головой отец. Мужчина искренне хотел помочь. - Я уже давно вырос, если ты не заметил, - огрызнулся сын, и, развернувшись, зашагал к дому. Он не намеревался продолжать этот разговор, но что-то все же запало ему в душу. «…Ездок оробелый не скачет, летит; Младенец тоскует, младенец кричит; Ездок погоняет, ездок доскакал... В руках его мертвый младенец лежал». Вспомнил Тилль конец баллады – Лесной Царь всегда добивается своего. В то утро, вернувшись домой, он обнаружил там еще двух нежданных гостей – приехали родители Марии. Они молча собрали ее вещи, девушка стояла в слезах. - Я должна поехать с ними, в город. - С чего вдруг? - Там мне будет лучше, здесь я боюсь… - Почему? Что не так? - Я боюсь, что «скорая» не приедет вовремя…и вообще, Тилль, я не хочу рожать в поле! – в сердцах, крикнула она. Ей было страшно, отчаяние нахлынуло внезапно, из головы не шла ночная картина. 3. Все пошло кувырком, и он не мог определить, что выбило систему из нормального ритма. За все лето они с Марией разговаривали, в основном, только по телефону. Родители строго ограничили ее общение с «этим крестьянином», несмотря на то, что он был отцом ее ребенка. Условие было жестким – или они женятся и живут вместе законно, или она остается с родителями. Но ультиматумом Тилля было не напугать, хотя дни без его Марайке переносились более мучительно, чем он ожидал. Двери его дома были все так же открыты для друзей, погружаться в скорбные думы парень и не собирался. Правда, дубовые балки на чердаке, время от времени, вздрагивали от ударов его кулака, а несколько старых стульев, сваленных там же, лишились ножек. Потом, успокоившись, он со смурным лицом принимался чинить поломанную мебель. Все так же ходил на работу, возвращаясь вечерами, ждал телефонного звонка, чтобы услышать искаженный трубкой голос. Но время брало свое – казалось, что вся их история произошла когда-то давно, в одном забытом сне. В мире было полно других девушек. На вечеринках, в городе, в цеху. И парень не отказывал себе ни в одном из удовольствий жизни. В конце концов, если не он, то кто-нибудь другой, так почему нет? Но эти влюбленности вспыхивали и гасли, как искры на ветру. Выпустив страсть, он чувствовал только истощение, и ничего больше, не было того тепла домашнего очага, пугающего и грозного, но согревающего усталую душу. Мари была для него негасимым огнем, который вдохновляет своей опасностью, и без нее становилось все тоскливей. Так пришла осень. *** Было ветрено и серо в тот октябрьский день. Тилль сидел дома и что-то строгал. В соседней комнате гремела музыка, и там пили пиво несколько парней. Он смутно знал, кто они такие – просто ребята, которым негде было переночевать. Тилль одолжил им их бывшую с Мари спальню, а сам лег на диване в гостиной. Вдруг, раздалась телефонная дрель. - Сын, Марию увезли в больницу, - голос отца был сух, и абсолютно ничего не выражал. Просто констатация факта, вроде: «Если тебе интересно, то твоя девушка рожает». - Я знаю, - соврал парень, у которого внутри все сжалось от этого известия. В его сознание повалили воспоминания: тепло ее объятий, золото волос в сиянии костра, ее кусачие поцелуи, ее нежная улыбка. - Она в главной, родильный корпус, - бросил отец, прежде чем положить трубку. С минуту парень слушал гудки, затем схватил куртку и выбежал из дома. Он должен быть там, он должен знать. *** Неле родилась здоровенькой. Все прошло просто замечательно, врачи хвалили молодую маму. Прижав малышку к сердцу, она вдруг почувствовала, как устала, и сразу передала ребенка обратно санитарам, провалившись в сон. Она очнулась только к вечеру. Посещения пока не позволялись, и у нее теперь было много времени, чтобы подумать о будущем. Что ждет их теперь? Мария с трудом поднялась на больничной койке, осторожно подошла к окну и выглянула на улицу. На площадке не было никого, кроме одного человека. Он стоял там, на холодном ветру, в тонкой куртке, ссутулившись и пристально исподлобья разглядывая больничный корпус. О, она отлично знала этот его взгляд, упертый, с твердо принятым решением, которое теперь не способно изменить ничто на свете. Тилль высматривал среди оконных сот только одно лицо - ее лицо. Он выглядел, как всегда, таким сильным и властным, но теперь, как заметила женщина, в нем сквозила еще и удивительная растерянность. В руках он мял какой-то веник. Приглядевшись, Марайке тихонько рассмеялась – это был, видимо, в его понятии, букет. Простые полевые цветы, невзрачные и блеклые, уже побитые прохладным осенним воздухом. Наверняка он нарвал их в спешке, на какой-нибудь опушке рядом с любимыми соснами. Наверняка, они пахнут сыростью, лесом, шишками и дождем, и еще немного – крепкими сигаретами. Они пахнут им, ее любимым, этим ребенком, которого заставляют принимать взрослые решения. И сегодня он принял одно из них, пришел сюда, к их дочери, и к своей…но кому – жене, любовнице, подруге? Последние мысли Мари решительно отмела – пока не время. Полная нежностью и любовью в этот миг, женщина показалась из-за занавески, встречаясь с серо-голубым, как это вечернее октябрьское небо, взглядом. Примечание: "Лесной царь" Гете в переводе Жуковского.