Ловушка для дураков

… Один. … Ты проводишь пальцами по его руке, обжигаешь разрядом запястье и, когда он пытается отдернуть руку, удерживаешь его. Это теперь твое любимое занятие – касаться его, разговаривать с ним. Разговаривать – это ново. После того, как ты сорвалась и рассказала ему о своей жалкой жизни, ты приносила ему таблетки и уходила, не говоря ни слова. Не дотрагивалась до него. И уж тем более не обжигала его разрядами. Берегла свои силы для тех, с кем весело играть. Таких, как Адам. Но, правда, и с Адамом уже не весело. Но он хотя бы не жалеет тебя. А Питер Петрелли – да, жалеет. Жалел. Теперь ты уже не уверена. Тогда, когда ты рассказала о своей скучной жизни, в его глазах читалось сочувствие. И ты ненавидела его. Избегала его. Мысленно спрашивала себя, какое он имеет право тебя жалеть, он – когда его брат лежит в больнице, умирая от радиации, и все из-за того, что он не может контролировать свои силы без лекарств. Но потом, однажды, он спросил тебя, ненавидела ли ты когда-нибудь свою силу, за то, что она делает тебя пленницей. И когда ты посмотрела на него, ты не заметила ничего, хотя бы отдаленно похожего на жалость. Тогда тебе показалось, что вся тяжесть мира внезапно опустилась тебе на плечи, и ты прислонилась спиной к двери, теребя рукой дверную ручку. Улыбнулась и сказала, что не настолько наивна. Он принял этот твой ответ и не стал настаивать на ином, и когда ты вернулась на следующий день, ваши отношения изменились. К лучшему. И электричество в твоей крови пульсировало, рвалось наружу. Питер не стал возражать, когда тебе захотелось остаться и немного поиграть. Он только настоял на том, чтобы вы поговорили. … Два. … Его комната пуста, и от этого тебе почти физически плохо. Что там отец твердил о доверии? И, к слову, он искренне в это верил. Питер исчез. Оба исчезли. Ты стискиваешь зубы и вспоминаешь, чему тебя учили. Ты не будешь переживать из-за такой ерунды. Адам и Питер исчезли. Ну и что? Папа отправит тебя поймать их, а потом ты объяснишь им, как надо себя вести. Ты твердишь себе – улыбайся, Элль. Ты же любишь наказания, особенно, когда наказывают не тебя. Но сколько бы ты не повторяла – улыбайся, улыбайся, улыбайся – твое сердце бьется все так же часто. И не от предвкушения. Когда ты пересекаешь опустевшую комнату Питера во второй раз, в глазах появляются непрошенные злые слезы. Но ты все равно продолжаешь лгать. … Три. … Клэр Беннет – интересная девушка. Несокрушимая. Чирлидер. Биологическая дочь Нейтана Петрелли. Бесконечно преданная. И достаточно отчаявшаяся, чтобы умолять, но даже не догадывающаяся о вышеупомянутом отчаянии. Ты не говоришь ей, что человек, которого она считает отцом, жив. Не говоришь – он дышит только из-за того, что ему ввели ее кровь. Не говоришь – потому что не должна; потому что устала от бесконечных домашних арестов, которые служат наказанием за непослушание. В Ирландии ты убила человека, но ты не раскаиваешься. Папа сказал, что это было непрофессионально, и отобрал у тебя то дело. Но все можно было исправить просто надув губки. Девочка-подросток сидит напротив тебя, и ты расспрашиваешь ее – известно ли ей что-нибудь о местоположении Питера Петрелли. Твой голос профессионально спокоен, слова взвешены. Ничего личного. Питер – угроза для общества. Тебе все равно, где он. И ты веришь, если ты будешь повторять это как мантру – все так и будет. Тебе все равно. Это замечательная способность – уметь лгать. Клэр широко раскрывает глаза, и ты внезапно осознаешь, насколько же она невинна. Она качает головой и отвечает, что понятия не имеет. Пауза. Раз, два, три… Глубокий вдох. У него неприятности? Ты не знаешь, что на это ответить, но надеешься – для себя же – что ответ «нет». … Четыре. … Ох. Ты забыла, насколько же он красив. Когда ты окликаешь его, твой голос спокоен – в противовес тому нетерпению, порождающему электрические импульсы на кончиках твоих пальцах – импульсы, жаждущие освободиться. Он поднимает взгляд, и ты рада, что дорожка пуста. Ты можешь смотреть только на него. Того, кого, в конце концов, было не так-то сложно поймать. Ему требуются три секунды, чтобы узнать тебя. Это неожиданно – тебе говорили, что он не помнит ничего, но это, очевидно, не так. Он узнает тебя, и отшатывается, как от прокаженной. Этого ты ожидала. Но его взгляд… полон гнева, и это тоже неожиданно. Потом гнев исчезает, и он начинает говорить что-то о девушке по имени Кейтлин; твоя кровь закипает, но ты стараешься не обращать на это внимания. Сейчас не время для ревности. Ты на задании, и ты не провалишь его снова. Это твоя добыча. Но скрытый в этих словах смысл не ускользает от тебя. … Пять. … В этот раз Питер даже не вздрагивает, когда ты ударяешь его током. Ты смотришь на него, обиженная и растерянная, и тогда он хватает тебя за руку и смыкает свою ладонь с твоей. Мгновение ты думаешь только о том, что он снова касается тебя. А потом вскрикиваешь, когда разряд срывается с кончиков его пальцев, и электричество обжигает твою руку, опутывает светящимися полосками света и жара. Внезапно, до тебя доходит, что тебя используют; ты зажимаешь его руку между своими двумя, собираясь отыграться. Он выдергивает руку; ты хочешь вскрикнуть, но его губы касаются твоих, и твоя рука безвольно опускается в его. Нет. Он не сможет сбить тебя с толку. Не сейчас. Жажда мести наполняет все твое тело энергией, все те части твоего тела, которые соприкасаются с его. Губы. Грудь. Руки. Он обмякает, и ты позволяешь ему упасть на землю перед тобой. Тридцать секунд спустя, отец появляется из-за угла, и ты отскакиваешь от Питера так, словно он тебя обжег. … Шесть. … Больше таблеток. Больше охраны. И он больше не может сопротивляться. Ты должна была бы радоваться, но всякий раз, когда он морщится от боли, тебе кажется, что тебя протыкают мечом – тем самым, о котором любит говорить Адам. Ты учишься не терять хладнокровия в моменты возбуждения. И, когда он целует тебя, ему не приходится отшатываться, потому что ты не смогла сдержать электрический разряд внутри себя. Впрочем, иногда он все равно отшатывается, и в такие моменты ты чувствуешь как это – быть отвергнутой. У тебя все еще не было нормального свидания. Он рассказывает тебе об американских горках и о том, как его брат в детстве любил их. И ночью, во сне, ты видишь себя внутри одного из железных вагончиков, перевернутом вверх дном. Ты просыпаешься с чувством приятной дрожи внизу живота, и это ощущение распространяется по всему твоему телу тогда, когда отец дает тебе таблетки для Питера и велит хорошо себя с ним вести. Ты любишь думать, что он в твоей власти; но в последнее время тебе кажется, что все как раз таки наоборот. … Семь. … Однажды появляется Нейтан, и ты замираешь. Отец стоит рядом с ним, его лицо непроницаемо как всегда, но тебе почему-то хочется изо всех сил ударить кулаком по стене. Это все очень, очень неправильно. Семья Петрелли должна была бы забыть, что Питер вообще жив. Ты хватаешь его таблетки со стойки, разворачиваешься и уходишь обратно в его комнату, пуская электрические разряды в стены коридора по дороге. Папа окликает тебя, сердито, но тебе впервые все равно. Контроль сейчас ничего не значит. Питер послушно принимает таблетки, но Нейтан появляется прежде, чем что-то еще успевает произойти. И ты неожиданно начинаешь ненавидеть то, что где-то там, за этими стенами, существует жизнь. Тот мир отнимает у тебя все, что тебе дорого, и отказывается вернуть хоть что-то взамен. Не то чтобы ты любила Питера Петрелли. Это то, о чем ты не позволяешь себе даже думать. …