Благословите меня, святой отец

Я не хочу быть праведным — ибо я изменяю сам себе, Я не хочу быть грешником — ибо я ни в чём не виноват, И я не хочу выбирать — ибо чувства одинаково сильны. Федор Михайлович Достоевский. Дневники писателя. Душистое благовоние касалось обоняния, окутывало густым ароматом. Деревянные скамьи чуть поскрипывали в тишине храма, когда неловкий слушатель воскресной мессы переминался с одной ноги на другую или тянулся вперед, к задвижке в спинке скамьи, чтобы взять в руки копию писания, что читал сейчас падре, стоя за высокой тумбой. В священном благоговении мужчины и женщины прикрывали глаза и беззвучно вторили словам падре. Юноши и девушки редко переглядывались, кто-то листал писание, кто-то ожидал конца мессы. Дети сидели на коленях родителей и улыбались, дрыгая ножками и веселясь под похожее на песнопение чтение падре. Лишь двое в конце зала стояли близ колонны в священном молчании. Аббат одобрительно кивал головой с легкой улыбкой на губах, а молодой человек рядом с ним нервно теребил манжет сутаны, что была надета на нем. Его губы кривились, плотно сжимались, широко открывались в попытке сделать торопливый вдох, что вызывало недоумение и усмешку старшего, аббата, чьи глаза внимательно следили за мальчишкой в святилище. Терпкий дух ладана, запах книг, утренняя свежесть. Мальчишка глубоко вдохнул, сомкнув губы и торопливо сглотнув. Порой казалось, что он тоже пытается вторить писанию, что произносил молодой падре, но юноша постоянно сбивался от волнения и восхищения, не смея пробормотать и слова. Руки мужчины закрыли писание. - … и не отними благодатной Твоей помощи. Аминь. - Аминь. – Благоговейно вторила толпа мирян, откладывая писания за задвижку и поднимаясь, кто-то в поклоне, кто-то в покорном молчании. Молодой святой отец положил писание на высокую тумбу и спустился на несколько ступеней вниз. Миряне кивали падре, проходя близ него, кто-то улыбался и кланялся, благодарил за службу, а мужчина вежливо чуть склонял голову и едва слышимо отвечал им. Толпа верующих медленно уходила, покидали священную залу последние гости храма. Аббат беззвучно улыбался и кланялся приветствующим его мирянам и клирикам, юркающим меж скамей. - Падре, нам следует собрать писания? – Кучерявый юный служитель, высокий и немного нескладный из-за своего роста, бесшумно подошел к аббату и поклонился в приветствии. Он был не старше юного Стилински, юноши, что сегодня пришел в этот храм. Взгляд молодого человека с вьющимися волосами лишь на мгновение задержался на новеньком. - Да, Айзек, будь так любезен. – Аббат Питер благосклонно кивнул мальчишке. Последний, торопливо одернув свой манжет, с поклоном удалился. Мужчина аккуратно прикоснулся к локтю юного служителя. - Ну что, ты готов? Стайлз, верно? – Мальчишка торопливо закивал в немом ответе, а мужчина улыбнулся чему-то своему. – Пойдем, я познакомлю тебя с нашим отче. Парнишка покорно последовал за мужчиной, стараясь незаметно для остальных осматривать великолепно расписанные потолки храма, узоры и символы на стеклах. Стайлз видел, что юные служители молчаливо провожают его взглядом, пытаясь не отвлекаться от сбора писаний, однако, их любопытство было сильнее. Аббат подошел к молодому мужчине и кивнул. Молодой святой отец повернулся в приветствии. - Питер, - глубокий бархатистый альт. Стайлз отметил это, как только его слуха коснулись ноты голоса падре. Мужчина чуть склонил голову в поклоне перед аббатом. – Рад видеть вас. - Служба была превосходна, Дерек. Я хочу тебя кое с кем познакомить. – Аббат улыбнулся, растягивая губы в елейной ухмылке. – Это Стайлз. – Рукой мужчина указал на мгновенно покрасневшего юного служителя, не знающего куда деть пытливый взгляд. Яркая радужка теплого янтарного цвета, нет, цвета орехового дерева, топилась под смольно-черным зрачком. Дерек внимательно посмотрел на мальчишку. – Он юный ученик семинарии Святого Михаила. И теперь его направили к нам. Верно, Стайлз? Молодой человек прилепился взглядом к лицу аббата и кивнул, сглатывая слова приветствия и наставлений, что дали ему в семинарии. - Стайлз? Не хочешь поприветствовать нашего отче? – В голосе отца Питера звучала холодная издевка, но именно она заставила Стилински очнуться. Парень сделал шаг вперед, вновь одергивая манжеты сутаны. Молодой падре поднял руку в приветствии, но не успел ничего сделать прежде, чем юный служитель склонил голову перед ним. Пальцы Стилински, холодные от волнения, схватили его теплую руку, а влажные губы коснулись кожи тыльной стороны ладони мужчины. - Христос посреде нас, - жарко выпалил Стайлз, выдыхая на кожу падре. Молодой святой отец опешил от приветственного слова, чем вызвал у аббата колкую ухмылку. Рука падре легла на макушку юного служителя в теплом прикосновении. - И есть, и будет. – На выдохе произнес мужчина, жестом приглашая подняться новоиспеченного клирика. – Меня зовут Дерек… Мужчина не успел закончить фразу. - Отец Дерек звучит довольно глупо, по мнению моего дорогого племянника, что стоит перед тобой, поэтому обращайся к нему просто отче или падре. А вообще, наши обычные приветствия менее официальны, Стайлз. Поклонения головы было бы более чем достаточно. Подбадривающее похлопывание тяжелой руки аббата по плечу заставило Стилински сконфуженно отшатнуться, ощущая на себе внимательный взгляд темных серо-зеленых глаз молодого святого отца. Отец Питер продолжил. - Отче позаботится о тебе. С любыми вопросами ты можешь обращаться к нему, а если случится что-то серьезное, то я буду ждать тебя. – Аббат ухмыльнулся. – Дерек, я надеюсь, ты присмотришь за нашим новым клириком, Стайлзом. Мужчина кивнул. * * * В обязанности падре входит присмотр за новыми служителями. И если обычно новички то и дело совершают ошибки, то Стайлз, мальчишка со странным именем, не соответствовал привычным, стереотипным ожиданиям Дерека. Питер не зря наблюдал за юным служителем, выделяя его из всех остальных. Стилински всегда старался максимально точно выполнить инструкцию, которую предписывали его обязанности. Юноша быстро влился в коллектив, выделяясь нестандартным умом, инициативой и усердием. Даже самые нелюдимые молодые служители, как Бойд и Айзек, быстро пропитались к мальчишке симпатией. Но что-то не так было в его взгляде. Эти глаза жадно впитывали краски дней, казавшихся уже привычными и обыденными; эти уши внимали каждому слову, а губы мгновенно ломались в детской благодарной улыбке. Дерек все чаще одергивал себя. Бредовые идеи посещали его разум. Но мужчине казалось, что именно эти глаза, и ни чьи другие, следят за ним, за каждым его движением. Это какой-то вздор. - Стайлз, - обратился к юному служителю, перебирающему писания, молодой падре. Юноша отозвался. – Подойди ко мне. - Да, отче. Дереку становилось не по себе от этого обращения. Холодок пробегал по спине, а ворот-стойка казался острее лезвия ножа, когда впивался в кожу. Отче. Все юные клирики обращались к нему по чину, реже называли просто падре… - Скоро начнется служба. Помоги остальным провести желающих в комнату для исповеди. Молодой клирик послушно поклонил голову, однако, Дерек не мог не заметить, как уходя, Стайлз обернулся. Падре поправил воротничок и манжеты. Он открыл дверь в небольшую комнату для покаяния, присаживаясь на невысокий грубо вытесанный табурет. Исповедь. Человек за человеком заходили в небольшую темную комнатку за шторой, присаживаясь на стул и начиная свой рассказ. Решетчатая перегородка скрывала их от глаз священнослужителя, но не от божественного лика в минуты очищающих откровений. Женщины плакали, рассказывая об изменах и лжи, мужчины комкали носовые платки в руках, раскрывая в гнусных подробностях ложь и обман, аферы и подставы. Кто-то снимал кольца обещаний, кто-то отрицал свою вину, но падре лишь кивал головой, отпуская их грехи через обращение к Господу и прикрывая глаза. Шторка комнаты для исповеди вновь дрогнула. Человек присел на стул перед решеткой и замолчал. Тишина оглушала. Несколько минут показались вечностью, но молодой святой отец терпеливо ждал. Губы человека за перегородкой дрогнули в оборванном торопливом вдохе. - Отче… - Сдавленный юный голос обратился к отцу на той стороне лика Господнего. – Отче, я грешен. – Приглушенный всхлип через ладонь, прикрывающую обкусанные от волнения губы. Дерек сделал глубокий вдох, отгоняя от себя смятение. - Покайся, дитя мое. - Отче, я грешен, ибо возжелал я мужчину, - торопливо заговорил человек, чей голос показался падре знакомым. Приглушенным, хриплым от волнения, юным. – Я грешен. Мой Бог осудит меня, ведь я тоже мужчина. Я дал обет, я отказался от всего, но греховные мысли не покидают меня ни при свете дневном Божьем, ни в темноте ночи. Я возжелал того, кто ко мне добр и снисходителен, как к дитя своему. Но я желаю его, не как отца или мать, в слепом следовании за ними и желании стать похожим. Я желаю его, моего наставника, мужчину. И в храме господнем, под покровом веры и благоговения, я стал паршивой овцой, коя желает вкусить греха. Глухой вдох через плотно сжатые зубы. Дереку казалось, что он слышит, как громко стучит сердце того человека. Он не мог понять, почему эти слова не дают ему покоя. Впервые мужчина не смог сдержать себя и присмотрелся к тому, кто сидел по ту сторону перегородки. Слишком темно… Сопение, громкое дыхание и мольба о прощении, едва слышимая, слетала с уст кающегося в своем грехе. Через окошко в перегородке святой отец увидел только дрожащие пальцы на коленях того человека, на чьей коже была россыпь родинок. Молодой человек торопливо вдохнул. - Прошу вас, отче, отпустите мне мой грех. Простите меня, отче… - За что ты извиняешься, дитя? – Но падре не успел договорить, как мальчишка выбежал из комнаты. Только сейчас Дерек отметил, что в лихорадочном окрике он вскочил со своего места и впился пальцами в перегородку. Мужчина откинул голову назад, вытирая лицо ладонями. Он медленно вышел из комнатки и закрыл за собой дверь. Аббат вышел из перехода, обходя колонну. - Дерек, - окликнул падре отец Питер. - Аббат, - ответил поклонением головы молодой священнослужитель. - Сегодняшнюю службу проведу я, если ты не против. На тебе лица нет, - с акульей ухмылкой отметил мужчина, глядя на племянника. Дерек в ответ кивнул. – Кстати, отчего ты так долго сидел в этой комнате? Исповедь давно закончилась, миряне уже прошли в залу храма на литургию. Дерек удивленно поднял глаза, вдохнув через рот, но ничего не ответил. - Хорошо, молодой наш отче, ступай, отдохни. Сегодня вечером ты проведешь службу для наших клириков. – Дерек вновь ответил кивком и развернулся, ступая за колонну в узкий переход храма. – Дерек. – Питер окликнул падре. – Будь внимателен к нашим юным служителям. Мужчина кивнул и направился вдоль коридора. * * * Вечерняя служба закончилась. Дерек молча задувал свечи. Капли горячего воска, попадая на кожу, сильно прижигали, но мужчина терпеливо сносил собственную неосторожность. Лик бога перед ним, приглушенный вечерним мраком, казался глухим и бездушным, безразличным к терзаниям страждущих. Падре вновь задул свечу. Слуха коснулся звук скрипящей закрывающейся двери. В залу прошел молодой человек. Его силуэт медленно вырисовывался в темноте. - Отче, - отозвался юный служитель. – Это я, Стайлз. Дерека прошиб холодный пот. Этого не может быть. Он не один раз отмечал, не впервые, что его голос… Падре жестом велел клирику остановиться и отрицательно покачал головой. Стилински поклонил голову и остановился на месте. - Отче, я … - Молчи. – Падре грубо оборвал фразу, терзаясь сомнением. – Ответь, что тебя привело сюда. - Я хотел помочь задуть свечи. – Тихий голос и тот же внимательный взгляд проницательных глаз. Немигающий, настойчивый. - Стайлз, - после паузы продолжил Дерек. – Это ты сегодня приходил в комнату для исповеданий? Мужчина знал ответ на свой вопрос. За секунду на лице мальчишки сменилось выражение. Страх и желание. Боль и возбуждение. Молчание служило ответом. Дерек повернулся к Стилински и хотел было что-то произнести, но молодой служитель стоял перед ним, вновь теребя манжеты сутаны и облизывая приоткрытые губы в немой мольбе. - Я должен… - Дерек в секунды забыл о своем обете. Все перемешалось. Это неправильно. Силуэт парнишки сгорбился, словно от удара. - Вы должны наказать меня, отче. Я грешен. Тихая мольба, казалось, растворялась в тишине. * * * - Сними священные одежды, ты грязен. В темной келье, что в подвале храма, был слышен лишь один голос. Пламя свечей дрогнуло от сквозняка из старых окон комнаты. Святой отец внимательно смотрел на юного служителя, чей взгляд, кажется, изъедал тело молодого мужчины, святого отца храма. Порочное пламя. Юноша медленно стянул с себя сутану. Лишь темнота и стыдливо пригибающееся во грехе пламя свечей могли прикасаться к этой бледной коже с россыпью родинок. Хрупкий силуэт ломался от холода и стыда, он хотел было прикрыться, но его руки продолжали снимать священные одежды перед ликом святого отца, пасынка божьего. Половицы поскрипывали под переминающимися ногами. Стилински снял с себя все, прикрыв глаза, в позоре и страхе, и закусив губу. Дерек молча смотрел на его лицо. Это неправильно. Это грешно. - Становись на колени пред ликом божьим, - произнес святой отец. Его голос сел на один тон и резал слух холодными нотами. Юноша послушно встал на колени перед стеной, закусив губу, сжимая в дрожащих пальцах четки (розарий). Мужчина подошел к стенному шкафу и взял в руку кожаную плеть с крепкой толстой рукоятью и раздвоенным хлыстом, где на конце каждого был небольшой узел. Дерек крепко сжал плеть в руке, подходя сзади к напуганному юноше, чье тело била дрожь. Его плечи казались настолько хрупкими, что вот-вот, одно касание, и они сломаются в болезненном мучительном содрогании. Мужчина наклонился к шее Стилински в слепом желании прочувствовать его дрожь. Капля пота медленно скатывалась по бледной коже юноши, искря в жадном приглушенном свете пламени свечей. Дерек плотно сжал губы и сглотнул. Рывком он потянулся к четкам Стайлза, одернув их вверх и одев их на тонкую шею парня. Стилински судорожно вцепился в зерна розарий и поднял глаза к святому отцу. Дерек отвернулся. Юноша сжал губы и стиснул зубы. Ожидание уничтожало последнюю надежду… Большой палец падре прикоснулся к сжатым губам Стайлза. Священно помазанное масло впитывалось в кожу его губ, капало с теплых пальцев святого отца. Мужчина оставил горшок со священным маслом. - Обопрись на стену и моли своего Бога о прощении, ибо ты грешен, дитя. – Голос Дерека нарушил тишину. Стилински прикрыл глаза, опираясь на стену руками, сквозь пальцы которой были опутаны зерна его розарий. - Отче наш, сущий на небесах… - Тихая мольба срывалась с уст Стайлза. Первый удар плети оборвал его страждущую мольбу, но его уста не испустили жалобного вскрика. И вновь удар. Узлы плети от размаха, от редких, но сильных ударов раздвоенной плети, разрывали кожу спины, заставляя ломаться тело Стилински в болезненной судороге. И вновь удар. Боль одолела сопротивление, и он вскричал содрогающимся гласом, цепляясь пальцами за холодную безликую стену. Кровоподтеки от ударов узлов, изрывающих кожу, священный след очищения… Метки хлыста болезненно припухали, наливались кровью, зудели, изрезали спину, отчего юноша в болезненной агонии задыхался и немо кричал мольбы. Святой отец не останавливался, его губы вторили молитве страждущего, что ломался у его ног во имя очищения от греха, что посетил его сердце и душу. Вновь удар. Запах крови отчетливо коснулся обоняния. Узлы на концах хлыста надрывали кожу, ранили, оставляя глубокие ранки. Отче. Он видел, что губы Стилински бесстыже зовут его. Дерек обезумел. Это грешно. Его костяшки и пальцы побелели от силы, с которой он сжимал в руке рукоять плети. И вновь оглушающий отупляющий удар. Свист хлыста резал слух. Внутри что-то томилось, рвалось, стенало. Юноша медленно сползал по стене, ногтями цепляясь за ее выступы. Искаженное болью лицо. Щеки, залитые скупыми, выбитыми слезами. Губы, прокушенные, но зовущие, капризно ломающиеся в мольбе. Призывающие, но не к суду над грехом. Мысли спутались. Дерек глубоко вдохнул, сходя с ума от голоса в его голове. Он слышал, как эти губы бесстыже зовут его. Вновь и вновь. Вновь и вновь. Мужчина снова замахнулся, заводя руку дальше, чем обычно, судорожно вдыхая и борясь с собой, повторяя про себя только одно... Он грешен. Он нуждается в очищении. Он грешен. Не я. Тело Стилински вновь прошибает болезненная судорога от удара. Кровь узорами, грязными, зудящими, разбегалась по коже, окрашивая грехи обоих. Кожа спины мальчишки была надорвана узлами хлыста, оставляющими глубокие болезненные раны от ударов, она припухла, была испещрена тем самым очищением, что даровал покаявшимся грешникам Господь. И это правосудие Господне? Стайлз приподнимается. Его тело разбивает дрожь, но он упрямо поднимает голову и слепо смотрит в лицо святого отца, что стоит перед ним с орудием очищения в руке. Дрожащие пальцы юноши сжимают зерна розарий, но они тянутся к поясу падре. Требовательно, настойчиво, с непрекращающейся мольбой-призывом, он переплетает свои нити бусин с зернами четок святого отца, что висят на его поясе. Дерек сжимает зубы и тянется оттолкнуть его руку, но их пальцы путаются, на секунду соприкасаются, и слепо переплетаются друг с другом. Стилински судорожно открывает рот и ловит воздух припухшими от укусов губами, глядя в глаза Дереку, что прикасается к нему. Плеть со стуком падает на пол. Святой отец опускается на колени и смотрит прямо в глаза Стайлза, который все еще о чем-то немо молит. Это ли грех? И почему он так соблазнителен? Отчего он так сладок? Мужчина нетерпеливо прикасается своими губами к губам юноши. Тело Стилински разбито, он падает в неумелые руки, дрожащие руки Дерека, который неловко, в страхе, прижимает его к себе. Пытливые пальцы святого отца прикасаются к следам от ударов плети, а Стайлз в его руках бьется от немой парализующей боли и шипит прямо в приоткрытые губы. Дерек отчаянно и жадно слизывает слезы с щек Стилински и масло с его губ, словно желает насытить ту самую темную бездонную дыру внутри себя, что мучила его столько лет. Тот самый голод. Тело Стайлза трясет, словно в лихорадке. Он горячо и неумело отзывается на поцелуи Дерека, его святого отца на одну ночь, прижимаясь всем телом к своему новому Богу. Руки мужчины требовательно блуждают по телу юноши и опускают его на скрипящие половицы. Судорога. Пальцы Стилински сводит настолько сильно, что рука неестественно дергается и разрывает нити четок. Зерна скатываются сквозь пальцы, со стуком падают на пол… Но это уже не важно. Дерек вновь вдыхает запах Стайлза, лежащего под ним, цепляющегося пальцами за одежды падре. Лукавая бесовская улыбка рождается на его губах, но святой отец не видел ничего прекраснее. Желание поглотить ее в поцелуе заставляет мужчину прижаться всем телом к хрупкому юноше и, словно в голоде, утолять жажду прикосновениями к его капризным губам. - Святой отец, благословите меня, - надрывно, хрипло шепчет Стилински в губы святого отца, извиваясь от его грубых прикосновений и боли, сковывающей спину от царапающих кожу, раздирающих раны неровных половиц. Дерек грубо раздвигает ноги Стилински, впивается пальцами в бедра до красноты и синяков на бледной коже. Стайлз торопливо тянется к брюкам мужчины и расстегивает пуговицу, ширинку дрожащими пальцами. Мужчина срывает давящий на шею ворот, торопливо стаскивает с себя рубашку, вновь прильнув к губам Стилински. - Святой отец, вы отпустите мне грех? – Шепот в приоткрытые губы и лукавая ухмылка со слезами на глазах. – Я грешил, думая о вас. Я прикасался к себе там, я приготовился. Я хочу вас, отче. – Немая мольба срывается с губ. - Благословите меня, святой отец, ибо я шалун… Пьяный от возбуждения, тихий смех сквозь торопливые поцелуи, сквозь слезы от боли и стыда, от похоти и желания. Мужчина крепко прижимает Стилински к полу и грубо толкается в его хрупкое тело. Руки Дерека крепко сжимают бедра юноши, пригвождая к полу, что тот не может даже оттолкнуть обезумевшего от телесного голода падре. Стайлз слепо цепляется за голые плечи мужчины, поднимаясь дрожащими пальцами к его шее и путаясь в коротких жестких волосах. Кусая губы, извиваясь в муке желания, он тянется к Дереку, шепча ему на ухо о своем желании, всхлипывая от боли. Он хватает Стилински за плечи, подтягивая к себе. Стайлз чувствует, как грубо и резко Дерек двигается в нем. Разгоряченные мольбы медленно перерастали в зазывное всхлипывание и грешные ругательства, когда их тела вновь и вновь сливались воедино под покровом ночи в храме Господнем. Пока желание не накрыло обоих пеленой, заглушив последние окрики сознания, потопив их в животном грешном желании. Это мое прегрешение, Господь. Моя шалость.