Я не вернусь туда

… You don’t know how much this hurts me To say these things that I don’t want to say But have to say them anyway … Она помнит ту ночь слишком четко. Вопреки всем обещаниям – это человеческое воспоминание не хочет меркнуть, обесцвечиваться, растворяться в прошлом, которого нет и которое – сейчас ничего не значит. Если бы она могла спать, ей бы снились кошмары. Ей бы снился Ройс – темный, безликий силуэт на темном фоне, человек-без-лица, человек-которого-уже-нет, и его темные, призрачные, несуществующие руки касались бы ее, причиняли боль, оставляли метки. Но она не спит, и тень Ройса преследует ее наяву – в каждом темном уголке, за каждым поворотом. Она слышит отзвуки его смеха, слышит звук рвущейся ткани и слышит свои крики – все словно бы со стороны. И она может сколько угодно твердить, что это не считается, что это было не с ней, что эта Розали давно уже мертва – но она не может убежать от этого воспоминания. … – Ты не знаешь, - тихо говорит она. – Ты ничего не знаешь обо мне. Если бы она была человеком и если бы он был человеком – он бы ничего не услышал. Но они не люди, ни Эммет, ни она, и он слышит ее слова так же ясно, как если бы она кричала. Он оборачивается, и на мгновение ей кажется, что он разозлится. (Ройс бы разозлился.) Но он только усмехается – широкой, почти дружелюбной усмешкой. – Ну так расскажи мне, детка? … Она не может говорить об этом. Не представляет, как такое можно произнести вслух. Как в этом можно признаться. Это мерзко и неправильно. Она выстраивает мысленные стены вокруг этого воспоминания. Окружает его шелухой, мишурой – чем-то глупым и несущественным. Прячет его и прячется от него. Она не представляет, как будет говорить об этом. … Эвдард умеет читать мысли, но не умеет полностью скрывать то, что прочел. Или нет – умеет, просто она прекрасно знает, что он давно уже выудил из ее памяти все то, что она хотела бы скрыть. И когда он смотрит на нее, она не может не думать о том, что он все знает. Она припирает его к стенке как-то утром: – Ну, скажи это. Он смотрит куда-то мимо нее, в пространство. Она встряхивает его. (И она сильнее, потому что она моложе.) – Я убью тебя, если ты расскажешь ему, - обещает она. Он пожимает плечами. И только потом, когда она уже идет прочь, произносит: – Тебе все равно придется ему рассказать. Рано или поздно. … Она завидует девочкам Денали. Потому, что они нормальные – насколько вампир может быть нормальным. И она не может не злиться, когда Эммет крутится вокруг Кейт, хотя и осознает, что сама отчасти в этом виновата. – Ну что, ты теперь останешься здесь? – бросает она. – Пригласите на свадьбу? И выходит наружу, думая, что он не станет ее догонять. Но он догоняет. – Роуз, - говорит он. Произносит ее имя так, как умеет произносить только он. Успокаивающе. И чуть-чуть с укором. Она смотрит на него, и в ее голове крутится только одна мысль – это я спасла его, он мой. И она горько усмехается этой своей мысли, и передразнивает: – Что – Роуз? Он кладет свои большие ладони ей на плечи. Он сильнее ее, он больше – и рядом с ним она всегда маленькая, но не всегда слабая. Он не делает ее слабой. (Ройс делал.) Она представляет, как исказится его лицо, если она признается. Эй, Эммет, хочешь знать, что они со мною делали? Она вырывается и уходит прочь. В этот раз он ее не догоняет. … Без Эммета в доме Калленов пусто. Эсми старается больше времени проводить с ней, не оставлять ее одну, говорить с ней… но Розали не из тех, с кем можно долго разговаривать. Эдвард считает ее поверхностной, Эсми же – слишком закрытой, но итог все равно один – она не любит долгих разговоров. Не знает, что и о чем можно говорить. Не-говорить проще, чем говорить. … Она убегает. Бродит по лесу, бесцельно, бессмысленно. Подолгу сидит, наблюдая за туристами, за туристками, за родителями и детьми. Эдвард находит ее через несколько недель. – Иди к черту. Я не вернусь домой, - говорит она. – У меня нет дома. Он садится на камень напротив. Его глаза черные от голода, и чернота похожа на пустоту. – Рассказать тебе историю, сестренка? – он криво улыбается. – Это у меня не было дома. Она не хочет его слушать, но слушает. … Кейт улыбается ей. Она улыбается в ответ. Эммет рубит дрова на заднем дворе. Она замирает в стороне, наблюдая. – Ты вернешься? – потом вдруг спрашивает она. Он поднимает голову. Она почти чувствует, как Кейт стоит там, у нее за спиной, и ей хочется вцепиться ей в горло. – Ты красивая, когда злишься, - ухмыляется он. Она не может заставить себя улыбнуться в ответ. – Ты вернешься? – повторяет она. И если бы она была бы человеком, у нее дрожал бы голос. Он втыкает топор в землю. Смотрит на нее, чуть щурясь, и на солнце его кожа сияет. – А ты этого хочешь, детка? Она выдыхает… … и молчит. Он снова наклоняется за топором. А она представляет себе тот темный проулок и темные тени Ройса и его друзей, и себя – еще живую. И еще – Эммета рядом с ней. С топором. И как лезвие разрубает темные тени. – Мне надо тебе кое-что рассказать, - шепчет она. Он качает головой. – Нет, детка. Ты или хочешь, или нет. Остальное не имеет значения. – Я хочу, - выдыхает она. Он отбрасывает топор в сторону. И от его улыбки ей вдруг становится тепло. Она подается к нему навстречу. – Мне… Он прижимает палец к ее губам. – Потом, детка. Потом. (Когда-нибудь потом.) И тени пугливо прячутся от яркого солнца. …