Город

Сверху Город казался странным сказочным существом. Он раскинул свое мощное тело, покрытое густой шерстью облаков, до самого горизонта. В мертвой тишине бурой безжизненной пустыни, на которой возлежал он, было отчетливо слышно, как с утробным рокотом вздымается и опускается его широкая грудь. Город вростал в землю системами канализаций и подземных туннелей, и одновременно стремился к грязному небу башнями зданий и промышленных труб. Во все стороны от него тянулись щупальца трубопроводов и ложноножки трасс. Солнце как раз решило, что с этого мира на сегодня хватит его присутствия, и пыталось перебраться через горизонт. Над Городом висели плотные слои разнообразнейших смесей газов, которые под кровавыми лучами умирающего на сегодня светила окрашивались в невероятные цвета, являя миру что-то неожиданно прекрасное. Целые реки густого цветного дыма неспешно плыли под ладонями небес, соединяясь в широкие темные озера, разбиваясь на стремительные яркие потоки или кружась на месте переливчатыми водоворотами. Именно так должны были бы выглядеть одежды какого-нибудь безумного урбанистического бога. Под плотным слоем пестрых облаков притаилась плоть Города – тесно набитые в пространстве небоскребы, заводы и прочие здания, опутанные нервной системой проводов и соединенные сосудами дорог, по которым, не прекращая движения ни на секунду, текли потоки самого разного транспорта. Над всем этим вечно шумящим безумием гордо возвышались изящные трубы фабрик и приземистые широкие – доменных печей. Они смотрели на Город свысока, неподдельно гордясь длинными и плотными хвостами выхлопов, в которые солнце на прощанье щедро плеснуло всевозможных красок, размазав их по небу лиловыми, алыми, фиолетовыми и зелеными жирными подтеками. А в самом центре города мерно билось его бетонно-металлическое сердце – Центральная Станция. Город жил. Он поглощал одни вещества тоннами и извергал нечистоты тысячами тонн, жадно впитывал одну информацию и отсылал другую, он вдыхал кислород и выдыхал цветной яд. Город был на пике своей молодости, и он был смертельно прекрасен. * * * * На одной из крыш вальяжно возлежал светловолосый ясноглазый молодой человек в респираторе, фильтры которого напоминали обрезанные муравьиные жвала. Понятное дело, этот человек понятия не имел о том, кто такие муравьи – в этом Городе из всех существ смогли выжить только такие хорошо адаптирующиеся упрямцы как люди. Даже настолько выносливых тварей как тараканы, он видел только на картинке в школьном учебнике мифологии еще в те далекие времена, когда в этой самой школе учился. Молодой человек приходил на эту крышу почти каждый выходной, чтобы полюбоваться закатом. За непробиваемыми облаками солнца видно не было, но его лучи устраивали невероятной красочности шоу, меняя цвета проплывающих облаков. -- Геральд. – тихо прозвучало сзади. Он приподнялся на локте, обернулся на голос. В нескольких метрах от него стояла светловолосая девушка в таком же респираторе. -- Так и знала, что ты здесь. Пойдем домой? -- Успеется. Побудь со мной здесь. Девушка опустилась рядом, положила голову ему на плечо. Небо медленно текло над ними, вяло переходя от ярких оранжевых оттенков к глубоким красным, вспыхивая иногда лимонными пятнами. -- Помнишь, мы приходили сюда после школы?— спросил он. -- Ага. Или даже вместо нее.—она хихикнула.—А помнишь как нас и Лема застукали, когда мы решили костер разжечь? Геральд рассмеялся. -- А то! Такое не забудешь. Он еще сокрушался по поводу того, что не знает, как выглядит «сырое мясо», которое можно было бы жарить на том костре как в древних мифах. Я думал, меня родители живьем закопают. -- До сих пор удивляюсь, как они все скрыли от Надзора и соседей. -- Как? Думаю, почти так же, как я все скрываю сейчас. Она плотнее к нему прижалась. -- Гер, тебя ведь не схватят? Ты ведь осторожен? -- Ну конечно, душа моя. Я помню бедолагу Лема и все делаю осторожно. Честно. К тому времени небо уже окончательно погасло и теперь слабо светилось багровым сквозь свинцовую тяжесть облаков. -- Ну вот и все на сегодня. Идем домой? Геральд поднялся, подал девушке руку, и они вместе зашагали к приземистой кабине лифта. * * * * Лем был самым умным из них и, как это часто бывает, сгорел быстрее всех. Наверное, инженеры что-то напутали и всунули в него не те гены, а потом, так и не заметив ошибки, вручили орущего во всю глотку полугения счастливым родителям. Сначала он не отличался ничем от прочих младенцев – так же орал, ходил под себя с завидным энтузиазмом и ел. В общем, просто лапочка. Самое интересное началось, когда малыш Лем начал ходить и говорить. Причем делал он это на удивление хорошо и складно. Именно тогда родители прокляли день, когда подошла их очередь на ребенка, ибо рот малыша не закрывался ни на секунду, а его пухлые ручонки с удивительно подвижными пальчиками все время норовили что-нибудь разобрать. В скором времени чудо-ребенку надоело только разбирать предметы, и он начал мастерить из обломков что-то новое. А спустя еще пару лет его творения волшебным образом стали превращаться в простеньких роботов. С тех пор любимым местом для игр Лема стали закрытые свалки, где он находил уйму старых механизмов, деталей и просроченных батареек. Дальше была школа, где мальчик подружился с Геральдом и Линой. Теперь ему было кого забавлять своими творениями и с кем путешествовать по закрытым территориям. Еще немного подросши, Лем нашел себе работу по душе – он стал выращивать и продавать табак. В Городе за это можно было попасть в Шахты лет на пять, если не больше. Из Шахт мало кто возвращался, ибо там добывали радиоактивные металлы. То есть самой добычей занимались роботы, а осужденные чинили, чистили их и выполняли другие подсобные работы. О 8-часовом рабочем дне там даже не заикались, а защита была такая, что в ней не то что спускаться, а и смотреть на Шахты было страшно. Но, тем не менее, он удачно зарабатывал себе на жизнь таким способом. Выращивать табак в условиях Города было очень сложно – не только из-за риска быть замеченным Надзором, но также из-за сложностей с чистым воздухом и водой. Поэтому Лем, немного поразмышлял и придумал способ получать синтетический табак с точно такими же характеристиками что и у натурального. Более того, оказалось, что синтезировать табак намного дешевле. Но он не загордился от своей сообразительности, а продолжал тихо-мирно клепать товар и забавных роботов, которые становились все меньше и сложнее, и половину прибыли честно отдавал Геральду, который в их маленьком предприятии был менеджером по продажам. Так незаметно плыло время, как разноцветные облака над Городом. Геральд работал на АЭС, Лина на заводе, где производились респираторы и прочая защита, а Лем сидел дома, делая товар и роботов, ибо гены, ответственные за выбор профессии, так в нем и не включились. Семью он тоже не завел – его единственной страстью были новые знания. По выходным они частенько втроем сидели на крыше дома, любовались игрой цветов неба на закате, а Лем рассказывал им забавные истории, вычитанные в многочисленных книгах, которые заполонили его и без того маленькую квартиру. Как он их доставал было не понятно. Возможно, к этому были причастны люди из Городской Управы, так как даже Надзор забыл дорогу к его дому. Но однажды Лем исчез. Его не было дома, он не появлялся в своих любимых местах и никак не давал о себе знать. Геральд с ног сбился, проводя все свободное время в его поисках, да и Лина не находила себе места. Они уже почти смирились, когда в один из дней в почтовом ящике обнаружили конверт без каких-либо опознавательных знаков. Дрожащими руками Геральд вскрыл его и обнаружил внутри клочок бумаги с текстом: «Привет, други! К сожалению, не успел нормально попрощаться, но, кажется, я впал в немилость и мне в затылок уже дышит Надзор. Так что я буду скрываться какое-то время. Но вы не волнуйтесь и будьте умничками. Как только смогу – дам о себе знать. Геральд, все свои дела я передал знакомому химику, и он скоро с тобой свяжется. Парень свой, так что смело с ним работай. Пока все. Берегите себя. Люблю. Целую. Лем.» Спустя неделю тело Лема нашли на одной из свалок. К Геральду и Лине приходили люди из Надзора с расспросами, но ушли ни с чем. Они оплакали друга, и жизнь потекла дальше. * * * * Город готовился к приходу Ночи. Он надел ожерелья ярких разноцветных огней, прикрылся легчайшей туникой из слабого свечения, которое излучали стены некоторых зданий и тихонько гудел проводами, волнуясь перед предстоящим свиданием. Геральд ввел код, и внешняя дверь шлюза открылась, впуская его домой. Пока воздух с улицы фильтровался, он разулся и, дождавшись зеленого огонька, извещающего, что воздух чист, снял респиратор. Открылась внутренняя дверь и на нем повисла, как никогда сияющая и вопящая во все горло Лина. -- Ого! Что случилось, милая? Она издала какой-то невнятный писк. -- «ииииии» я расслышал хорошо, а вот остальное не очень. Повторишь? Она обратила к нему полные неземного счастья глаза и завопила: -- Меня включили в очередь на ребенка! От неожиданности Геральд забыл, как дышать. Когда же способность к газообмену вернулась, он едва слышно выдохнул: -- Правда? -- Да! У нас через год будет ребенок! Геральд почувствовал, как лицо само расползается в глупой улыбке, а потом он закружил Лину в воздухе, не понимая толком, кто это делает – он или его радость, внезапно обретшая свободу действий. А потом он решил расслабиться и не думать о всяких глупостях и они как безумные хохотали и целовались одновременно. Немного позже они лежали, обнявшись в постели, прижавшись друг к другу еще разгоряченными телами, и все улыбались. Лина хихикнула. -- Гер, хочешь забавную вещь? -- Давай. -- У нас на фабрике откуда-то взялся слух, что в одном далеком городе у одной женщины внутри стал расти ребенок. Представляешь? – она тихонько засмеялась. -- Ребенок в женщине? Это невозможно. Откуда в ней возьмутся системы обеспечения и питательный раствор? -- Это еще не самое забавное. Говорят, ребенок стал расти от секса с мужчиной! Тут они расхохотались во весь голос и долго еще не могли уснуть, то и дело прыская в подушку при одной только мысли о детях, получающихся из-за секса. * * * * АЭС мерно гудела и томно вздыхала, как увядшая располневшая красотка на каком-нибудь приеме. Две широкие гигантские трубы размеренно сочились дымом. В цехах прилежно выполняли свою работу люди, как и полагается частичкам огромного механизма. Прогудела сирена, призывая, подобно трубе Гавриила на суд, на обед. Рабочие послушно отправились в столовую, радуясь возможности отдохнуть. Геральд отбросил на спину шлем-маску, глубоко вдохнул ароматизированный очищенный воздух, подошел к раздаче, приветливо улыбаясь буфетчику. -- Как дела, Амиль? -- А, Геральд! Все как раньше. А раньше было хорошо, значит, и сейчас хорошо.—буфетчик обнажил в улыбке свои непропорционально большие зубы.—А ты как? -- Чудесно. – Геральд принял из рук Амиля поднос с едой, успев при этом незаметно бросить в карман его передника пакетик. Деньги, как они и договаривались, Амиль прятал под крышку стакана с витаминным напитком. Геральд сел за стол у стены, за которым обычно обедал с приятелями. -- Привет, парни! Сэм, самый старший из них, отсалютовал ему стаканом. -- Здравствуй. Что-то ты сегодня счастливый такой. Делись! Геральд хохотнул. -- Не поверите! Нас с Линой включили в очередь на ребенка! -- Да ты что? И когда получите? -- Инженеры говорят, где-то через год. Сэм похлопал его по плечу. -- Поздравляю, малой! Дети это всегда здорово, будет кому в старости сдать тебя в Дом Стариков, а это лучше чем после Ухода отправится в крематорий с бездетными. Моему отцу, вот, в этом году стукнет 51, согласитесь, не все доживают до такого почтенного возраста. Мать тоже относительно долго прожила – она 6 лет назад умерла. И знаете, мне приятно, что у меня есть дочка, которая обеспечит мне пару лишних лет жизни. – Сэм улыбнулся и ласково потрепал Геральда по голове. -- Сэм, - подал голос обычно молчаливый Никола. – А тебе сколько лет? -- 39, в следующем году Уход. Геральд, а ты знаешь, кем будет твой ребенок? Геральд отрицательно мотнул головой. -- Я слышал, --снова заговорил Никола.—Что собираются строить новую ветку железной дороги, так что инженеры увеличат количество железнодорожников в новом поколении. Вполне вероятно, что тебе повезет. Какое-то время они молча ели, но скоро Сэм нарушил молчание: -- Говорят, на Центральной Станции сегодня утром какая-то неполадка случилась. -- Что-то серьезное? -- Понятия не имею. Но пока не введут чрезвычайное положение – можно не волноваться. -- А я весь день голову ломаю – с чего бы это с ура столько вертолетов! – облегченно выдохнул Никола. * * * * К вечеру начался дождь. Лина стояла у окна, наблюдая, как сине-красные небеса извергают из своего чрева потоки жидкости, давно уже переставшей быть просто водой. Из-за облаков время от времени доносился стрекот вертолетов. Они весь день деловито сновали туда-сюда, подобно гигантским черным пчелам. По пустой улице торопливо пробежал зазевавшийся прохожий, согнувшись и прикрывая голову руками. Еще бы он не торопился – мелкие липкие капельки, попадая на кожу, оставляли маленькие, но болезненные ожоги. Не смертельно конечно, но потом придется проходить курс обеззараживания, а от препаратов желудок радостно возвращает любую пищу. Да и шрамы от ожогов могут остаться – ходи потом всю жизнь в крапинку. -- Не нравится мне это.—сказала она, отвернувшись от окна. – Геральд, я боюсь. Он подошел к ней, обнял. -- Чего ты боишься? -- Это, конечно, беспочвенно, но меня жутко тревожит эта авария. Слишком руководство о ней молчит, слишком много вертолетов для обычных МЧСников. Слишком все странно. -- Думаешь, это эвакуация? -- Надеюсь, что нет. Все ведь будет хорошо? -- Обязательно, душа моя. Все будет хорошо.—он поцеловал ее в лоб, улыбнулся мягко.—Пойдем-ка спать. Завтра на работу, нужно выспаться. Но на следующий день никто не пошел на работу. По телевиденью объявили чрезвычайное положение и начали эвакуацию жителей Города. * * * * Город корчился в предсмертных судорогах как живое существо. Он стонал и содрогался, отчаянно цепляясь за жизнь. Плоть Города дрожала от набегавших то и дело конвульсий, хрипела и шипела, чувствуя отравленное дыхание подкравшейся смерти. Сосуды Города были забиты клетками-людьми, в последней отчаянной надежде выбраться из Города, выбежавшими на улицы. Люди плакали, обезумев, бежали, не разбирая дороги, оставляя позади слабых и немощных. Крики и мольбы о помощи возносились к небу, и небо рыдало, видя этот ужас, в отчаянной попытке привести людей в чувство, обрушивая на землю тонны кислот, но люди не обращали внимания на ожоги и продолжали нестись прочь. Кто-то вылетал из дома без защиты и респиратора и через пару минут присоединялся к мертвецам, задохнувшись в ядовитой атмосфере. Стены зданий насквозь пропитались истерией, и агония яростно терзала острыми зубами тело Города, в центре которого пылала Центральная Станция. Они сидели на кровати, обнявшись и не зажигая свет. -- Гер… -- Что? -- Почему они прекратили эвакуацию? -- Вертолеты не успели бы отойти на безопасное расстояние. Нас все равно не успели бы спасти. Лина вздохнула. -- Так не честно. Я не хочу умирать, Геральд…-- она тихонько заплакала, уткнувшись ему в плечо. -- Я знаю. Я тоже не хочу. – он еще крепче ее обнял, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы и что-то сжимает горло. -- Я не хочу…не хочу исчезать… -- И не надо, Лина. Мы не исчезнем. Мы станем чем-нибудь другим. -- Чем?.. -- Не знаю. Может быть, кем-нибудь из тех мифических существ, о которых рассказывал Лем. Или разноцветными облаками. Или кислотным дождем. Не знаю, чем мы станем, но чем-то обязательно. Лина всхлипнула и подняла заплаканное лицо. Он нежно поцеловал ее мокрые глаза. -- Нам не будет больно. Лина кивнула и припала к его губам, сначала осторожно и не смело, потом сильнее и яростнее. -- Я не хочу думать о том, что нас ждет.—прошептала она, торопливо стягивая с себя одежду. И под сполохи пожаров и крики на улице , не думая ни о чем, в безотчетном смертельном порыве, они отдавали друг другу последние капли жизни, пытаясь стать одним телом, одним разумом, одним вдохом и выдохом, одним ритмом движения и одной сладкой дрожью. Они в отчаянии прижимались теснее, стараясь всем телом ощутить чужое тепло, вкус и запах и растворить его в себе, молча сплетались в тесный клубок, чувствуя как по щекам текут слезы и как немеет затылок от ледяного дыхания смерти. А когда эта дикая смесь наслаждения, боли и отчаяния вырвалась на свободу сдавленным полухрипом-полустоном, Станция за окном вдруг на долю секунды сжалась, и все залил безмолвный ослепительно белый свет. * * * * Город пронзительно вскрикнул и выгнулся дугой. Из его сердца устремилась к черному небу высокая огненная волна. Она лизнула кончиком небосвод и с грохотом обрушилась на визжащий в агонии Город, выжигая его внутренности, обращая в пепел его каменную плоть, превращая черный пепел в гладкое блестящее стекло. Огонь распластался по бурой равнине и медленно угас, не найдя вокруг ничего, кроме не съедобного песка. Медленно осела пыль, и стало ясно, что Город перестал существовать вместе со своими изящными трубами, сетями проводов и дорог и роскошной мантией цветных облаков. На его месте остался только огромный кратер, выстланный пеплом и стеклом. Прекрасный Город, совершенное творение, гигантское домашнее животное людей умерло. Над сожженной равниной повисла на легких крыльях мертвая тишина. И только небо продолжало горько оплакивать эту смерть.