Пока не наступит рассвет

Их дом всегда был, и Она надеется - будет, шумным, жарким, нелогично изгибающимся и светлым. Сквозь большие окна в него всегда лениво втекало солнце и стелилось по полу, разогревая старое дерево, плясало по стенам желтыми мальками и, отсвечивая от стеклянной крышки, разбредалось по комнатам. Он же считал, что в их доме нельзя было свободно вздохнуть, поначалу от криков, смеха и беготни по скрипящим полу и лестницам, а уже после, ночью, ранним утром - от тяжелых вздохов, вырывающихся из груди, больше похожих на жалкие всхлипы раненных птиц; от всего того, чего нельзя избежать. Но в чем Они были точно солидарны, так это в том, что Их дом не умел хранить тайны. Абсолютно не умел. Он шептал легким сквозняком, что все видел, все запомнил. Поэтому каждый умел прятать позорные пятна на одежде за шкафы, а виноватые взгляды за черные, будто опаленные, ресницы и озорные улыбки. И Они рычали. Строили рожицы и думали, что похожи на больших львов. Рев расходился дрожью, отражался от стен. А дом это помнил: скрипели половицы, стучали от ветра старые доски, а Они все рычали на дом, как идиоты. Они на него обижались, а он просил прощения, опадая с потолка золотой пыльцой. Но словно в шутку, предательски ломал именно те ступеньки, где находились тайники, и молчал тогда, когда скрытые желания жгли изнутри. Каждый из Них втайне хотел сбежать из этого дома и возвращаться только тогда, когда он, разомлевший от солнечных лучей, тихонько скрипел гниющими досками, создавая в гостиной, где все собирались, уютное тепло. Но дом не пускал. Их двоих жгло изнутри, так, что иногда не хватало сил пошевелится, оставалось только лежать и скрести короткими ногтями по старому досчатому полу, и слышать, как стучатся о ребра сердца. А потом они снова рычали. Она рычала из-за жгущего изнутри азарта и небольшой злобы. За плен в этом доме, за воспаленные мелкие занозы в ступнях, за очередную прогнившую доску, сломанную прямо под ее ногой и царапину, которая до сих пор кровоточила. Но игры было больше, чем злобы. Он рычал вместе с ней, с переполнявшей Его обидой, рычал почти до слез, стискивая зубы так, что десна окрашивались в кармин. Рычал с ненавистью, царапал стены, оставляя под ногтями занозы, хотел его перегрызть, разрушить, сломать. Но с переполненным обидой сердцем ложился к ней на колени, устраиваясь на прогнившем полу и засыпал под ровное дыхание и - он точно знал и чувствовал - ее улыбку.

***

Прохладный ветер касался кожи, поднимал волосы и опавшие листья, кружа их, а потом увлекая все выше и выше. Он не любил Руконгай, считая его скопищем потерянных, как и он сам, душ. А она верила, что все псы попадают в рай. Она, как всегда, сидела возле старого дерева, на камне и смотрела куда-то, улыбаясь. - Ты чего тут? - не зло, любопытно просто. Она пожала плечами. - Ничего. Он кивнул – понятно, то есть. Он стоит, а Она сидит и все это молча, долго, так, что скоро, наверное, мимо начнут судачить шинигами. Молчание становилось горьким, нет, не напряженным, просто горчит слегка. И Она, вытянув руку, указала пальцем куда-то. - Красиво, да? - спросила с такой интонацией, что Он не имел уже прав ответить "нет". А Он смотрел в пустоту и не видел ничего особенного. Ну небо. Ну горят на нем звезды. Ну и что с того? А Она вздохнула, томно так, обреченно даже, а потом закрыла ему глаза своей ладошкой. - Вон тот вдалеке дом. Ты что, не видишь? - Я вижу только темноту. - Правда? - со вздохом, но потом продолжила, будто бы Он ничего и не говорил. - Бежим, я тебе покажу. Нам не придется ничего ломать. Смотри, там большие зеленые двери и лес вокруг. Наверное, по утрам там гуляют милые звери. И эти окна. Ты видишь? Как будто бы этому дому лет больше, чем нашему. Бежим. Ну чего ты стоишь? И этот камень, что под твоими ногами, там будет таких целый шкаф, я тебе обещаю. Только бежим. Со мной, побежали. По этой узкой тропинке, еще недалеко. Только обходи лужи, пожалуйста. Ты ведь не хочешь промокнуть и испачкать нам в этом доме пол? Я уже представляю, какой там пол. От него пахнет деревом и он не скрипит. Ну же, не стой, ну пошли! Нас ждут три этажа. Там, наверное, все в пыли и такой большой и теплый камин. И я не могу поверить в то, что вижу это одна. Они молчали. Легко, мягко. Тишина переливалась - скромно, безвозмездно. Они молчали. Это успокаивало, хотя тело под ласками утренней прохлады – горело. Она влюблена в ночь, но шансов нет, а эти касания - забытье, чтобы не резать вены. Они молчали. Но это не страшно, не неприятно, не хорошо. Это не любовь, не дружба, не лирика вроде «единения двух одиночеств». Их здесь много. Их страхи, Их мечты, ненависть, привязанность. Целый хоровод. Занудный, цветастый, мельтешащий. А потом наступил рассвет. Он словно горел, переливался, граничил с ночью и Он, наконец, улыбнулся. Счастливо, прямо как Она, и сказал: - Приятно думать, что когда мы, наконец, устаем от этого мира, существует еще восход солнца.