Рождественское желание.

За окном шел снег, не совсем привычный для климата Лос-Анджелеса, но такой приятный для его жителей. Белые хлопья обволакивали старинные особняки и новые постройки по ***-стрит, плотным покрывалом, ложась на крыши домов и устилая площадки перед ними белой простыней. Снег серебрился яркими искрами в рваном свете фонарей, отбрасывающих золотистое свечение на заснеженную дорогу. Особняки, облепившие улицу, сверкали всеми цветами радуги, увешанные мигающими гирляндами. Перед некоторыми домами стояли снеговики, фигурки Рудольфа и его стада, дутые Санта Клаусы, кричащие поздравления. Богатый район Лос-Анджелеса пестрел яркими, но безвкусными декорациями в ожидании приближающегося Рождества. Единственными домами, не украшенными на ***-стрит, стали дом вечного траура и убежище, в котором росло целое поколение уродцев. Старинный, но дешевый особняк, в котором недавно погибла пожилая пара, стоял тихим, нахохлившимся воробьем, глядя пустыми глазницами окон на заснеженную улицу. Площадка перед домом была девственно чиста, не тронута ни единым следом. Из дома не доносилось ни звука, свет не мерцал в окнах – особняк выглядел мертвым. Он и был таким. Для чужих людей. Внутри же шла непрекращающаяся жизнь после смерти. Весь первый этаж был оживлен. Старенькая горничная носилась по дому и стирала пыль с оставленных прежними хозяевами шкафов и столов. Молодой мужчина устанавливал посреди огромной залы искусственную елку, а сидящий в кресле парнишка, почти мужчина, с длинными темными волосами играл с младенцем, лежащим у него на руках. В углу сидели мальчик и девочка с обожженными лицами и вытаскивали из коробок елочные игрушки в предвкушении скорого украшения видавшей виды ели. У огромного центрального окна сидела женщина в позе медитации и внимательно следила за текущей в доме жизнью, словно все движения людей зависели лишь от нее одной. Шевелились люди не только на первом этаже. В комнате на втором этаже горел свет, но шторы были плотно задернуты. Из динамиков магнитофона лились привычные мелодии Фрэнка Синатры, а в воздухе застыл запах пыли только что распакованных украшений. Молодая девушка, встав на табурет, вешала на высокий платяной шкаф гирлянду, параллельно вторя Фрэнку. Целиком погрузившись в свое занятие, она даже не заметила, как позади нее материализовался худой блондин и стал внимательно за ней наблюдать. Девушка продолжала свои занятия с гирляндами, даже не повернувшись к парню, и в молчании прошло около получаса, прежде чем она все же отреагировала на его присутствие. – Ты мог бы помочь, а не просто смотреть на меня, – проговорила она тихим хрипловатым голосом. Парень вздрогнул, но взял из стоящего у кровати ящика новую гирлянду и подал ей. – Что ты делаешь? – недоуменно поинтересовался он, глядя, как девушка подвешивает блестящее чудо к потолку. – Украшаю комнату к Рождеству, – ответила она, слезая с табурета и подхватывая из коробки разноцветный «дождик». – Это примитивно, – нахмурился Тейт, принимая из ее рук «дождик». – Это традиция, – объяснила Вайлет. Она достала из коробки упаковку елочных шариков и принялась развешивать их на ручки шкафчиков и дверей. – Разве тебе не плевать на традиции? – не отставая от нее ни на шаг, спрашивал Лэнгдон, сжимая в руках тонкие ленты. – Моей маме будет приятно, – пожала плечами девушка, оборачиваясь к нему и замирая. Блондин оказался в паре сантиметров от нее, буквально прижимая ее к шкафу. – Разве мы не пришли к выводу, что тебе плевать на родителей? – будто живое, горячее дыхание обожгло ее переносицу, и Вайлет пришлось приподнять голову, чтобы смотреть ему в глаза. – Не так, как ты хочешь толковать, – вздохнула она, кладя руки ему на грудь и чуть отталкивая, но Тейт в ответ на ее жест лишь улыбнулся и сжал ее ладони своими. Вайлет вновь подняла не него взгляд, недовольно поджимая губы. – Ты прививаешь мне ненависть к существованию, – тихо пожаловалась она, словно опасаясь, что кто-нибудь услышит ее. – А если и так? – Тейт чуть наклонился и коснулся лбом ее лба. Улыбка украшала его пухлые губы, а глаза были прикрыты. Нет надежды на новую ссору. Они давно закончились, когда смысл стал потерян. – Если так, то тебе пора перестать делать это, – Вайлет прикрыла глаза, слушая его размеренное дыхание. Запал к спорам пропал много лет назад, оставив место лишь для безграничной и чистой любви, но слова для них все еще остались. – Я люблю свою жизнь. – Этот мир – неправилен, – любимая его фраза, она слишком знакома Вайлет, слишком она привыкла к ней. – Не от мира зависит жизнь, – покачала головой девушка, не отрывая лба от него и сухо касаясь губами его подбородка. – А от чего зависит? – прошептал юноша, отпуская ее ладони и руками обнимая за талию. – От чего зависит жизнь мертвеца? – ее руки обвиваются вокруг его шеи и губы мягко касаются его рта, нерешительно и просяще. Словно их первый поцелуй, словно не знали друг друга раньше. Ласковое, нежное касание, когда она зарывается пальцами в его светлые волосы, а он приподнимает ее над полом, придерживая за талию. Тиканье часов оповещает о незаконченном декорировании, и они разрывают поцелуй, продолжая держать друг друга в объятиях. – Осталось всего пять минут до Рождества, – сообщает ему Вайлет, краем глаза поглядывая на окутанные мишурой часы, висящие на стене. Тейт улыбается и ласково, словно котенок, трется носом о ее щеку. – Ты загадала желание? – горячий шепот около ее уха... ...Вайлет резко раскрывает глаза и садится на кровати. Все по-прежнему. Темнота, накрывшая комнату, все еще здесь. Тишина, давящая на уши, никуда не делась. Украшений в спальне нет и в помине. Как и Тейта. – Ты в порядке? – ехидно поинтересовалась сидящая у ее кровати на стуле Хейден, бросая многозначительные взгляды на нее. Вайлет заметно смутилась. – Что ты здесь делаешь? – сквозь зубы проговорила она, поднимаясь на ноги и поправляя сбившуюся рубашку, а заодно и растрепанные после сна волосы. – Пришла навестить дочь моего возлюбленного, – пожала плечами девушка, закидывая ногу на ногу. Вайлет прошла мимо нее к окну и раздвинула шторы. Ни снежинки. Лишь голые грязные улочки. – Разве запрещено? – тонкие бровки бывшей любовницы Бена Хармона издевательски приподнялись, а губы скривила усмешка. – Пошла прочь! – бросила Вайлет, резко разворачиваясь к ней. Слезы бессильной злобы и гнева душили ее, а дать слабину перед своим главным врагом она не собиралась. Улыбка тут же исчезла с губ Хейден, и привычное безумие сверкнуло в её глазах. Она поднялась со стула, сжав руки в кулаки и не сводя взгляда с Вайлет. – Что ты сказала, малявка? – тихо, словно гремучая змея, прошипела женщина, подходя к ней ближе. Вайлет не боялась ее, слишком давно её настигла смерть, но драться с этим призраком не представлялось ей приятным времяпрепровождением, особенно перед самым Рождеством. – Хейден! Уйди отсюда! – гаркнул голос у двери, и в проеме появился Бен. Женщина обернулась к нему и поджала губы: если бы сделать это ей приказала Вивьен, то не обошлось бы без бессмысленного кровопролития, но Хармона она, вопреки всем законам логики, слушала. – Да пожалуйста, – фыркнула та и растворилась в воздухе. – Ты в порядке, милая? – поинтересовался мужчина у дочери, застывшей у окна. Девушка отвернулась к стеклу и украдкой стерла выступившие слезы. – Я задремала, – уклончиво ответила она, не глядя на отца и скрывая лицо волосами. – Может, спустишься к нам? Через пару минут уже Рождество, – предложил Бен, в нерешительности замявшись в дверях. – Санта Клаус не придет, так что ждать его я не вижу смысла, – пробормотала Вайлет, опираясь лбом о стекло и глядя на грязные улочки ***-стрит. – Я останусь здесь, лягу спать, – потребности во сне у нее не было, но призраки порой делали это, лишь бы убить время. – Загадай хотя бы желание, – губы отца коснулись ее щеки, и он тут же исчез. Вайлет вздохнула и осела на пол. – Я уже загадала, – прошептала она в ответ звенящей тишине... ...Часы пробили полночь, и в темноте перед собой Вайлет стала различать родные и такие дорогие сердцу черты...