***
Это был очередной локальный армагендец. То есть немного не локальный: по пустынной улице шли солдаты. Чеканя шаг, с мосинками наперевес. Их ноги растворялись в мареве, идущем от нагретого летним солнцем асфальта, потрескавшегося и разошедшегося, как разобранная мозаика. Как водится, мы сначала почувствовали. Но толку от этого? Солдаты видели нас, но не взяли на мушку. Просто прошли мимо. А затем… Наверное, скандинавы называли это Рагнарёк. Потому что стали появляться Все. Выползать, вылетать, выходить, подниматься, спускаться… Улицы города стали походить на бразильский карнавал в самом его разгаре: смешаны времена и эпохи, мученики и праведники с грешниками и злодеями. Они проносились мимо нас и кричали, бросались друг на друга, убивая, разрывая, дробя кости… Какой-то викинг с размаху размозжил голову одному из солдат, с которого упала каска, своим боевым топором, а затем мастерски прикрылся дощатым щитом от удара какого-то человека-волка, то ли соединившего свои и его сущности, то ли вросшего в волчью шкуру. Человек-волк улыбнулся и оскалил жёлтые клыки, зарычал и кинулся на свою добычу, взмахнув рукой и заставляя воздух загустеть словно и не воздух вовсе, а белковый клей, который используют в медицине. Даже вдоха не сделать. Всё становится медленнее, чем и пользуется тот уродец: ногой отталкивает от себя викинга и бьёт того ещё раз длинным посохом с кованым фигурным набалдашником. К нему привязаны пёстрые пёрышки и какие-то камушки: они красиво развеваются при замахе и ударе. И красятся в алый, потому что у викинга разбита височная кость и оттуда начинает сочиться кровь. И ещё отвратительная розоватая масса. Я не хочу думать об этом, но и отвернуться не в силах. Где-то послышались залпы артиллерийских орудий. Загудели траки танков, полетели самолёты… А человек-волк смотрит на нас. В упор. Мы, всемером, застигнутые врасплох всем этим, не знали что делать. Боялись пошевелиться. Хотя куда там. Мы боялись вдохнуть. Только я нашёл в себе силы взять за руку своего друга. Единственного, кто был мне дорог. Возможно, даже больше чем друга, хотя я никогда и не признался бы в этом даже себе. Он понимал меня. И был со мной с самого начала, когда я только организовывал всё это, когда только осознавал свои силы, возможности, пытался понять: не сошёл ли я с ума. Я видел, как он смотрел иногда на меня, но не хотел про это думать. Просто не хотел… А теперь поздно. Всё, что я могу ему дать, – это крепко сжать его руку перед смертью. Не с надеждой на что-то, а с благодарностью и раскаяньем. Наверное, потом, после всего, я буду жалеть о своей упёртости и твердолобости. Сейчас… Я ощущаю холод его вспотевшей ладони и смотрю в глаза тому чудовищному созданию. Оно прыгает, не обращая внимания на то, что в него стреляет из автомата какой-то вьетнамец, отчаянно зажмурившись и «поливая» огнём приличный радиус. Оно просто смотрит каждому из нас в глаза. И мы начинаем тлеть. Как ненужная вещь расползаться прахом. Без боли, но с точным осознанием того, что происходит. Кажется, больше не будет никого на Земле. Я сильнее стискиваю руку своего друга и не могу отвести взгляд от нечеловеческих глаз. Не могу вздохнуть. Не могу осознать… Ног нет. Куча пепла растёт, но ветер поднимает его и разносит по окрестностям, бросая в самый жар битвы, страшной и кровавой. Кругом всё грохочет, стреляет, умирает и убивает. А мы стоим и таем, словно свечи. Осыпаясь хрупким и лёгким серым пеплом. Смотрим на фантасмагорию, разворачивающуюся перед нами. Вокруг нас. В нас. От понимания того, что всё это - настоящее, становится как-то спокойнее. Потому что увидеть такое во сне даже хуже, чем наяву. Во сне нет надежды. Тут её тоже, в общем-то нет, но можно вообразить. Или бессмысленно? Я не чувствую рук. Я больше не могу дать Ему ничего. Даже взгляда. Потому что не могу оторвать взгляд от человека-волка. Чтоб он был проклят. Хотя, кажется, без этого и так не обошлось. Щиты спали, стоило только времени прекратить своё привычное для нас течение. Словно и не было на каждом из нас по десятку специально заговорённых побрякушек из нужного материала, которые помогали в экстренных ситуациях. Словно мы были не тренированной группой, а выводком кутёнков. Хотя, что греха таить, мы такими и были. Сейчас. Тут. По сути беспомощные и слепые. И что ещё остаётся?.. "Ребята, это ещё не конец!" – всё, что успеваю произнести, прежде чем губы обугливаются и рассыпаются пеплом. Они меня не услышат уже, но… Пусть. Это последние слова последнего человека. Живого. Свободного. Надеюсь, что они достаточно хороши. Жаль, что Он их не услышал. Я опоздал даже с этим. Вот этого, наверное, жаль.***
Ветер разнёс по полю брани пепел, словно забавляясь, швыряя его в глаза людям, что с ожесточением убивали друг друга, не делая различий. В этой бойне может победить только… Да никто не победит. Это просто смерть. Она пришла как всегда красиво и пафосно. И уйдёт, унося за собой свою кровавую жатву. Что ей ещё остаётся?