Гермафродит

      Джонгхен был больше по девочкам. Да и как не быть таковым, если он считался в своей деревне истинным ловеласом. Правда, о его похождениях ходили лишь слухи, и были они о соседних, а не о своих, но их хватало, чтобы изумиться. Изумляться было чему: и Джонгхен довольно ходил по деревне павлином - поднять переполох в деревне мог не каждый, и это льстило неугомонному деревенщине.       Второе, что составляло гордость Джонгхена - состояние его семьи (а фамилия его соответствовала) - Кимы были богаты, богаты сказочно: лишняя мотыга и пара бочонков солений не бывают лишними. Денег было не так много, правда, но тогда слава ловеласа утешала Джонга. А для того, чтобы удивить жителей деревни, Кимы были достаточно эксцентричны. Так, отца юноши звали педантом: он даже кирки чистил так, что они блестели, его мать была известна прилежанием и умением спрясть сто мотков пряжи в день, а сестра - она могла успеть на посадку риса, на урок в деревенскую школу, уборку в доме и на танцы вечером. Можно сказать, что семья была уважаемой, несмотря на некоторые странности. Кимы любили гулять по полям, причем сестра обычно пела, а мать доматывала пряжу, что взяла из дома, отец и Джонг же боронили борозды, даже если гуляли они поздно вечером - наутро проспорившие соседи (что канавки выйдут ровными) проставляли пива тем, кто поверил снова в исключительность семьи Ким: она были для окружающих как артисты для директоров театров - на них делали ставки и получали доходы: было выгодно и семье Кимов, и тем, кто получал доход в результате. Но несмотря на очевидные странности, Кимы были добропорядочными и слишком консервативными в некоторых вопросах: свадьба, жизнь вместе с родителями и уважение к старшим. В вопросах свадьбы Ким-старший был непреклонным: та, что переступит порог их дома, станет женой его сына - конечно, если переступает в ранге девушки. Односельчане дивились: как при таком отце была такая слава у сына? Но на то это были слухи о соседних деревнях и поэтому девушек не было ни в качестве претенденток на руку юноши, ни в каком другом. Джонгхен никогда не общался близко с односельчанками - он был приветливым ко всем, но не больше, и его наглые намеки девушки воспринимали как шутку: опять Джонгхен-ним шалит. Джонгхен-ним пошаливал знатно, но отец спускал это: он знал, что сын его не посмеет не послушаться, и даже появись девушка у сына, семья бы узнала первой.       Со вторым правилом семьи Джонгхен решил поспорить: ему мало было отчего, ему хотелось свой дом. Видимо, он сказал это, когда отец боронил борозду, и для него ничего важнее не было - педантизм давал о себе знать, и он обязан был "добить", как он говаривал, борозду и сделать ее ровнейшей. Да, Джонгхен был еще и дипломатом, но таковым он назвал себя сам: кроме скромности он мог похвастаться предельной честностью и справедливостью суждений.       Джонгхен построил дом сам - там, где было место - на второй улице деревни в конце - а вся деревня состояла из трех - и огородил его невысоким забором. По совпадению, его дом был рядом с домом его друга Минхо, в котором он жил со своей семьей. Сначала деревня удивлялась: как так сын смог отделиться от семьи, на что Кимы отвечали одинаково: отец принимался бороздить землю, мамаша доставала из-за пазухи пряжу, в сестра начинала голосить. Они дорожили своей репутацией необыкновенной семьи, в конце концов, и одновременно следили за тем, чтобы не совали нос в их жизнь, которая и так на виду в деревне.       Семья работала: отец бороздил, мать пряла, а сестра работала на рисовом поле - когда Джонг переехал в новый дом. Он перед этим помог в выполнении домашних дел, и поэтому его семья могла не беспокоиться о посеве и о дальнейшем сборе урожая: Джонгхен будет помогать так же, как и раньше. Отец, скрипя зубами, когда думал о том, что сын все же съехал, вспоминал об условиях переезда и успокаивался: все же не уехал тот совсем далеко, так что можно и не столь остро воспринимать.       Жизнь в новом доме началась летом, и Джонгхен довольно ходил по нему: он сам все строил и знал каждый уголок, знал, как доставал дерево и бумагу, знал, как плел циновки на пол - он полюбил свой дом, и, хотя он был небольшим, но этого было предостаточно.Юноша верил в свою неординарность и рассчитывал, что сможет продолжать жить в том же духе. Однако отец и здесь установил свои порядки: честь семьи - неотъемлемый компонент мирного существования, и он не мог позволить юнцу беспредел. И он потребовал, чтобы Джонгхен в случае, если у него появится в доме девушка, немедленно привел ее в отчий дом, а так как вторым шло правило уважения старших, то юноша беспрекословно подчинился.Через неделю после въезда был устроен пир для Минхо, как друга, и его брата Темина, которого Джонг еще с давних пор дразнил девчонкой, чем злил братьев Чхве неимоверно. Но Темин был худ, мил и женственен на вкус Джонга, и дразнилки сыпались без остановки, разъяряя Минхо и заставляя Темина выть от ярости. Тогда Джонг, помня о дружбе, утихал и предлагал по стакану пива, чем успокаивал гостей. Вместе с тем они все равно общались, и, как только было получено приглашение, Чхве пришли, помня о пиве, что Джонг взял у отца и которое было очень трудно достать. Они подивились дому, побродили по комнатам, посидели на циновках, а когда пришло время, ушли. - Ну теперь все девки твои? - усмехнулся Минхо, стоя в прихожей. - Как бы не так! Я обещал отцу, что приведу к нему ту, что появится здесь. - скорбно ответил Джонгхен. - Держись! Надеюсь, это будет нескоро. – весело добавил свои пять копеек Темин, за что в ответ получил по голове, не успев увернуться от хозяина. На это Минхо лишь улыбнулся и, многозначительно протянув: "Ууу", ушел, держа Темина под руку. Пиво ударило друзьям в голову - они пока не знали меры, и поэтому Джонг, развернувшись и едва ли помня о разговоре, поплелся обратно спать. Он думал, что мирно заживет в доме, общаясь с семьей и помогая им, приведет девушку в их дом и познакомит со всеми и докажет Минхо и Темину, что Темин все же такой же женственный, как и она, и ему удалось это в своих снах. Он думал об этом, но то, что он даже не мог предположить и вовсе не желал осознавать, повернув голову с утра набок, - это присутствие в его доме женского платья с мужским лицом – гермафродита, сказал бы учёный дипломат Джонг.