Jeremy Soule – Kyne's Peace ... кто раз спасён, - быть может, навсегда Спасётся. (с) Гёте
Тот небольшой участок земли, на который открывается вид из окна южного крыла дворца, залит светом яркого полуденного солнца. Окна большие, высокие, украшенные причудливым узором стальных извилистых решёт, но, задёрнутые плотными шторами, не пропускающие много дневного света, отчего заметить Локи, скрытого в тени чарами невидимости, с заднего двора невозможно. Он стоит, недвижимый, практически не дышащий, сжимая в руках старую толстую книгу так крепко, что костяшки пальцев побелели. Каждый раз, изо дня в день, в одно и то же время, стоит лишь яркой Асгардской звезде застыть над царством вечности на половине своего пути, Лофт приходит на это место, и сегодняшний – не исключение. Каждый день он проникает сюда, скрываясь, словно вор, к затемнённому окну, откуда открывается вид на круглую, засыпанную песком тренировочную площадку, чтобы увидеть её. В руках у девчонки недлинный тренировочный меч – деревянный и затуплённый на конце, таким в Асгарде учат обращаться с самых малых лет, ещё совсем детей, и Локи презрительно хмурится, наблюдая, как уже в который раз смертная совершает им махи. Её движения – слабы и неуклюжи, а попытки отбить выпады Фандрала, что время от времени заливается низким, грудным и чересчур раздражающим смехом, - жалки. Если Джейн Фостер и сможет кому-нибудь когда-нибудь нанести вред, то лишь самой себе. Локи раздражённо переминается с ноги на ногу и всё заставляет себя отойти от окна, но любопытство, (то чувство, что каждый раз поднимается волнами в нём при кратком, почти мимолётном взгляде на смертную), а его Локи предпочитает называть именно так, - не даёт ему отступить, и Лофт вновь жадно вглядывается в маленькую, совсем хрупкую человеческую фигурку. Джейн неуклюжа. Беспомощна. Джейн слаба, и всё же, подбадриваемая мерными, ласковыми высказываниями Тора, что стоит к ней совсем близко, она вновь и вновь поднимает своё оружие. Огун, Вольштагг и даже Леди Сиф – все они здесь, одетые в яркие, начищенные до блеска латы, чистенькие и опрятные до скрежета зубов, а на их лицах – спокойные улыбки, словно им это в радость. Словно им нравится, выполняя глупые прихоти смертной, тратить на неё своё время и учить обращаться с оружием лишь потому, что так захотела она, а Тор настолько слаб, что не может отказать девчонке, даже не подозревая, насколько глупо выглядят все её попытки стать ближе к новому для неё миру. Впрочем, безрезультатные. Локи уверен: стоит лишь Тору, будущему царю Асгарда, отвернуться, как на блаженном лице Сиф возникнет презрительный оскал, что появляется каждый раз при взгляде на смертную, а другие его друзья вновь примут скучающий, ленивый вид. Локи уверен: Фостер в Асгарде ненадолго. Как бы она не старалась, что бы ни делала, в царстве вечности Джейн всегда будет чужой и не принятой, ведь людям нет места среди богов, умеют они обращаться с оружием или же нет, и младший принц снова даёт себе обещание – завтра он не вернётся сюда, к высокому, затемнённому окну. Забывая, что говорил себе прежде это много раз. Воздух во дворце слишком холодный, практически ледяной, и асгардцу кажется, будто он трещит по швам, когда он впервые за много дней натыкается на пронзительный взгляд мидгардки. Локи, ставший более скрытным и отчуждённым после нежданного возвращения старшего братца домой, редко выходил из собственных комнат, а все те слова, которыми он перекинулся с Фостер, можно посчитать по пальцам. И всё же нечто странное, практически неуловимое было в этой девушке. Что-то, что ему так нужно. Что-то, отчего он вновь и вновь приходит сюда. Джейн смотрит на него, ему в лицо, прямо, не отрываясь, нисколько не обращая внимания на снова и снова окликаемого её Тора. Смотрит так, словно видит его целиком, всего, без остатка, хоть это и невозможно, ведь иллюзия невидимости всё ещё на нём. И жаркая краска бросается Локи в лицо, когда он замечает, как в тёмных, необычайно тёплых глазах Джейн Фостер яркий дневной свет отражается солнцем.***
Было достаточно бросить на мальчишку всего один взгляд, чтобы понять, насколько он похож на Тора. Долгие, выматывающие странствия меж мирами, что не принесли ничего, кроме холодного разочарования, забрали у бога озорства и коварства все силы, вытянули из него практически всю магию, и вот, наконец, Локи всё же осмелился вернуться в Асгард. Домой, как назвал бы это Тор, но Лофт знает – леденящая кровь пустота, да принявшее его в свои объятия нескончаемое безумие, и есть его настоящий дом, но уж никак не сверкающий своим великолепием золотой дворец. И всё же, сам того не осознавая, он рвался в то место, что оставил несколько лет назад после коронации старшего давно-не-брата. Локи был уверен, что никогда более не ступит на землю Мира вечности, только не до тех пор, пока на троне по правую руку от царя восседает девушка с далёкого, презираемого им Мидгарда, но время, что так любит играть с ним злую шутку, проведённое вдали от неё, плыло отчего-то неимоверно медленно, и мысли, вновь и вновь посещавшие Лофта, становились всё более угнетающими и мрачными. Запоздавшее известие о том, что у правителя Асгарда появился наследник от смертной женщины, лишь подогрело его желание вернуться назад. Путь был долог и тяжёл, и вот он стоит здесь, посреди просторных комнат, их общих комнат – Джейн и Тора, и чувствует, как пульсирующая, неподвластная ему горечь заполняет его, разъедает живьём. Было достаточно бросить на мальчишку, совсем ещё ребёнка, лишь единый взгляд, чтобы возненавидеть его так сильно, как никого и никогда прежде. Его волосы светлые и волнистые, непокорные, отливающие золотом в свете жаркого, слепящего глаза солнца; лоб высокий, а подбородок тяжёлый. Кальдер обещает быть точной копией своего отца, когда вырастет, только вот взгляд любопытных карих глаз, направленный на Локи снизу вверх, тёплый, глубокий и обволакивающий, не как у взошедшего на престол громовержца, а как у… Она стоит позади своего сына, аккуратно придерживая тонкими, мраморно белыми руками его плечи и обнимает так, словно в этом ребёнке вся её жизнь. Её длинные, как и прежде, локоны свободно ниспадают густой волной на спину, и выглядит она в точности так же, как Лофт её и запомнил. Локи, никогда прежде не дотрагивавшийся до волос Джейн, точно знает – они гладкие и мягкие, словно сам шёлк, а их аромат чуть сладковатый, волнующий. Она стоит прямо, гордо вскинув подбородок, и сейчас намного сильней, явственней, чем прежде, напоминает царицу. Джейн могла бы даже сойти за неё, притвориться ею, если бы на самом деле не оставалась прежней, самой посредственной смертной женщиной, что посмела жить среди богов. Только вот помнит об этом отчего-то только один Локи. - Ты мог бы почаще напоминать о себе, - звонко произносит Джейн, а в её голосе звучит едва скрытая обида. – Тор тосковал по тебе. Локи молчит, по-змеиному ухмыляется и продолжает рассматривать жмущегося к матери мальчишку. Лофт чувствует неприязнь, обращённую к нему, что исходит от ребёнка, а в тёмных глазах Кальдера искрами вспыхивает страх. У него будет всё, о чём он сам, Локи, только смел мечтать. - Один лишь Тор? – осклабившись, едко спрашивает мужчина и выжидающе смотрит на Джейн. Та отводит взгляд, а на её красиво очерченных губах застывает столь не свойственная ей усмешка, словно бы Локи посмотрел на собственное отражение в гладком зеркале. - Нет, не только он, - отвечает она, а слова звучат холодно и отстранённо спокойно, будто и не её вовсе. И Локи хмурится, - ему не нравится это, то, что он чувствует, когда слышит её мерный голос. Что он вообще может что-то чувствовать. Единственная женщина, которую он сам себе когда-то позволил полюбить, впустить в своё сердце и душу, давно мертва, но воспоминания о ней, её образе – светлом и почти призрачном, терзают Лофта и по сей день. Джейн Фостер он не любит. Но Джейн Фостер единственная, которая могла стать той, что он посмел бы любить, и об этом ему не следует забывать никогда.***
Держать её руки в своих руках становится практически невозможным: они холодны настолько, что обжигают, но Локи лишь сильнее сжимает хрупкие, замёрзшие пальцы Джейн и терпеливо ждёт, когда она произнесёт хоть слово. Её голова, прислонённая к тяжёлой двери лечебницы, немного склонена набок, бескровные губы, искусанные в длительном ожидании, плотно сомкнуты, а глаза закрыты, словно бы она желала видеть кого угодно, только не его, склонившегося над ней, сидящей на холодном, вычищенном до блеска полу. Руки Джейн мелко дрожат и отогреваются в его горячих ладонях тяжело, неохотно, и Локи злится: на мальчишку, лежащего на широкой кровати за этой дверью, больного и слабого; на Тора, что не может помочь собственному сыну; на Джейн, любящую и преданную, страдающую так, что он может почувствовать её боль – настолько та сильна. И на самого себя – лишнего и бесполезного, ничем не отличающегося в собственной слабости от старшего брата. Джейн молчит – долго и упрямо, словно не может произнести и слова, и глаз, под которыми залегли болезненные тени, не открывает, но Локи знает – они тусклы, и блеск, что прежде завораживал его, уже погас. В мертвенной тиши засыпающего дворца он слышит дыхание женщины – хриплое, обрывистое, чувствует горький запах трав и лекарств, что проходит даже сквозь плотно замкнутую дверь и едва заметно морщится, - в них нет ничего приятного. - Уже слишком поздно, тебе нужно отдохнуть, - осипшим голосом произносит Локи; чуть щурясь в темноте, вглядывается в её бледное лицо, но рук по-прежнему не отдёргивает. - Ты всё равно не сможешь ничем помочь. В его низком, обманчиво-обольстительном голосе яд, и Джейн лишь непреклонно качает головой и закусывает губу. Глупая, невозможная упрямица. Локи не знает, сколько бессонных ночей провела эта женщина у кровати сына, но в главном уверен наверняка: бессмысленное ожидание не облегчит её терзаний. - Ну же, посмотри на меня, - хрипло произносит он, и сам не осознаёт, приказ это или всё таки просьба; Джейн, подчинившись, медленно открывает глаза, спокойно встречая пронзительный взгляд мужчины. И он, видя в них немую мольбу, задыхается. Джейн не отворачивается от него ни тогда, когда Локи, наконец отпустивший так и не согревшиеся руки женщины, грубым рывком притягивает её к себе за плечи, ни тогда, когда накрывает её холодные, сухие губы своими. Не вырывается, но и не отвечает, и это хуже, в тысячу раз хуже чем всё то, что когда-либо происходило с ним. Он лишь ближе прижимает Джейн к себе, запускает пальцы в мягкие волосы и требовательно давит на затылок; чувствуя на её коже солёные капли, сцеловывает их, вбирая в себя всё отчаяние смертной, и остальное вдруг становится неважным, лишь то, что она необходима ему сейчас. Его мнимое могущество оказывается ничем перед любовью Джейн. Его магия рассыпается в прах у её ног. Она нужна ему так сильно, что в глазах темнеет, а тело охватывает ноющая, тупая боль. Так сильно, что разум, ясностью которого он всегда столь гордился, затуманивается, а сам он горит, словно в лихорадке, и остаётся лишь одна единственная мысль - заставить Джейн, пусть и силой, любить его в ответ. Только вот в её сердце, истерзанном и рвущемся на части, места для неугомонного трикстера уже не найдётся. И Локи смеётся, когда она всё же, уперевшись дрожащими руками в его плечи, отталкивает асгардца от себя. Громко, заливисто, почти безумно, не боясь потревожить лекарей за стеной или же крепкий, болезненный сон мальчишки. И не может остановиться даже тогда, когда заглядывает в тёплые, застланные слезами глаза Джейн.***
- Ты, верно, гордишься им. Не спеша он подходит к ней со спины, лениво наблюдая, как крупные, пушистые хлопья снега опускаются на её тяжёлую меховую накидку. Джейн зябко ёжится, то ли от прожигающего холода, то ли от звука его голоса, не менее ледяного и пронизывающего, чем ветра в Йотунхейме. Она не оборачивается на его шаги и по-прежнему продолжает наблюдать, как её сын – высокий, возмужавший ас, что уже намного выше её самой, умело отбивает атаки своего отца – могучего, широкоплечего Тора. Словно отражения в зеркале, они похожи друг на друга как две капли воды; под их громкие, шутливые выкрики слышны стальные удары мечей. - Им невозможно не гордиться, - наконец мягко отвечает Джейн, когда Локи, выровнявшись с ней, встаёт рядом с женщиной на невысокий помост, оглядывая круглую площадку для тренировок. – Он умнее, чем я, сильнее, чем Тор и храбрее нас всех. О большем я не могла и мечтать. Локи становится не по себе, и гадкий комок встаёт в горле - столько в её словах счастья, а в голосе - щемящей нежности да невысказанной, согревающей любви. Бесстрастно он оглядывает открывающийся перед собой вид - покрытые снегом окрестности дворца и Кальдера, ловко управляющегося со своим оружием. - А я так и не научилась обращаться с клинками, - вновь слышит Лофт ласковый голос, а в нём - озорные, молодые смешинки. Джейн негромко смеётся, и он чувствует, ощущает на себе её взгляд; слышит, как гулко стучит его собственное каменное сердце, сокрытое под бронёй, и, обернувшись, глядит на неё в ответ. Яркий зимний свет бликами падает на лицо женщины, окутывая его почти призрачным сиянием, отчего оно вновь выглядит молодым; разгорячённый румянец проступает на острых скулах, и улыбка, тёплая, согревающая, предназначенная лишь ему одному, расплывается по мелким морщинкам, спрятавшимся в уголках карих глаз. Так умеет улыбаться лишь она одна. Во всех Девяти Мирах Локи не смог бы найти женщины прекрасней, чем царица Асгарда. - Наверное, я просто не предназначена для славных битв и военного дела, - едва слышно продолжает она, и слова, застывшие в холодном воздухе, звучат не громче шёпота, а после Джейн неожиданно заходится в глухом кашле. Отступив немного назад, она аккуратно убирает с лица выбившиеся из высокой, изящной причёски посеребренные со временем пряди волос и смущённо улыбается, словно прося прощение. - Всегда найдётся тот, кто сможет защитить тебя, - спокойно отвечает Локи, и Джейн, благодарно кивая ему, вновь обращает взор на свою семью. Всё, что остаётся Локи, это вспоминать собственные, выплюнутые им же самим с отвращением слова старшему брату, ещё тогда, в Свартальхейме, да, давясь бессильной яростью, наблюдать, как с каждым днём угасает жизнь в тёмных глазах. Время не подвластно ни богам, ни людям, ни полубезумному трикстеру, и когда-нибудь настанет день, и оно заберёт у него ту, что так дорога. Стоя рядом с Джейн, он думает о том, насколько сильно она изменилась: исчезла столь раздражавшая его прежде угловатость и простота движений, уступая место для спокойствия и плавного изящества, да о том, что никогда он не посмеет сказать ей, насколько сильно любит её. Только вот, чтобы понять это, потребовалась вся её жизнь.***
Воздух, проходя в лёгкие, саднит и хрипит, и, чтобы хоть немного облегчить свои страдания, Локи дергает свой костюм за ворот, так, что ткань трещит по швам, но дышать легче не становится. И тогда, прикрывая глаза, он немного приподнимает голову, чтобы легче было вглядываться в потемневшую гладь воды. Тысячи огней плавно взимают в воздух, прямо в почерневшее, кажущееся бескрайним, ночное небо. Пустота – гадкая и липкая, наполняющая и раздирающая изнутри, осклабившись, таращится на него, и Локи, пристально вглядываясь в эту пугающую пустоту, скалится ей в ответ. Медленно, мучительно он дуреет от туманящей рассудок боли, мягкой поступью подкрадывающейся к нему, и асгардец готов раскроить самому себе череп, лишь бы избавиться от неё. Разве есть что-то страшней, пугающей этого? Звуки внезапно становятся ярче и громче, а зрение обретает прежнюю остроту, и он, оглядываясь вокруг, ищет брата, а когда, наконец, замечает его, то чувствует, как дьявольская улыбка стягивает стальными нитями рот. На лице Тора, явно постаревшего и ослабленного, мрачной печатью лежит скорбь, но зловещее удовлетворение, разливающееся по телу Локи, отчего-то не приносит облегчения, а вырывающийся наружу хриплый смех пугает его самого. Он был глупцом, если считал, будто к этому можно приготовиться. Будто это так просто - пронести сквозь себя её смерть. Разве есть что-то сильнее его боли, сжигающей, разъедающей не хуже кислоты? Выворачивающей наизнанку, не позволяющей забыться?.. Сейчас Локи, не оглядываясь, не позволяя обернуться себе туда, где прощаются с Джейн, снова вернётся в свои пустынные покои; плотно притворит за собой дверь и задёрнет тяжёлые шторы, так, чтобы никто не посмел нарушить его покой: ни старший братец, что когда-то привёл в его мир смертную женщину, ни столь схожий с ним сын. Как всегда самым главным было дождаться утра, и не позволить не отпускающим его демонам утащить в преисподнюю ещё один кусочек того, что осталось от его души. С рассветом пустота, испугавшись света Солнца, оставит его в покое. Но когда-нибудь она станется с ним навсегда.***
"То сердце не научится любить, которое устало ненавидеть," - цитата принадлежит Н.А. Некрасову.