По наитию

Он был Темным. Высшим Темным Иным. Сила текла сквозь него, по венам струилась вместе с кровью. А еще не покидало ощущение, что игра внезапно обернулась не в его пользу. Как такое могло произойти? Что он упустил, где подставился? Почему осознание пропущенного удара так непривычно сладостно? Не стоит, однако, забывать, что Надежда Городецкая – Светлая. Пока он ей проигрывает только в силе, но уже совсем скоро будет уступать и в статусе, а это уже совсем другое. Сама ситуация для Завулона немного волнительна: все-таки не каждый день выпадает удача проживать со Светлой волшебницей под одной крышей. Наблюдать за ее становлением, а порою даже влиять на ее поступки. Этот ребенок совсем непрост, он так и норовит перекроить окружающий мир на свой лад, пусть даже если этот мир пока размером лишь с их загородный дом. Завулон давно научился ничему не удивляться, даже его нынешнему положению так называемого «особого» друга семьи. Но сейчас у него есть переживания и поважнее, чем сарказм мистера Случая, подкинувшего такую «свинью» некогда успешному Темному. У Завулона есть личная заинтересованность. Да такая, против которой особо не попрешь. Та самая, что может заставить пересмотреть приоритеты и даже кое-чем пожертвовать. Потому что… Чужой сон ускользает от Антона как стылый туман при первых лучах весеннего солнца. Он досадливо морщится: самое интересное остаётся за пределами его вялой полудрёмы. Каждый раз, когда он засыпает, устроив голову на груди своего любовника, ему удается заглянуть в сны Завулона. Иногда они яркие и бессмысленные, но куда чаще странные, мало напоминающие обычные сновидения уставшего человека. Завулон будто даже во сне продолжает что-то обдумывать, решать и анализировать. В этот момент он открыт и беззащитен. Кто бы мог подумать, что древний Иной столь оригинален в своих предпочтениях? Антон не рассказывает ему о том, что видит. После такого подглядывания Городецкий к утру всегда разбитый и усталый, но ему безумно нравится, что он всегда фигурирует в этих снах. Так или иначе, но Завулон возвращается мыслями к нему. И Антона будоражит возможность ощущать себя в шкуре Завулона, легко угадывать любое его настроение, ловить проявление малейших признаков нежности и привязанности к себе. Вот и сейчас Завулон каким-то образом выстраивает всю ситуацию так, чтобы Антону нашлось в его сне место. Как он это делает — большая загадка. Антону еще не доводилось слышать о том, что Иные умеют управлять собственными сновидениями. Чужими — запросто. Бывало так, что Завулон легко вмешивался в сон Надюшки, когда она еще была маленькая и беспокойно металась в кровати. Ему хватало лишь одного прикосновения — и дочь успокаивалась, сворачивалась уютным клубочком и начинала улыбаться. Что именно Завулон там ей подправлял, Антон не спрашивал — вмешиваться ему, вопреки отцовской логике, казалось непозволительным. И вот теперь Городецкий сам видел сны Завулона, понимал, что если тот узнает — в порошок сотрет, но отказаться от этого не мог. Антон зябко ежится под тонким одеялом, придвигается вплотную к спящему Завулону, чтобы хоть как-то согреться. И старательно настраивается на магическую волну его сновидений, потому как очень уж хочется досмотреть, чем сегодня всё закончится. Иногда Завулон там произносит именно то, что никогда не озвучит в реальности. Антон готов слушать его снова и снова. Осталось только понять, какой Завулон настоящий: в своих сновидениях или здесь, под боком, тихо посапывающий под сбитым одеялом…