Взаимная неправильность.

Грегори Лестрейд затягивает на шее новый галстук и думает о том, что все в его жизни правильно. Есть, было и будет. Он сам слишком правильный, часто смеется его жена, рассказывая новым знакомым на воскресных обедах, что ее Грег еще в школе всегда вступался за слабых, не дергал девочек за косички, давал списывать сложную математику и делился ланчем. Он помогал маленькой хрупкой Эмили доносить до дома тяжеленный портфель, стоически вынося подколки одноклассников на эту тему и пару раз даже разбив кому-то лицо, не лезьте, мол. О том, что после школы был полицейский колледж, идеальный компромисс для настойчивости отца и заботы матери. Бывший военный мечтал когда-нибудь увидеть своего сына как минимум в генеральской форме, а застенчивая миниатюрная учительница физики никак не желала отпускать сына в армию. Отца Грегори уважал, мать боготворил, поэтому ненавязчиво уговорил обоих отпустить его на службу отечеству именно в такой форме – слишком правильный Лестрейд-младший верил, что сможет принести Родине пользу. Впрочем, подобные мысли довольно типичны для восторженных подростков со склонностью к максимализму. О том, что пару лет спустя его мать зачастила приглашать на чашечку чая живущую как раз напротив Эмили, со временем оформившуюся в смешливую, уверенную в себе барышню, и намекать при случае сыну, что всегда мечтала о дочери, пусть и любила единственного сына, а ему, Грегу, пора бы жениться: не может же она всю жизнь присматривать за ним. О том, что свадьба была такая же правильная: предложение руки и сердца, тонкий ободок колечка, купленный собственноручно на скопленную за отличную учебу стипендию, неуверенная улыбка нареченной, и через полгода прогулок допоздна, нескольких несмелых поцелуев и разговоров обо всем на свете – скромное платье, длинная фата и сияющие глаза. Вот только с детьми в итоге как-то не складывалось… О том, что едва успевшая закончить курсы флористок Эми нашла в себе силы распрощаться с их родным городком и уехать с мужем на первое место работы: его распределили ближе к Лондону. Он видел, что она скучала – по своему дому, саду, в который вкладывала всю душу, по маме, которая приезжала к ним через выходные, по одноклассникам и соседям, от которых приходили пачки писем, пока она не освоила е-мейл. Но это было правильно – не бросать мужа. И Эми мужественно терпела. Привыкала. О том, что он никогда – ни в провинции, ни на последующем повышении в Лондоне - в жизни не утаивал улики, не давил на свидетелей, не брал взяток, не впутывался в интриги, не подставлял товарищей, не требовал повышения, не пугался опасной работы, не… Грегори Лестрейд был просто очень хорошим полицейским. Он поправляет галстук, чтобы отправиться на работу в день, которого пусть подсознательно, но уверенно ждал – именно сегодня должен вступить в силу приказ о его повышении. Грегори Лестрейд, инспектор Скотланд-Ярда… хорошо звучит. - Ты опоздаешь, - укоризненно фыркает его жена. Ей нужно отправить его на работу, наскоро навести порядок, и отправиться в свой любимый цветочный магазин. Его Эмили тоже любит свое дело и вкладывает в него всю душу - в этом супруги похожи. Грегори не собирается заново раздумывать и подытоживать, а есть ли еще схожести – но он никогда и не требовал ничего подобного от жены. Собственно, он вообще никогда ничего от нее не требовал. Дом, уют, еда, секс пару раз в неделю, воскресения с друзьями семьи, приветствия соседей по утрам, - это было естественно, привычно и правильно. Так же, как и все в его жизни. Когда-то давно он гордился, что у него все так. Теперь же после подобных размышлений в груди опасной волной собирается жгучее раздражение. И еще одна маленькая капелька бесконечной усталости. Все-пра-виль-но, все-пра-виль-но, все-так-как-дол-жно-быть. Под насмешливое тиканье часов в прихожей он возвращает супруге легкий поцелуй в щеку и торопливо выходит, действительно чуть опаздывая на работу. Все, черт возьми, слишком правильно. …и Лестрейд пока еще не знает, что завтра в его жизни появится Шерлок Холмс. * * * Перед его лицом захлопывается дверь, но он не спешит за супругой. Ничего странного, ничего страшного, все правильно. Его прекрасная, но несдержанная жена почему-то решила, что имеет полное право им командовать… и очень удивилась, что однажды у нее ничего не вышло. Теперь за дверью спальни, скорее всего, истерика, а значит, показываться ему на глаза она не будет еще довольно долго: она ненавидит, когда что-то портит ее красоту, будь это слезы, недосып или неважное настроение. А человек, заставший ее в минуту слабости, может легко стать заклятым врагом. Даже законный муж. Майкрофт Холмс идет на веранду их летнего дома и зовет к себе причину их последней ссоры – Антею, свою новую помощницу. Антея понятлива, умна, молчалива, и, что досадно, отлично выглядит. Достаточно, чтобы Алисия Холмс почувствовала себя не то ущемленной, не то оскорбленной. Увы, его жена прожила с ним столько времени и до сих пор не поняла: единственное, что может удержать рядом с Майкрофтом нового референта – это способности аналитика, феноменальная дисциплинированность и умение мыслить. И делать правильные выводы. Все в его жизни правильно – пост в британском правительстве (скромный, конечно же), связи в разведке, прекрасное образование, уважение в высшем обществе, очаровательная и в меру моложе него жена. Жена нужна для поддержания нужного статуса – и это правильно. Антея – восхитительное и интеллектуальное оборудование для оптимального выполнения его работы, и это тоже правильно. Сегодня вечером он вернется из давно надоевшей Праги в хмурый, но привычный Лондон, и Ее Величество будет благодарно ему за отлично проведенную работу. Все правильно, все так же согласно моргает смской телефон в его руке. Все правильно, качает крыльями на взлете самолет, везущий домой дипломатическую миссию. Даже его жена ласково улыбается ему и озабоченно морщит напудренный носик, когда он кашляет, несильно, но все равно неприятно. Это тоже правильно. Когда он, закончивший элитную школу и не менее элитный колледж, юный, но отнюдь не восторженный в своем энтузиазме политик, прошел свой первый инструктаж на тему того, как и что ему следует делать для Великобритании и Ее Величества, и отправился в свою первую «командировку» под прикрытием, его горло все равно перехватывало от гордости. После нескольких десятков таких вылетов захотелось шипеть от усталости. И ехидной пульсирующей боли где-то под сердцем. У него все правильно – и это ужасное ощущение. …он еще не знает, что завтра вечером он будет по уши в пыли собственноручно вытаскивать из полуразрушенного особняка на краю Лондона своего сумасшедшего брата и его нового… знакомца. * * * Карма? В карму Лестрейд не верит. Он и в Господа Бога-то не особо верит: в детстве они иногда ходили с мамой в местную церковь слушать унылые проповеди, а когда он подрос – из поля его зрения вообще выпала эта часть жизни. Не до нее было. Но сейчас, именно сейчас, он задумывается, что чего-то однозначно не понимает – наверное, из-за того, что недостаточно хорошо изучил теоретическую подоплеку. Положа руку на сердце, он может сказать себе – и всем окружающим, что не заслужил такого. Вот такого – точно нет. Грегори Лестрейд ровно сутки знаком с «высокоактивным социопатом», обладателем незаурядного ума, проблем в общении с людьми и отвратительного характера. А у этого социопата просто феерический талант портить торжественные мероприятия, увлекать за собой серьезных людей и забывать о том, что его жизнь досадно не бесконечна. Вчера он уволок его с официальной пьянки в честь назначения в какую-то заваленную документацией каморку, попенял на тупость его предшественника, и уверил его, что у Лестрейда есть шанс быть более полезным. - Инспектор Ходдарг был на уровне развития амебы. Вы мне импонируете… несколько больше. Рад знакомству. Шерлок. Шерлок Холмс. И моментально ушел, крутанувшись на каблуках, заставив виновника торжества задыхаться от возмущения и чуть позже растерянно хлопать по карманам в поисках новенького удостоверения. Впрочем, вопрос, как он проник тогда в Скотланд-Ярд незамеченным, так и остался без ответа – зато ему с удовольствием рассказали о том, что приходилось терпеть несчастному Ходдаргу, когда тот игнорировал требования оного странного субъекта. Впрочем, выяснять, откуда тот достал номер новоиспеченного инспектора, чтобы на следующий вечер отправить на него смс, Лестрейд тоже не стал: «Труп. Интересный. Убийца найден. ШХ.» «Приедете? ШХ.» «Ну и зря… официальные осведомители вам позвонят только минут через двадцать. ШХ.» Грегори скептически хмыкнул, пролистывая пришедшие одно за другим сообщения, и приготовился ждать – двадцать минут? Посмотрим, посмотрим, доморощенный гений частного сыска… «Зря иронизируете. Она уходит. ШХ.» Грегори не сдерживает удивленного смешка и набирает ответ: «Поймали. Куда ехать? ГЛ.» Ловит адрес и такси, бросив на бегу подчиненным, что скоро вернется – ну кому, кому признаешься, что, как последний идиот, повелся на развод странного самозванца? Заслужить уважение новых подчиненных он не успел, официального вызова на место преступления пока нет, поэтому действовать можно исключительно на свой страх и риск. А зря. Зря не поверил, в смысле. Потому что труп - вот он, труп молодой женщины, предположительно красивой – иначе, зачем убийце оставлять вместо лица изуродованную кровавую жижу? Бритва валяется рядом и Лестрейд вспоминает: дело - одно из незакрытых, которое перешло ему по наследству от предшественника. Маньяк, убивающий женщин – в разных частях города, в разное время, брюнеток, блондинок, рыжих, но неизменно привлекательных. Ловит, уродует, убивает и никогда не наоборот. Никакой системы, никаких зацепок, но рецидив за рецидивом, паника в газетах, нажим недовольного начальства, и много головной боли. И Шерлок, довольно улыбающийся Шерлок, уже осмотревший труп. Три секунды, чтобы окинуть взглядом подворотню, полминуты, чтобы вызвать подкрепление – найти убийцу и судмедэкспертов – забрать труп. И еще секунды четыре, чтобы поймать взглядом уже непринужденно чешущего за преступником темноволосого гениального кретина, чертыхнуться, отключиться и рвануть следом. У того ни оружия (как выяснилось), ни мало-мальски привлекательного плана, зато у убийцы он, что ни разу не странно, был: заброшенное здание, цепочка кровавых следов, и комната, которая стала ловушкой. - Я знала, что ты ищешь меня. Попался, гениальный Шерлок Холмс? – скрежещущий по нервам истеричный женский смех, захлопнувшаяся дверь, и звук обвала. Дверь не открыть, на окнах железные решетки, в углу – взрывчатка. Шерлок увлеченно пританцовывает перед сгустком разноцветных проводов, Грегори подташнивает от страха и ощущения собственной дурости. Он судорожно ищет любой, даже самый нереальный способ спасения – тщетно. Пульсация собственной крови слишком быстро отсчитывает секунды до взрыва. - У нас четыре минуты, инспектор. Вы, случайно, саперскую переподготовку не проходили? – азартно уточняет Шерлок и тут же удивляется. – Надо же, а она меня заметила… Лестрейд рвано, но явно отрицательно кивает и сдерживает желание врезать этому несносному придурку. А тот уже устроился поудобней рядом с ящиком, грозящим разнести их в пыль и смешать с щебнем, обрывками каких-то газет, забытых гардин и прогнивших проводов. Тонкие чуткие пальцы гладят разноцветные опасные ниточки, а голос все больше и больше бесит и так уже взвинченного инспектора, старающегося – лишь бы чем-то занять себя – отодрать намертво вошедшую в пазы решетку, прикрывающую окно: - Я тоже раньше никогда не имел дела с взрывчаткой такого типа. Надо будет ликвидировать этот пробел… Но умна, как же я сразу не догадался… О черт. У Шерлока пиликает телефон, и он мгновенно становится похож на огромную разъяренную черную кошку – то, чего не смогла добиться маньячка с бритвой, ловушкой и тротилом, спокойно делает короткое сообщение. Лестрейд настораживается и спрашивает: - Что там? Шерлок рассерженно и невнятно шипит себе под нос, явно сражаясь с собственной гордостью, но достает из кармана перочинный нож и уверенно, зло кромсает ярко-синий проводок. Таймер мигает и тут же останавливается. Инспектор приваливается к стене – от пережитого шока мгновенно прихватывает сердце, руки дрожат, напоминая о давно недетском возрасте, а перед глазами прыгают насмешливые звездочки. И только Шерлок Холмс загнанным зверем мечется туда-сюда по замкнутому пространству, не отвечая на его попытки выяснить, кем был тот странный, но чертовски пунктуальный спаситель. А через двадцать минут их выпускают. Шерлок бросается прочь, как только это становится возможным, а на Лестрейда, так и не соизволившего оторваться от облюбованной стены, смотрят внимательные, но очень уставшие глаза. У обладателя этих глаз с глазами сбежавшего детектива явно есть что-то общее, но Лестрейду лень сейчас думать об этом. Потому что сердце пропускает удар. Потому что он видит в глазах напротив такую же отвратительную и мерзко-привязчивую правильность, которая отравляет его жизнь день за днем, и их взгляды – льдисто-усталый и нервно-загнанный – сталкиваются, отскакивают друг от друга, словно клинки в замедленной съемке, и… рассыпаются мелкой хрустальной крошкой. Лестрейд думает, что у него галлюцинации на нервной почве, когда миг странного противостояния заканчивается. О чем думает спокойный, но отстраненный мужчина, он не знает. За окном слышны приближающиеся сирены полицейского подкрепления. Спаситель брезгливо отправляет двух рослых парней на выход и сам подходит к застывшему на месте Лестрейду: - Вы в порядке? - В полном, - тому хватает сил криво усмехнуться. - Отлично. Тогда я хотел бы предложить переговорить с вами в более удобном для беседы месте. Инспектор кивает, не очень понимая, чего от него сейчас хотят, но прекрасно осознавая, что вариантов у него нет, а так хоть видимость согласия соблюдена. Поднимается, автоматически отряхивает свой пиджак, совершенно забыв о не менее запыленных штанах. Идет следом за высокой, узкой, уверенной в себе спиной. На выходе их ловят полицейские, медики… но Шерлока среди них предсказуемо нет. Лестрейда цапает за рукав его новый заместитель (Андерсон, кажется, так его зовут?), но тут же отцепляется, заметив новое действующее лицо – кажется, и этого незнакомца все отлично знают. Тот обращается к его, лестрейдовскому, заму: - Мой брат поделится с вами своими выводами чуть позже. И доказательствами – тоже. И только теперь Лестрейд видит, что в полицейскую машину запихивают отчаянно брыкающуюся, но уже не визжащую из-за кляпа женщину. Причем делают это не его ребята, а парочка крепких мужчин в простом камуфляже без опознавательных знаков, как и у тех, кто разгребал дверь с той стороны. И правильно понимает кивок своего спасителя на черную машину. Он садится на заднее сиденье, незнакомец ныряет следом, кивает водителю, автомобиль трогается. - Мы не были представлены друг другу. Майкрофт Холмс. - Очень приятно – Грего… - Грегори Лестрейд, 36 лет, второй день как инспектор Скотланд-Ярда, женат, детей нет, вредных привычек, порочащих связей не имеет, в халатности и не следовании профессиональной этике не замечен, гипертоник, страдает бессонницей, идеалист. - Но откуда? Ответом ему – пожатие плечом. Мол, ну чего проще? Ах, да… брат. - Вы брат Шерлока? Но как вы нас нашли? И почему он сбежал? - У нас с ним… свои счеты. Сбежал он потому, что я, увы, спас его от неминуемой гибели и был свидетелем его идиотизма. А присматриваю я за ним всегда, так что это отнюдь не самое удивительное. - Но кто вы? - Я занимаю скромный пост в британском правительстве. Но это к делу не имеет никакого отношения. Скажите лучше, инспектор, как вы умудрились ввязаться в это дело, абсолютно не имея понятия о том, кто мой брат, без оружия, подкрепления, точной информации? Теперь очередь Лестрейда пожимать плечами. Он просто чувствует, что это будет правильно – но абсолютно другой правильностью. Что псих, конечно, псих, но что-то в этом все же есть. - Значит, я правильно понял ваши причины… Отлично, вы мне подходите, – довольно улыбается еще один представитель явно ненормального семейства. - О… - спрашивать о том, что за «причины», которые не до конца понятны ему самому, как-то уж очень по-дурацки, поэтому он сразу переходит ко второму ни черта не понятному вопросу, - к чему, позвольте, подхожу? - Вы сегодня видели, на что способен мой брат. Он гениален, да, скрывать тут нечего, несмотря на наши не самые теплые взаимоотношения, но самоуверен, неприспособлен к жизни и банальному продумыванию того, что не имеет никакого отношения к интересующей его загадке на данный момент, но что может обеспечить ему безопасность. Он слишком порывист, чтобы я мог оставить его без присмотра – но и я не могу быть уверен, что смогу уследить за всем. - То есть вы предлагаете мне шпионаж? - Не стал бы настаивать на подобной формулировке. - А я настаиваю. И отказываюсь. Не мой стиль, - шутит Лестрейд, пытаясь смягчить отказ. Но это действительно не то, на что он может согласиться. - М… понимаю. Глупо было и пытаться. Впрочем, на будущее – предложение в силе. И если Шерлоку будет что-нибудь нужно – не пытайтесь ему отказать. Лучше свяжитесь со мной. Это действительно просто совет. - Окей, - кивает Грегори, самую малость ошарашенный всем, произошедшим сегодня. Интересно, все политики такие сговорчивые? – А куда вы меня везете? - Мы почти приехали. Вот ваш дом. – меряют его снисходительным взглядом. – Как максимум – ваш рабочий день давно закончился, как минимум – вам стоит переодеться. - А, да… - внезапно тушуется Лестрейд, и, дождавшись, пока машина затормозит, роняет, - спасибо. - Не стоит благодарности, - морщится Майкрофт. – Пустяки. - Стоит, - уверенно кивает Грегори. – Я у вас в долгу. - Я запомню, - почти улыбается Холмс-старший. И снова – на прощанье – их взгляды ловят друг друга, снова проводят разряд тока через горло инспектора. И почему-то, когда он открывает дверцу машины, его руки дрожат. Он кивает на прощание, выбирается из машины, идет в дом. Устало улыбается взволнованной жене, долго стоит под теплым душем, выпивает лекарство и ложится спать, не дожидаясь ужина. Его абсолютно не тревожит Эмили, через пару часов расположившаяся на своей половине их необъятной кровати, но пульсация поставленного на беззвучный режим телефона отчего-то заставляет вынырнуть из достаточно глубокого сна. И Лестрейд совсем не удивляется входящему сообщению с незнакомого номера: «Отчет уже у вас на столе, думаю, проблем с этим делом не будет. МХ.» Ему кажется, что он снова оказывается обязанным – уже дважды. Но легкая иррациональная благодарность окатывает его ровно бьющееся сердце теплотой. Он не понимает еще, в чем подвох, но ощущает, как ломается на маленькие льдинки сковывающая его жизнь нормальность… * * * Майкрофт Холмс смотрит на экран своего мобильного и думает, зачем он это сделал. Инспектор полиции, взрослый мужчина, опытен в своем деле, спокоен и несчастлив в браке, относится к почти вымершему ныне виду вечных идеалистов. Такой бы и сам справился в итоге – но распоряжение собрать все данные по делу женщины-маньяка-хирурга-бывшего волонтера Красного Креста-потерявшей ребенка из-за нервного срыва, когда от нее ушел муж, уже отдано. И выполнено, как все его приказы, максимально быстро. И смс уже отправлено. У Майкрофта Холмса холодные руки, несмотря на то, что в них он сжимает фарфоровую чашечку с каким-то горячим успокоительным настоем. Майкрофту Холмсу холодно-холодно-холодно. …он понимает, что несмотря на то, что в спальне его ждет (хотя, наверное, уже уснула) красавица-жена, а в ноутбуке – давно ожидаемая информация от одного из его лучших людей, он сидит и думает о… …сильный, ответственный, в меру умен, слегка медлителен в повседневной жизни, отличная реакция в экстремальных условиях, в меру внимателен. У инспектора Лестрейда темные радужки, усталые морщинки в уголках глаз, иронично-категоричный взгляд, ранняя седина и гордая спина. Он умеет отказывать. Умеет быть благодарным. Умеет быть правильным. Умеет быть. Так же как и Майкрофт. Только почему сейчас, уже ночью, когда есть возможность отдохнуть от ненормированного распорядка и выспаться, он не идет к теплой и сонной Алисии, а смотрит на список отправленных сообщений снова и снова скользя взглядом по имени адресата? И снова думает о том, что в его отвратительно правильных расчетах, еще тех, детских, наконец появилось что-то неправильное. Но живое. Темно-теплое. Ломающее, посылающее все к чертям и вызывающе молчащее. Он готов? Он не готов? Холмс допивает чуть теплый чай и идет… нет, не спать. Лекарство от странных мыслей – работа. Она его еще никогда не подводила. * * * - Подвел, с-скотина, - выстрел, осечка, сквозное ранение, визжащие дико сирены, кровь, много или нет, страх, адреналин, и самое неизменное – во всех его безумствах – темное пальто впереди. Если бы его спросил – да кто угодно – почему он пользуется помощью Шерлока Холмса, он бы сунул под нос вопрошающему стопку бумаг и попросил бы сравнить проценты раскрываемости преступлений за последнее время с тем, что происходило без Шерлока. Если бы его спросили… но усилиями Майкрофта Холмса его не спрашивают. И даже сам Майкрофт больше не спрашивает. Вообще не спрашивает. Ни после первого ранения по вине не вовремя высунувшегося вперед Шерлока. Ни после того, как Холмса-младшего откачивали от передозировки веселящего газа. Ни после совместных погоней, ночей за планами, картами и оскорблениями, на которые никогда не скупился гениальный социопат. Ни… Майкрофт не спрашивал. Не требовал. Не ломал. Ждал. Или не ждал, а устроил ловушку, раскинул сети, высосал всю необходимую информацию, прикрыл свои видящие даже невозможное глаза и знал? Знал, что все будет – так. Что вторая встреча окончится рукопожатием, что руки отдернутся так испуганно – одновременно, что оба поймут – не показалось. Что оба забудут, что не показалось. До следующей встречи. До следующего вопиюще нелогичного поступка Шерлока. Иногда Лестрейду казалось, что Майкрофт сам провоцирует брата – чтобы был повод. Может, так оно и было. Ведь возникали причины для темных машин, для неразговорчивых телохранителей, для слишком комфортабельных складов. И спокойно – ироничные допросы – словно не-бы-ло-ни-че-го. Пока Лестрейду не надоело поддерживать изрядно затянувшуюся игру: он отнюдь не отличался Майкрофтовской сдержанностью. И однажды он шагнул вперед, зло и нервно. Встряхнул за ворот дорогого пиджака. И утонул-пропал-забыл. Все-все-все. Потому что был поцелуй, странный, болезненный, нужный, необходимый… неправильный, собственнический, жадный, украдкой от самого себя. Вопрос-ответ, и это все в прикосновении – легком, в прикусывании – жадном, в нежности – невозможной и нерациональной. В требовании и желании. Желании, которого не должно возникать. У инспектора, примерного мужа, отличного гражданина и просто честного человека. У политика, выгодного мужа, неизвестной обывателям надежды нации и просто Майкрофта Холмса. Но оно возникло, пришло, прикипело, не остановилось и отказалось подчиняться их взаимному «нет, я ничего не заметил». И в темных коридорах, и в гостиничных номерах, и на заднем сидении, и на крышах зданий, и в полупустых кафе, и… - Нет-нет-нет, - твердил каждый раз себе инспектор, словно сквозь ломкую пелену в сознании в очередной раз слушая колкости оскорбленной в лучших чувствах жены. Ему было все равно, и из-за этого Эмили злилась еще больше. Не била посуду, не устраивала скандалы, даже не завела себе молодого любовника. Больше всего Грегори Лестрейду было жаль, что она этого не сделала – так было бы проще. Но он ничего не мог поделать. Не мог, не мог, не мог. Не хотел. - Нет-нет-нет, - судорожно сгонял непослушную улыбку с губ Майкрофт, после очередного переноса заседания, срыва совещания или недовольной гримасы жены. Алисия за последний месяц сменила третьего любовника, и Майкрофт на законных основаниях переехал в одну из спален для гостей. Раньше после подобных ее выходок очередной Дон Жуан оказывался где-то на другом конце земного шара, а Алисию вежливо, но очень настойчиво просили воздерживаться от подобных недостойных взрослой женщины поступков. А теперь ему было все равно. Его жену это бесило, выводило из себя, как никогда ничего до. Лестрейду, на чьи сообщения Холмс неизменно прикрывал глаза, уходя в себя, был присвоен статус врага номер один Алисии, хотя она не знала, кто он или она. Антея знала – догадывалась, анализировала, сопоставляла. Но признаваться отказалась – преданность Майкрофту оказалась сильнее неуклюжего шантажа майкрофтовской же жены. А потом грянул гром. Так казалось всем задействованным в истории лицам. - Я так больше не могу. Ты ведь вообще не смотришь на меня, - заявила Эмили, держа в руках спортивную сумку, набитую на скорую руку, после того, как ее муж, хороший и надежный муж, ввалился домой счастливый настолько, насколько никогда не могла сделать его счастливым она. – Я к матери. Заявление на развод подам оттуда. Хлопнула дверь, и Грегори беспомощно сполз по двери. И-что-же-те-перь-бу-дет? – так же насмешливо отщелкивали все те же назойливые часы. Тогда он первый раз не ответил Майкрофту на смс. И напился, напился – не с горя, с трусости. Его правильная жизнь оказалась… какой она, черт побери, оказалась? Не жизнью, не счастьем, не судьбой. И тогда – после второй бутылки виски, но до полной отключки – он увидел Холмса-старшего. Наяву. Во сне. В пьяном бреду. Они не говорили – впрочем, они никогда не говорили слишком много. Но до этого и не заходили так далеко – никогда. Они пили из горла обжигающую жидкость по очереди – но в пьяном сне ведь и такое можно? Спаивать британское правительство – а почему нет? Тогда этот несносный даже в нетрезвом состоянии политик ослабляет узел галстука и разрешает расстегнуть на себе рубашку. Подставляет грудь под жадные поцелуи, впитывая тот самый странный ток, которого слишком много за последнее время накопилось в Лестрейде. В его пальцах разряды, перед глазами темнота разводами, в душе – раздрай и полное, ликующее счастье. До стонов, до вскриков, до исступления. Так, как не было никогда. Так, как никогда ни с кем больше не будет. То, на что он не имеет права. Но оно есть, и его невозможно отпустить – живое, ломкое, сильное, гибкое. Странно и знакомо отзывчивое. Жестокое и нежное одновременно. А наутро Лестрейд узнает, что брак Майкрофта Холмса и Алисии Холмс расторгнут по взаимному согласию три недели назад. Он хочет спросить, как, почему и зачем, но вместо этого жадно пьет принесенный в постель стакан воды и целует в свежие губы уже приведшего себя в порядок неприлично трезвого Майкрофта. Это у него - выходной и похмелье, а у Холмса – график, политика и чертовски удачливый в плане неприятностей брат. Грегори провожает Холмса до дверей, и вовсе не просит вернуться – он и так знает, видит, читает, что да-да-да, куда же еще? Зачем же еще? Ну, кто же еще? Так не должно быть. Так есть. И Грегори надеется, что так будет. Он чувствует себя невыносимо, нереально эгоистичным мерзавцем. Это неправильно. К черту правильность, решает он, вспоминая цвет глаз Майкрофта, и внезапно приходит к согласию с самим собой. Это все неправильно. И это восхитительно. * * * - Ты вспомнишь, о чем мы с тобой договаривались? - Что скорее Лестрейд поцелует тебя на приеме у ее Величества, чем я соглашусь на рыцарское звание. Щелчок, и тонкие пальцы по сенсорной панели – кто-то догадливый все-таки заснял настолько занимательный компромат: Майкрофт Холмс представляет послу из Америки инспектора полиции, Лестрейд держит его под руку, Майкрофт шепчет что-то прямо на ухо своему визави, тот насмешливо хмурится – и, новый кадр – целует его, легко, но настойчиво губами к губам. Шерлок справляется со своим самую малость нервным хмыканьем и проматывает фотографии по кругу заново – рассматривая лица на фоне, растерянные и недоумевающие. Да, не фальшивка. - И… сколько тираж? - М? - Компромата. - Ограничен. Сильно ограничен. Но ты проиграл, Шерлок. Так что пора тебе несколько социализироваться и остепениться… - Социализироваться? Остепениться? Мне? Какая скука… Давай так – ты не пристаешь ко мне со своим рыцарским званием, я молчу о том, что мы спорили? Он явно не оценит. - Неверный ход, Шерлок. - Но точный. Сам знаешь… ну, и в следующий раз я обещаю дождаться подкрепления. Майкрофт взмахом руки отпускает брата и делает глоток отлично заваренного чая. Вечером его ждет неудобная, непривычная до сих пор кровать, жадные руки, продолжение хронического недосыпа и отвратительный растворимый кофе. - Не забыть привезти к Грегори кофеварку, - помечает он для себя. Еще никогда его жизнь не сводилась к таким мелочам - не судьбам нации, не расчетам, не изощренным играм, не великим деяниям. Но оказалось, что и без них – может быть. Может. Неправильно. Но до одурения хорошо.