“Не правда ли, удивительно, как человеческая судьба меняется столь быстро и столь коренным образом?”. к/ф “Облачный атлас”
Томпсон была в безопасности. Махоуни не мог не заметить, как неверие, отразившееся на полумертвом от страха лице Харриса, когда тот увидел, кто пришел ему на выручку, на мгновение сменилось подобием злой усмешки – мол, ну тогда понятно, почему ты здесь. Крепче сжав пистолет, молодой человек перевел взгляд на третьего участника действа на крыше – высокого одетого в кожаную куртку мужчину лет сорока на вид, прикрывшегося теперь Харрисом как живым щитом. В этот момент Махоуни, наконец, вспомнил, откуда ему знакомы эти грубые черты лица и жуткие полубезумные глаза: этого преступника, Брайана Гуза, главаря успевшей стать известной своей жестокостью на всю страну банды грабителей и убийц, городская полиция разыскивала уже почти месяц, и курсанты за время практических занятий успели вдоволь налюбоваться на эту физиономию на информационных стендах в полицейских участках. - Брось пистолет, – приказал Махоуни. Гуз поднес оружие к виску Харриса и насмешливо улыбнулся, скалясь: - Может, лучше сам его бросишь? Харрис съежился, ощутив, как дуло пистолета уперлось в его правый висок, и инстинктивно бросил взгляд в эту сторону. Махоуни почувствовал, как все у него внутри сковывает смертельный ужас, и не только за жизнь своего преподавателя. Да, плохо дело. Главной, если и впрямь не единственной его целью, когда он, уворачиваясь от пуль, мчался к этому зданию, взбирался по пожарной лестнице на его крышу и со своим кольтом наизготовку искал Харриса и его мучителя, было дать возможность Карен покинуть опасную зону, но он практически не продумал, как действовать дальше. - Лейтенант Харрис? – услышал Махоуни свой голос. – Будут напоследок какие-нибудь предложения, идеи? Харрис снова посмотрел на него, и в его карих глазах были невероятный страх и искренняя растерянность. - Нет, мне сейчас что-то ничего в голову не приходит… - Сейчас придет, – пообещал, улыбнувшись страшной и нетерпеливой улыбкой, Гуз и сделал дразнящее движение пистолетом у виска лейтенанта. Махоуни взглянул на Харриса почти несчастными глазами. Тот явно не собирался, как подобало в такой ситуации уважаемому преподавателю Академии, умолять своего (пусть и уже час-полтора как бывшего) курсанта не рисковать ради него и отговаривать его бросать оружие – или просто не считал, что он, Махоуни, способен сделать это? Впрочем, для любого курсанта, если только он не Блэнкс или Копленд, подобная просьба вряд ли бы что изменила… Секунды текли как минуты. Мысли лихорадочно метались в голове молодого человека, сменяя одна другую, и наиболее четкая из всех была о том, что в обратной ситуации Харрис бы за ним не пришел никогда. Да что там за ним? Как этот трус вообще умудрился стать полицейским? По глазам же видно, что ничего, кроме сохранности собственной задницы, его в такого рода ситуациях в принципе беспокоить не может. Память Махоуни, словно ведомая какой-то чужой, темной, враждебной самому его существу силой, совершенно некстати умудрилась подсунуть ему за эти мгновения целую вереницу обрывочных воспоминаний. Вот он, задыхаясь от выхлопных газов, не помня себя от невероятной боли в ногах и животе, не в силах больше бежать и вообще сделать хоть один шаг, позорно падает на асфальт – прямо посреди дороги, которая, если не считать авто Харриса, к счастью, совершенно пуста. Подняв голову, он смотрит вперед, на остановившуюся наконец ненавистную полицейскую машину и во много крат более ненавистного ему водителя. Харрис выходит из машины и подходит к нему, но не для того, чтобы помочь. Окинув его взглядом и издевательски улыбнувшись, он сообщает Махоуни, что уж теперь-то тот наверняка произведет правдивое впечатление в полицейском участке и на улицах в свой первый день практических занятий в городе. Махоуни опускает глаза и видит, что его руки и полицейская форма словно покрыты копотью… Руки Махоуни, уже начавшего неохотно опускать пистолет, сами замерли на полдороги. Он не сводил глаз с застывшего лица Харриса, задаваясь вопросом, уж не вспоминает ли его бывший преподаватель сейчас о том же самом. “Он убьет его. Сейчас. Из-за тебя”. Вот лейтенант с той же отвратительной улыбкой смотрит вслед исключенному из Академии Хайтауэру, вот, заливаясь счастливым смехом, объявляет стоящему перед его столом Махоуни о его собственном исключении – правда, поймав полный презрения взгляд молодого человека, он вдруг словно невольно перестает смеяться… “Эй, – прозвенело в голове у Махоуни. – И ты сможешь после этого смотреть в зеркало?” Вздохнув, он неохотно опустил свой кольт и с вызовом посмотрел на Гуза.***
- Брось пистолет с крыши! – велел Брайан Гуз Махоуни. Тот подчинился. Лейтенант Харрис осознал, что стоящий сзади отморозок, наконец, убрал дуло пистолета от его виска, и способность дышать на несколько мгновений вернулась к нему. Гуз с силой толкнул Харриса к краю крыши, огражденному невысокой грязно-желтой стеной, затем, воскликнув: “Теперь у меня два легавых!”, повторил то же самое со своим новым пленником. Махоуни, нахал и раздолбай, выкинуть которого из Академии было заветной мечтой лейтенанта на протяжении последних трех месяцев, напоминавший теперь одновременно готового ко всему солдата и испуганного ребенка, едва не рухнул на него. “Ну как я проморгал тебя в автобусе?” – вдруг подумал Харрис. На несколько мгновений он невольно поднял руку, словно желая протянуть ее между преступником и Махоуни, присевшим на корточки справа от него. В ответ молодой человек будто инстинктивно придвинулся ближе. Съежившись на полу у низкой грязной стены, преподаватель и курсант с одинаковым страхом взирали на своего мучителя. Гуз, не переставая нетерпеливо улыбаться, поднял пистолет и, не то играя, не то раздумывая, принялся целиться то в одного, то в другого. Тут Харрис снова перестал дышать. Мгновенно забыв о Махоуни, обо всем, что его окружало, он слышал лишь оглушительный стук собственного сердца, которое еще никогда в его жизни не колотилось с такой скоростью, и был способен только следить обессмыслившимися глазами, как перемещается пистолет в руках преступника. Так вот что это было, вот что ожидало его все эти три месяца, с того чертового дня, когда эти курсанты переступили порог Академии… Наконец дуло пистолета замерло – Гуз выбрал свою цель. К горлу лейтенанта подступил панический, почти животный страх. - Ну что, старый мешок с навозом, – сказал преступник, определенно наслаждаясь ужасом в глазах Харриса, и прицелился ему прямо в переносицу, – пора мне сделать этот город еще на пару копов чище. Спокойной ночи, с тобой было весело. - Нет, стой! – в отчаянии крикнул Махоуни словно откуда-то издалека и, как показалось почти уже не осознававшему происходящего вокруг лейтенанту, принялся говорить что-то еще, пытаясь убедить Гуза. - Нет, пожалуйста, не нужно… – прикрывая голову, безнадежно, еле слышным голосом проблеял Харрис. Плохо понимая, что делает, он несколько раз неловко кивнул вправо, в сторону Махоуни. Последний замолк на полуслове. Гуз насмешливо поглядел на съежившегося полицейского и состроил скучающую мину. - Что? Предлагаешь мне пристрелить мальчишку первым? – он словно задумался на секунду. – Ну что ж, почему бы нет. Увидеть, как он сдохнет, – твоя мечта, похоже? Харрис замер, не сразу поняв смысл сказанного. - Что?.. Гуз молча направил пистолет на своего второго пленника. Сердце Харриса упало. - Нет, стоп, стоп! – закричал он, расширив глаза, и снова поднял руку, пытаясь жестом остановить Гуза. - Ну, вы бы уж определились, Харрис, – пробормотал молодой человек, казалось, даже сейчас ухитряясь сохранять подобие насмешливого тона, которым почти всегда обращался к своему старшему инструктору. И лишь тогда до Харриса дошел смысл последней фразы преступника, а также то, как Махоуни мог истолковать его бесцельный трусливый жест. - Махоуни… – дрожащим голосом пробормотал он, отчаянно качая головой. – Махоуни, он… Я не… Пересилив страх, никак не связанный со страхом за собственную жизнь, Харрис все же заставил себя посмотреть на него, и их взгляды встретились. На секунду или две. Похоже, Махоуни действительно, как высказалась как-то раз Кэллахан, был полной противоположностью своему старшему инструктору – даже сейчас ему, мальчишке, находящемуся на волосок от гибели, каким-то образом удавалось выглядеть достойно. Но его взгляд, вопреки ожиданию лейтенанта, совершенно не походил на тот другой взгляд, которым молодой человек одарил его полтора часа назад, когда он, Харрис, объявил о его отчислении из Академии. Невероятно, но сейчас… сейчас было очевидно, что Махоуни не чувствовал к нему презрения. Не чувствовал… Ни за его преступную трусость, ни за что-либо еще. Он как будто просто не мог теперь. И Харрису вдруг пришло в голову, что накопившиеся за все это время неприязнь, отвращение, возможно, ненависть Махоуни к нему исчезли в тот момент, когда тот принял решение бросить пистолет,рискнуть своей безопасностью ради его спасения. И уже вряд ли смогут вернуться, что бы между ними двоими в дальнейшем ни произошло. В глазах Махоуни читались только невероятный, безуспешно скрываемый страх и… некое сожаление, даже сострадание. Мальчик словно пытался молча извиниться, что не смог спасти его, как спас Томпсон. Харрис судорожно сглотнул, полностью забыв о том, что сам находится в смертельной опасности, а молодой человек отвел взгляд и зажмурился. За долю секунды до того, как раздался выстрел, Харрис среагировал почти инстинктивно.***
Махоуни почувствовал, как его резко толкнули вправо, после чего неуклюже плюхнулся на пол, больно ударившись правым плечом и бедром. Согнутая левая нога заныла словно от несильного удара палкой, и только в этот миг он с изумлением вспомнил, что его второе оружие, полицейская дубинка – она входила в вооружение каждого курсанта – все это время была при нем… В ту же секунду прогремел выстрел и раздался страшный крик Харриса. Не успев осознать, что произошло, Махоуни оглянулся и… - НЕТ! Его преподаватель теперь полулежал, прислонившись к стене; кровь из раны в области не то левого плеча, не то груди – с позиции Махоуни трудно было сразу разглядеть – мгновенно пропитала ткань полицейской формы и теперь медленно заливала пол. Глаза Харриса были закрыты, и он не двигался. С секунду Махоуни мог только в ужасе смотреть на него. “Соберись”. Мгновенно осознав единственный вариант своих дальнейших действий, он как можно незаметнее сжал рукоять дубинки и взглянул на Гуза. Тот, оправившись от некоторого замешательства после поступка Харриса, стоял, не опуская пистолета и разглядывая лежащего перед ним в крови полицейского с жуткой улыбкой, словно ничего прекраснее в жизни не видел, и выражением какого-то злобного удовлетворения. Невероятно, но на эти мгновения он, казалось, даже забыл о своем втором пленнике. Вскочив и подлетев к нему с молниеносной скоростью, Махоуни сбил его с ног.***
Сквозь плотную пелену Тадеуш Харрис увидел, как в футах девяти от него с громким стуком упал курсантский пистолет – тот самый, который только что едва не отправил его к праотцам. С губ лейтенанта сорвался слабый стон: его левое плечо, казалось, пронзила раскаленная шпага. Тут перед его взглядом возник склонившийся над кем-то силуэт Брайана Гуза. Послышалось несколько быстрых, яростных ударов. Где-то словно вдалеке вскрикнул знакомый голос. Махоуни. Силуэт, судя по движениям, принялся кого-то душить. Харрис предпринял отчаянную попытку подняться на ноги, но снова ударился спиной о стену, и плечо пронзила новая волна невероятной боли. Лейтенант слабо пошевелил головой и судорожно вздохнул. Его взгляд полностью прояснился. Преступник и его бывший курсант находились не слишком далеко от него и буквально в паре шагов от выхода на лестницу, ведущую вглубь здания. Гуз сидел почти спиной к Харрису и лицом к лестнице, придавив Махоуни, с которым, очевидно, до этого боролся, к полу своим весом, и – подумать только – крепко сжав оба конца черной полицейской дубинки, действительно изо всех сил сдавливал этим оружием горло своей неудавшейся жертвы. Молодой человек, судя по всему, вцепился в его запястья, тщетно пытаясь освободиться. В страхе расширив глаза, Харрис пробормотал что-то одними губами, после чего оперся на правую руку и, превозмогая слабость и головокружение, поднялся на ноги. Оказавшись таким образом выше стенки, обрамляющей крышу, и, следовательно, в пределах видимости тех, кто остался внизу, на улице, он услышал, как сразу два голоса – Кэллахан и Томпсон – окликнули его. Не оборачиваясь и мысленно одарив кричавших парочкой непечатных ругательств (впрочем, Гуз, к счастью, не обратил на крики внимания и не обернулся), Харрис, пошатываясь, бросился к лежащему в девяти футах от него пистолету, схватил его и, опустившись на одно колено, повернулся к боровшимся Гузу и Махоуни. На этот раз преступник, услышав быстрые шаги лейтенанта, оглянулся, не переставая сдавливать дубинкой горло Махоуни, – чтобы увидеть направленное прямо на него дуло пистолета. Харрис выстрелил. И снова. И снова. Махоуни громко закашлялся. Харрис опустил пистолет, глядя, как получивший три пули в спину преступник рухнул вперед, лицом вниз, прямо на свою неудавшуюся жертву. Махоуни спихнул мертвое тело Гуза с себя и отполз чуть в сторону, продолжая держаться за горло и ловить ртом воздух. Харрис впился в него глазами – он был невредим, если не считать разбитой губы. Глядя на Махоуни, лейтенант вдруг совершенно некстати вспомнил случайно подслушанный им относительно недавно и почему-то врезавшийся в память рассказ коменданта Лассарда кому-то из своих таких же старых и слабоумных дружков, как тому много лет назад удалось отбить у бандитов, никогда не оставлявших своих заложников в живых, своего тогда восьмилетнего племянника Ника, похищенного, кажется, ради выкупа. Комендант рассказывал об этом каким-то странным для него, дрожащим и совершенно больным голосом, словно пережитый им в тот день ужас не оставлял его все эти годы и не покинул до сих пор, словно он не имел и не будет иметь покоя от случившегося всю свою жизнь. Вспомнив этот голос сейчас, Харрис, не имевший и никогда не желавший детей, сам не зная, почему, впервые в жизни почувствовал искреннее сострадание к своему начальнику. Шокированный Махоуни, явно впервые в своей жизни видевший ликвидацию преступника, все еще был не в силах отвести взгляд от Гуза. Харрис тоже посмотрел на застреленного им убийцу и вдруг почувствовал дурноту. Положив пистолет, он в неловкой позе осел на пол и, устало выдохнув, закрыл глаза. Его слабость, головокружение, потрясение и физическая боль, отброшенные на время разумом для того, чтобы успеть остановить Гуза, вдруг разом вернулись. - Сэр! – послышался голос Махоуни и быстрые шаги. – Сэр! Харрис открыл глаза и увидел, что спасенный курсант опустился на колено рядом с ним. - Черт побери, Махоуни, не ори мне в ухо. Махоуни, хмыкнув, облегченно вздохнул. - Спасибо, – он слегка улыбнулся. Губы лейтенанта сами сложились в самодовольную улыбку, но она тут же превратилась в болезненную гримасу. - Да… – буркнул Харрис, пренебрежительно махнув рукой. – Ерунда. С лестницы, ведущей на этажи здания, донеслись шаги, и Махоуни быстро схватил лежащий на полу рядом с Харрисом пистолет. Через пару секунд на злополучную крышу вбежали Хайтауэр в гражданской одежде и Хукс, также держащая оружие наготове. Махоуни, едва слышно выдохнув, опустил свое. Подоспевшие резко остановились; девушка, увидев мертвого преступника, испуганно охнула и вцепилась в руку своего спутника, а затем, смутившись своей реакции, быстро отстранилась. - Опоздали! – выдохнула она, а обычно невозмутимый Хайтауэр сокрушенно и едва слышно пробормотал что-то насчет неверно выбранного им пути на крышу. Увидев Хайтауэра, Харрис второй раз за последние семь минут замер, словно не веря своим глазам, затем задумчиво перевел взгляд на Махоуни. Потом глубоко вздохнул и виновато опустил глаза. Взглянув на Махоуни с Харрисом и увидев, что последний ранен, Хайтауэр и Хукс быстро сделали несколько шагов вперед, но лейтенант решительным и суетливым жестом остановил их: - Так, все, все, без истерик! Здесь не произошло ничего особенного. Махоуни, ты, может, все-таки соизволишь мне помочь? - Он в норме, – ухмыльнувшись, успокаивающе сказал друзьям Махоуни, после чего, быстро поднявшись, протянул Харрису руку. Встав с его помощью, лейтенант отдернул свою руку поспешно, даже резко, но, едва сделав шаг, потерял равновесие и рухнул бы снова, если бы Махоуни и подбежавшая к ним Хукс не поддержали его. - Это ты сделал? – осторожно спросил Хайтауэр у Махоуни, кивая на застреленного бандита. Тот, молча покачав головой, снова взглянул на Харриса, и лейтенант вдруг увидел в его необычно серьезных карих глазах нечто, что не раз замечал прежде, когда тот смотрел на Лассарда, Кэллахан или курсантов, которых считал своими друзьями. Но еще ни разу Махоуни не удостаивал таким взглядом его. Невероятно, но Кэри Махоуни был первым человеком за долгие годы, если не за всю его жизнь, чье искреннее уважение ему удалось завоевать.