На крючке

5.03.12.       Концерт в Йоэнсуу прошёл восхитительно. Тур в поддержку Imaginaerum начался всего пару месяцев назад, а группа уже собрала по всему миру столько восторженных откликов и ярких эмоций, будто гастролировала год. Nightwish ждали, Nightwish по-прежнему любили, но, как казалось Анетт, теперь даже больше. Раньше порой она не знала, чего ожидать от того или иного концерта, и только стопроцентная поддержка группы и любовь к песням, которые исполняет, придавала ей уверенности и заставляла каждый раз появляться на сцене. Теперь же, несмотря на внутренние разногласия, происходящие внутри коллектива, она каждый раз твёрдо выходила на сцену и так же победоносно сходила с неё в конце выступления под восторженные аплодисменты публики.       Впрочем, с началом тура их отношения с Туомасом всё же немного изменились в лучшую сторону. Было заметно, что композитор заметно расслабился после выхода альбома в свет: больше не срывался на вокалистку по поводу и без повода, прекратилось моральное насилие с его стороны, практически исчезли намёки на возобновление между ними личных отношений. Иногда, после очередного концерта, они даже могли себе позволить перекинуться парой анекдотов или прогуляться вдвоём, без остальных музыкантов. И оба были уверены в том, что эти встречи не выйдут за рамки дружеского общения. Анетт вновь, как в старые времена, было комфортно с группой, а было ли «группе» комфортно поддерживать с ней такие отношения, она не спрашивала. «Если не скандалит и не увольняет – значит, смирился», – резонно думала она.       Отчасти так оно и было: около полугода пропылав жаждой мести, Туомас постепенно остыл и понял, что нет смысла щипать курицу, которая несёт тебе золотые яйца. Однажды он уже совершил такую ошибку, но что тогда связывало его с Тарьей? Только группа, участвовать в жизни которой она уже давно не желала, и руины его чувств, которые вокалистка также упорно не хотела замечать. С Анетт же всё было по-другому. Она не строила из себя богиню, она реально хотела работать и работала: ходила на все репетиции, участвовала в жизни группы, постоянно совершенствовала себя и свои вокальные данные. Да, у неё не всё получалось гладко, но Туомас ни в чём не мог её упрекнуть, как ни старался найти в ней хоть один недостаток. Даже все его придирки женщина сносила молчаливо и довольно спокойно, не устраивая ему разнос по каждой мелочи.       В конце концов, он полностью погрузился в работу и постарался не думать ни о чём. Есть только он, его музыкальное детище и новый тур, который на ближайшие два-три года должен будет занять всё его существование. Где-то на задворках его памяти мелькали образы симпатичной рыжеволосой девушки, всегда терпеливо ждущей его дома, и единственного сына, который, скорее всего, так никогда и не узнает, кто его отец. В дальнем, самом потаённом углу сознания даже оставался уже порядком потускневший образ стройной зеленоглазой брюнетки, которую, как наивно полагал в молодости, он не забудет никогда. Однако безжалостное время и яркость новых событий со временем стирают из памяти даже самые важные, прочно въевшиеся в неё вещи. Особенно если им помочь, чем клавишник и занялся с упорством Сизифа. «Отныне, – решил он уже в который раз за свою жизнь, – самая приоритетная для меня вещь на земле – это Nightwish».       Анетт прекрасно чувствовала настроение своего начальника и постепенно стала ощущать себя рядом с ним чуть спокойнее. Холопайнен больше не пытался сделать что-то такое, что было бы неприятно вокалистке, и её сердце уже не сжималось в тревоге при каждом его появлении, как год назад. Поэтому сегодня, когда отгремели последние аплодисменты финской публики, она предложила композитору прогуляться по уже довольно хорошо знакомым ей местам. Клавишник, недолго думая, принял предложение, и уже через полчаса они входили в небольшой ресторанчик в спальном районе Йоэнсуу. Сев за столик, Туомас заказал им обоим по небольшому пирожному и кофе и, упёршись руками в подбородок, отстранённо уставился в окно, находящееся справа от него.       – Отличная сегодня была публика, правда? – радостно спросила шведка, вырывая мужчину из его собственных мыслей.       – Что? – глупо спросил он. – Ах, да… Правда. Когда Эрно выдал свою соло-импровизацию в «I want my tears back», я решил, что народ закидает нас сейчас тухлыми яйцами. А им даже понравилось.       – Туомас, – засмеялась Анетт, расправляя на коленях белоснежную салфетку, – то время, когда нас закидывали яйцами, давно прошло, тебе ли этого не знать?       – Да, я знаю, – тоже улыбнулся композитор. – Хотя, по правде говоря, нас никогда ничем и не закидывали, даже в начале карьеры. Освистывали – это бывало, но в целом всё всегда обходилось.       – Да-а… Обходилось… – протянула вокалистка, намекая на давний случай с освистыванием её прямо на сцене во время исполнения «The poet & the pendulum».       – Анетт, – укоризненно скривился маэстро, – мы же договорились больше не вспоминать о том эпизоде и, тем более, не обвинять меня в том, чего я не совершал. Да, я уволил нашу первую вокалистку, но это ведь не я подговорил кучку её оголтелых фанатов накинуться на тебя.       – Да… Извини, – опустила она глаза в тарелку. – Просто я немного волнуюсь.       – Из-за сегодняшнего концерта? Неттан, ты что, в первый раз срываешь такой шквал аплодисментов? – изумился Холопайнен.       – Не только из-за концерта, – вокалистка принялась за кофе, и Туомас, глядя на неё, рефлекторно потянулся к своей чашке. – У нас в семье в последнее время не всё клеится.       – Ссоритесь с Йоханом? – сделал он предположение.       – Нет, не то что бы… – ответила шведка. – Просто он всё чаще стал поговаривать о дочери. То есть о том, чтобы нам родить третьего ребёнка.       От такого заявления Туомас мгновенно поперхнулся и закашлялся, горячая жидкость капнула ему на брюки, но музыкант даже не заметил этого. Спешно поставив чашку на стол, он спросил:       – Надеюсь, ты не…       – Не беременна? – поняла его Ользон. – Нет, конечно. Я бы не стала заводить ребёнка в самом начале тура – и с Немо-то еле справляюсь. Он в последние месяцы только и делает что болеет. Так что пока я отказываю Йохану.       – Слава богу, – успокоился Холопайнен. – Давай как-нибудь обойдёмся без сюрпризов, хорошо? С меня хватило Немо. Благо ещё, что ты забеременела им не посреди тура.       – Без проблем, – ответила вокалистка. – Но знаешь, я подумала и поняла, что действительно могу и хочу родить в третий раз. Во-первых, я ещё довольно молода для этого, во-вторых, мне тоже, как и Йохану, очень хотелось бы иметь дочь. Ну, и, в-третьих, хочется наконец подарить ребёнка мужу, а не…       Холопайнен понял намёк и уже привычно скрежетнул зубами. В нём снова проснулся так старательно утаиваемый им нездоровый эгоизм, и он, отчаянно борясь с собой, выдавил:       – Анетт, я понимаю твои женские чувства… – но, увидев удивлённые глаза шведки, клавишник понял, что сморозил глупость, и поправился: – То есть, стараюсь понять… Действительно, сорок лет – это не повод ставить на себе крест как на женщине, да и иметь дочь – это здорово. Да что там, я бы и сам не отказался! Но давай не сейчас? Отыграем хотя бы первую часть тура, а ближе к 2014 году возьмём перерыв.       – В общем-то, я с тобой согласна, но есть одно «но»: с каждым годом я отнюдь не молодею, и предыдущую свою беременность я бы не назвала лёгкой. Годы не ждут, Туомас, они беспощадны…       – Но ты же не хочешь уйти прямо посреди тура в декрет?! – Ользон буквально своими глазами увидела, как на голове маэстро волосы встали дыбом.       – Пока нет, – спокойно ответила она, – но я допускаю такую возможность. И если мне придётся выбирать между ребёнком и Nightwish, я выберу первое.