Есть такие, кто точно помнит, Как все было на самом деле. И перо возьмут чужие руки, Записать себе присвоив право Хронику чужой тоски и муки, Всыпать правды горькую отраву. Канцлер Ги, "Страшная сказка"
Серое, ничем не примечательное, старое и неприветливое здание. Коридор второго этажа, такой же бесцветный и безрадостный. Двери, расположенные напротив окон; и те, и другие одинаковые, как пешки в шахматах, разве что чуть-чуть различающиеся царапинами да номерами, едва различимыми на пыльной поверхности. Раздаются тихие, глухие шаги: по старому, потерявшему от времени свой первоначальный цвет ковру идут двое. Один периодически то обгоняет, то отстает от своего собеседника, то ли от их разной манеры поступи, то ли от заметной тесноты коридора. Нумерация медленно проплывающих мимо дверей постепенно приближается к цифре 200. - Я рад, что Вы почтили нас своим визитом, профессор. Знаете ли, в этой глуши так редко видишь хоть сколько-нибудь знакомые лица... - Я тоже рад, Уотсон, хотя, признаться, я не ожидал увидеть Вас здесь. Как же Вас угораздило стать лечащим врачом тут, в доме для душевнобольных? Мне казалось, Вы бы вполне могли добиться гораздо большего... - Благодарю Вас, но, увы, Вам ведь известно, что почти сразу после окончания университета я попал в Афганистан, будучи в должности военного врача. Конечно, для меня это оказалось хорошей практикой, и, думаю, в некоторой степени закалило нервы. Но всё же мне не удалось выйти из пламени войны не опалённым. Возможно, Вы заметили, что я до сих пор хромаю — сам себе вытащить пулю из ноги я не мог, а местные эскулапы, сделавшие это, по-видимому, в свое время не отличались особенным усердием при постижении науки Гиппократа. - Как говорится, тяжело в учении - легко в бою, - усмехнулся собеседник Уотсона. - Верно, профессор, но им это, видимо, было невдомёк. Так или иначе, с моей хромотой заняться практикой в Лондоне было бы весьма затруднительно, не говоря уже о стоимости местного жилья: я даже не смог найти себе подходящего компаньона, чтобы поделить поровну квартирную плату! К счастью, отец одного из моих сослуживцев работал здесь ранее и предоставил мне возможность стать его преемником. Ему почему-то давно хотелось уйти отсюда, хотя он еще не был глубоким стариком... - Понятно почему, Уотсон. Не всякий, повторюсь, далеко не всякий будет рад проработать большую часть своей жизни в подобного рода заведении. И честно говоря, должен Вас предупредить, как одного из моих лучших бывших учеников, - здесь профессор понизил голос и договорил почти шёпотом, - когда работаешь с умалишёнными, то постепенно сам рискуешь стать одним из них. Уотсон вздохнул, мысленно соглашаясь с профессором, и посмотрел в запыленное стекло окна, за которым царствовал жаркий и душный летний день без единого облачка на небе, и вновь заговорил: - Расскажите же, профессор, чем Вас так заинтересовал этот бедолага из 221-го номера — Шерлок Холмс? Вы ведь о нём узнали из газеты, да? - Верно, Уотсон, - ответил профессор, вытаскивая из-за пазухи недавний выпуск местной газеты, открыл его на странице с маленькой статейкой, обведенной химическим карандашом, и прочёл вслух несколько строк: «Инцидент в больнице для душевнобольных города N, к югу от Лондона: местный пациент, некто Шерлок Холмс, по словам работников, мнящий себя частным сыщиком, стал причиной неприятного происшествия, которое лишь по счастливому стечению обстоятельств не закончилось хуже, чем было на самом деле. В тот день в вышеупомянутую больницу приехал человек по имени сэр Генри Баскервиль — он и раньше посещал это место несколько раз, в силу того, что одним из пациентов являлся его родной дядя, сэр Чарльз Баскервиль, обещавший завещать своему племяннику своё поместье, но не успевший сделать это до проявления у него признаков душевной болезни, около трёх лет тому назад. Хотя врачи и не верят в выздоровление Баскервиля-старшего, его племянник не теряет на это надежды, очевидно, потому, что только в этом случае он получит обещанное ему наследство...» - Так, это уже не относится к теме, редакторы этой газетёнки вечно халтурят, - сам себя прервал читающий и, пропустив часть статьи, продолжил: «В тот день пациентов выводили на ежедневную прогулку под присмотром целой группы санитаров. Обычно Степлтон, местный сторож, дежурил около противоположного входа на территорию больницы, и поэтому в этот раз его пёс, помесь ищейки и мастифа, агрессивный, как и все сторожевые собаки, с лаем попытался броситься на незнакомого человека, сэра Генри, однако пса удержал его хозяин. Ни с того ни с сего из толпы пациентов отделился вышеупомянутый Холмс, схватил лежавший на дороге камень и попытался кинуть его в пса Степлтона. К счастью, умалишённого вовремя остановили, но и тогда тот продолжал оправдывать свои действия безумными словами: «Это Степлтон! Он использовал собаку, чтобы убить сэра Чарльза! Берегитесь, сэр Генри!» Этот инцидент мог бы не иметь своего дальнейшего развития, если бы сэр Генри не принял слова безумца за правду и не попытался бы в панике ударить пса своей тростью. Работникам больницы ничего не оставалось, как вызвать полисмена из ближайшего участка, и, к счастью, вскоре сэра Генри удалось убедить, что его дядя жив, а все «истории» Холмса берут начало в его нелепой фантазии, что он — частный, никак не связанный с полицией, сыщик...» Профессор прервал чтение, сложил газету и вновь спрятал её за пазуху. - Ну и что? - нетерпеливо спросил Уотсон. - Зачем Вы мне всё это зачитали? Я уже видел эту статью! Понять не могу только, почему этот пустяк попал в газету... - Мой дорогой Уотсон, как раз именно маленькие, интригующие заметки и привлекают интерес гораздо больший, чем это могут сделать сводки самых выгодных биржевых новостей за минувший месяц, - назидательно, с расстановкой между каждым словом ответил профессор и, остановившись и чуть прикрыв глаза, вернулся к изначальной теме разговора: - Вы спрашивали, чем меня заинтересовал пациент из 221-го номера? Отвечаю: нестандартностью его фантазий. - Разве? По-моему, его выдумки не лучше, чем у остальных пациентов, - скептично возразил врач. - Вот, к примеру, в 201 номере некто Виктор Тревор считает себя богатым владельцем чайной плантации, хотя, насколько мне известно, у него, с момента трагической гибели его отца, денег никогда особо не водилось... - Нет, Уотсон, у Холмса, судя по статье, его, как Вы изволили выразиться, «выдумки» несколько иного сорта. Посмотрите внимательнее: «берут начало в его нелепой фантазии...» Из этого высказывания я сделал два заключения. Первое: все фантазии пациента связаны между собой и не противоречат друг другу. И второе: больной не воображает себя кем-то другим, реально существующим или существовавшим, а просто видит себя как свое собственное улучшенное альтер-эго, то есть буквально созданный с нуля персонаж. Даже в той же газете было упомянуто: «считающий себя частным, никак не связанным с полицией, сыщиком...» Согласитесь, о таких что-то никто ранее не слышал, не правда ли? - Пожалуй, Вы правы, - уже с некоторым интересом в голосе отвечал Уотсон. - Этот Холмс никогда не отходит во всех своих действиях от главного «постулата», что он — сыщик... - Вот именно, Уотсон. Расскажите о нём подробней, пожалуйста. - Да что говорить... Хотя я, вообще-то, знаю почти все истории болезни местных пациентов, так как от нечего делать да от недостатка книг чего только не прочтешь да не запишешь... Холмс... Насколько я помню, он тут уже примерно три года — его сюда привёз его брат, Майкрофт. Из рассказа последнего стало ясно, что болезнь у его брата проявилась неожиданно, но ей предшествовала довольно продолжительная депрессия. Возможно, причины крылись в том, что, несмотря на глубокие познания в химии, Шерлок Холмс не мог себе найти подходящее место работы. Плюс к тому, на него и его брата было совершено нападение с ограблением, после чего работники Скотланд-Ярда пытались, но так и не нашли преступников. Да и еще в придачу к этому произошёл разрыв помолвки. Та женщина — кажется, некая мисс Адлер — вроде бы и отвечала Холмсу-младшему взаимностью, но в итоге выбрала одного высокопоставленного джентльмена родом из Богемии. Я думаю, из-за денег, так как вроде бы оба Холмса никогда не обладали большим капиталом... Я не отошел от темы? - Нет-нет, Уотсон, продолжайте, - улыбаясь, с искорками интереса в глазах попросил профессор. - Хорошо. Так вот, эта самая мисс Адлер ничего не оставила Холмсу, кроме собственной фотографической карточки — он даже здесь, по слухам, где-то ее надежно прячет. По словам его старшего брата, тот после этого случая несколько дней не выходил из дома, пытаясь сосредоточиться на каких-то химических опытах. Затем долго перечитывал какую-то заметку в газете про инцидент, связанный с убийством двух американцев-мормонов, и вдруг ни с того ни с сего начал обращаться к своему брату как к «главе тайных спецслужб Лондона», хотя тот всегда был далёк от политики, а себя самого — частным сыщиком... В общем, тут-то и проявилось его ментальное нездоровье... - Очень интересно, - произнёс собеседник Уотсона, сложив вместе кончики пальцев и вновь прикрыв глаза. - Но это только предыстория. Скажите лучше, как он воспринимает окружающих его здесь людей и в чём проявляется его «сыскная работа»? - О, тут я Вам могу многое рассказать, профессор, - ответил Уотсон, входя во вкус рассказчика. - Как Вы уже знаете, своего брата он считает неким высокопоставленным лицом. Здешние пациенты же для Холмса являются его «клиентами», причём, очевидно, в своём воображении он сумел раскрыть все их «дела». Того же Виктора Тревора он, кстати, считает своим другом из колледжа, и, как Вы уже знаете, Баскервиля-старшего — «жертвой» собаки нашего сторожа. Кстати, по странному совпадению сэр Чарльз действительно умер вскоре после того случая, хотя, конечно, вовсе не от собачьих укусов, а от своей болезни. И знаете ли, Холмс еще долго пытался уверить всех подряд, что Степлтон по какой-то причине хотел избавиться от обоих Баскервилей сразу, натравив на них своего пса... - А доктора? Как Холмс относится к ним? К Вам, например? - О, это вообще отдельная история: двух моих коллег, Лестрейда и Грегсона, он считает инспекторами Скотланд-Ярда, а меня, представьте себе, мнит собственным помощником в расследованиях! Профессор бросил взгляд куда-то в пространство, и вновь спросил: - Так как же этот Холмс расследует все эти его вымышленные «преступления»? - А Бог весть, что у него там в голове. Хотя... Знаете, он иногда забавляет нас, санитаров, своей невероятной наблюдательностью! Когда его только привезли сюда, он тут же, увидев меня, спросил, не был ли я в Афганистане, причём сумасшедшим при этом он совершенно не выглядел. На мой удивленный взгляд он тут же ответил, что заметил мою военную выправку и загар на руках и лице. А позже, когда я проходил мимо него на одной из прогулок, он, уставившись на мои ботинки, внезапно спросил: «Почему турецкие?». Я, хотя не особо люблю говорить с местными пациентами, с удивлением машинально произнёс, что мои ботинки английские, и тогда Холмс, рассмеявшись, сказал, что турецкими должны были быть бани, которые я недавно посетил, судя по узелкам на ботинках, завязанных не так, как я это обычно делаю. И ведь тоже верно! Я тогда простудился, и в свободный день долго сидел у камина, отчего невольно обжег носки своей новой пары обуви, а потом и вправду отправился в находящиеся недалёко отсюда турецкие бани... - Так-так, - протянул профессор с легкой улыбкой и уверенно продолжил: - Значит, полное отчуждение внешнего мира отсутствует. Это шанс... Между тем они уже стояли около комнаты под номером 221. - Это Холмс написал около номера своей комнаты букву «б»? - с усмешкой спросил профессор своего бывшего ученика. - Да, он. Нашёл где-то кусок мела, очевидно... Три раза эту букву стирали, а он всё равно зачем-то её пишет. Сам говорит, что это его адрес: Бейкер-стрит, 221-б, хотя это в принципе невозможно: насколько мне известно, на этой улице Лондона всего около восьмидесяти домов... Профессор, кажется, не дослушал слов своего собеседника, а только несколько секунд сверлил взглядом старую дверь с кое-где потрескавшейся краской, одновременно потирая руки, и вновь спросил: - Этот Шерлок Холмс у Вас лишь временами такой буйный, как в день той стычки со Степлтоном, так ведь? - Ну... В целом, да. Такие вспышки у него случаются довольно редко, а если он кого-то «подозревает», то тут же говорит мне или моим коллегам, что этого человека надо «арестовать», в исполнении чего Холмса тут же стараются уверить. И если честно, его фантазии меня иногда так забавляют, что я вкратце записываю их в блокнот. - Вам бы, Уотсон, по этим записям следовало бы рассказы писать, - усмехнувшись, заметил собеседник санитара. - Ну что Вы, профессор, какой из меня писатель. Вот был у меня один знакомый в моем полку, он это умел... Но, постойте. Что Вас заставило думать о том, что пациент из 221-го номера не буйнопомешанный? - Элементарно, мой дорогой Уотсон, - ответил профессор с каплей иронии в голосе. - Судя по тому, что все фантазии этого Холмса следуют одному заранее заложенному плану - «обращение клиента», «расследование» и «поимка преступника», агрессию со стороны этого пациента можно ожидать только на последней из перечисленных стадий. Если местные пациенты время от времени контактируют друг с другом, Холмс наверняка выдумал ту историю с «преступлением» Степлтона, разговорившись, или хотя бы понаблюдав за Баскервилем-старшим. Навряд ли Шерлок Холмс отступает от этой наиболее удобной для него схемы, и я полагаю, Ваши записи, Уотсон, должны это подтверждать... - Ну, - вновь задумался доктор, - честно говоря, Вы правы. - Именно! Благодаря этому я и планирую воздействовать на Холмса, а заодно и проверить мою теорию. - Какую же? - спросил Уотсон, отыскивая во весьма внушительной связке ключей тот, на котором полустёртой краской выведено «221». - Уотсон, Вы знаете, что я всегда интересовался загадками человеческого мозга и поведения, особенно возникающими в них патологиями. Наиболее интересным мне всегда казался случай, который мы имеем у Шерлока Холмса — человек сам, с нуля создал свой собственный воображаемый мир, не говоря уже о том, что сумел в этом мире «трансформировать» самого себя в совершенно отличную от оригинала личность. Каждый встреченный им человек также проходит в воображении Холмса подобную «трансформацию». Я должен обратить Ваше внимание, что в этом смысле мы с Вами сталкиваемся с еще более уникальным случаем: ни один из подобных «образов» не меняется со временем в восприятии заключенного за этой дверью пациента. Значит, эти самые «образы» закладываются при первой встрече с человеком, и являются базисом для составления некой истории с его участием. - Но не кажется ли Вам, что Холмс, да и любой другой содержащийся здесь душевнобольной, создает эти, как Вы изволили выразиться, «образы», не руководствуясь какой-либо логикой? - Любой другой — да, а вот как раз Шерлок Холмс — исключение. Смотрите: пациенты — клиенты, врачи — инспекторы и констебли, а у того же Степлтона — роль главного преступника. Вне всяких сомнений, в голове у Холмса существует некая иерархия этих «ролей», а значит, можно попытаться лично вписаться в одну из них. - Погодите, - произнес Уотсон, с неподдельным удивлением взглянув на профессора. - Вы хотите тоже вселиться в его «мир»? - Именно, - с улыбкой удовлетворения своими разъяснениями отвечал профессор. - Я постараюсь предстать перед ним в роли одного из его «клиентов», но только несколько отличного от других. Наверняка, Холмс продумывает будущие «сценарии» его «расследований» заранее, и, быть может, за такое долгое время его воображаемой борьбы с преступностью в его сознании сформировалась идея о существовании некой действующей на большой территории крупной преступной организации, которую он, без сомнения, пытается разоблачить. Я же явлюсь к нему как один из пострадавших от деятельности этой организации и попытаюсь убедить Холмса в том, что один он с ней не справится. Далее, возможно, я предложу ему «сотрудничество» со мной и с вашими коллегами, то есть с «инспекторами», а значит, он войдет к нам в доверие, и... Словом, мы получим некий контроль над его разумом, и нам удастся его столкнуть с, возможно, жестокой, но правдивой реальностью. Закончив свою речь, профессор вновь как-то несколько торжественно улыбнулся, но с каким-то коварным, как могло показаться, отблеском в глазах. Уотсон был ошеломлён и как-то недоверчиво произнёс: - При всем моём уважении к Вам, профессор, мне кажется, что Вам не удастся так быстро образумить этого Холмса. Что, если он примет Вас... ну, скажем, за возможного главаря этой выдуманной «организации»? - Какие глупости, Уотсон! Разве стал бы уважающий себя преступник появляться на пороге дома того, кто вздумал чинить ему препятствия? Впрочем, если хотите, можете со мной поспорить, Уотсон. И да, друг мой, я уверен, что сделать первый шаг и пробиться сквозь стену детективных фантазий Холмса я сумею без посторонней помощи. В этот момент в коридоре появилась третья фигура еще одного работника больницы с внушительным пистолетом в кобуре, прикрепленной к поясу. - Уотсон, кто это? - спросил подошедший, с недоверием оглядев незнакомца. - Моран, я как-то говорил Вам об этом человеке. Это — один из моих университетских преподавателей, профессор Мориарти, - представил Уотсон своего собеседника Морану, очевидно, не слишком обрадованному появлению постороннего лица в непосредственной близости от пациентов. - К Вашим услугам, - учтиво сказал профессор Морану. - Вы, я вижу, в отличие от Ваших коллег, опасаетесь тех, кого здесь лечите? - Кто знает, какую штуку они могут невзначай выкинуть, - неохотно ответил Моран, - вон, к примеру, этот Шерлок Холмс из 221-ой палаты... - Именно Холмс и является целью моего сегодняшнего визита, - с улыбкой продолжил Мориарти, - мы с Уотсоном как раз хотели поспорить, сумею ли я хоть как-то в одиночку поставить этого пациента на путь излечения. - Ну-ну... Удачи, - бросил Моран, направившись дальше по коридору. - Похоже, Вашего друга редко можно застать разговорчивым? - вновь спросил профессор Уотсона. - Он вообще не любит людей, - махнув рукой, дал нелестную характеристику Морану Уотсон. - Он некогда воевал, как и я, но в отдалённых и потому более «жарких» от сражений регионах. Военным врачом он не был и сюда попадать точно не собирался. Так вышло... - Мда, печально... Так Вы откроете мне эту комнату, Уотсон? Доктор нехотя щелкнул ключом в замке, но, прежде чем открыть дверь, снова задал вопрос: - Вы точно уверены в своем предприятии, профессор? Ведь вы же всё-таки будете говорить с сумасшедшим... - Уверен, тем более, Вы же знаете, что я обладаю весьма немалыми познаниями в этой области. Тем более что смертельным исходом этот маленький разговор точно не закончится. Я же не Степлтон, собаки у меня нет, да и камень в своей комнате Холмсу неоткуда взять, ну а на окнах здесь везде есть решетки. И да, чтобы всё было по-честному, раз мы с Вами спорим, Уотсон, впустите меня и отойдите от двери где-то на полчаса... - Хорошо, - вздохнув, ответил санитар, открыв перед профессором дверь. Тот уверенно зашёл внутрь.***
Он ворвался неожиданно и в комнату, и в сознание. Долго сверлил взглядом, словно желая прожечь насквозь. «Это он. Ты знаешь, это он. Тот, из-за которого тебе не верят, из-за которого происходят все преступления...» - Так это Вы и есть, мистер Холмс? - оглядывая пациента, как ни в чём не бывало, спросил Мориарти. Слова последнего изменились до невозможности и хриплым голосом прозвучали в голове Холмса: - У Вас не так развиты лобные доли, как я думал... Пациент отпрянул к стене, лицо его внезапно исказилось от неописуемого ужаса. - Ну-ну, чем я Вас так напугал? - шутливо спросил его профессор, очевидно, не ждавший подобной реакции. - Опасная привычка — держать заряженный револьвер в кармане... Кроме этого искаженного голоса профессора был еще один: «Он хочет уничтожить тебя. Разрушить твой мир. Овладеть им и разрушить...» - Вы, очевидно, не знаете меня, - все с той же иронией в голосе произнёс профессор. - Напротив, я знаю Вас очень хорошо! - резко ответил Холмс, внезапно встав со своей кушетки и вытянувшись во весь рост. «Подожди, он пока только изучает тебя. Финальная битва впереди...» - Знаете? Значит, возможно, Вы догадываетесь о том, что я хочу сказать Вам, - произнес профессор и про себя пробормотал: – Гм, все происходит довольно стремительно... «Он никогда здесь раньше не был, но всё вокруг ему знакомо. Значит, все здесь его знают. Посмотри на его самоуверенный вид: ему все подчиняются, он — главный. Он знает тебя, знает всё о твоих делах и расследованиях. Он такой же, как и ты, только пользуется своим разумом, чтобы разрушать, а не создавать. Ты же не хочешь оказаться вновь тем, кем ты был раньше: брошенным женихом, неудавшимся химиком, едва ли не бедняком...» - Бросьте это дело, Холмс, бросьте, - шутливо произнёс Мориарти, заметив волнение пациента и решив перейти в наступление. - Но не надо бояться моих слов: я смогу оказать Вам помощь, если и Вы окажете её мне... - Если я погибну, Вы погибнете вместе со мной, - громом среди ясного неба прозвучал хрипловатый голос в сознании Холмса. И не только голос: вместо опрятного одетого, очевидно, приятного в общении и добродушного на вид преподавателя из университетского городка перед Шерлоком Холмсом стоял сутулый, тощий, аскетичный, жаждущий мести злодей с устрашающим блеском в холодных серых глазах. - Предпочитаю второе, если могу быть уверенным в первом! - резко ответил Холмс, попятившись к окну. - Второго не обещаю, а первое могу гарантировать, - всё тем же шутливым тоном отвечал профессор, решив, однако, что первый «сеанс» затягивается. «Надо сделать паузу, чтобы потом устроить второй «заход». А сейчас стоит сделаться «незаметным», то есть притвориться незаинтересованным», - подумал Мориарти и вытащил из-за пазухи газету. Профессор не ошибся в выборе своих действий — он «исчез» на некоторое время их воображения Шерлока Холмса, в тот момент заметившего лишь вытащенную газету и пару слов на ней из заголовка какой-то статьи: «Швейцария» и «...водопад». Мориарти тем временем отошел на пару шагов к стене и случайно толкнул ногой простенький столик; железная чашка на нем громко звякнула. Звук этот разросся и вдруг превратился в стук колёс поезда в сознании «сыщика». Да, Мориарти сбежал, и теперь идет двойная погоня... Уотсона нельзя подвергать опасности: он сам и его враг разберутся вместе без посторонних лиц... Здесь, в Швейцарии... На водопаде... «Давай. Он вот-вот объявится снова», - вновь услышал Шерлок всё тот же голос. Пациент чуть наклонился к окну и незаметно сжал лежавший на подоконнике кусок разбитого стекла, незаметно подобранного им на одной из прогулок — в тот день на первом этаже здания поменяли несколько старых решеток и стекол, одно из которых было случайно разбито рабочими. Руки Холмса загрубели от времени, и оттого он сам не рисковал пораниться об острый скол. В тот момент Мориарти сложил газету и, надеясь вновь привлечь внимание Шерлока Холмса, двинулся навстречу ему, всё так же беспечно улыбаясь. Это было страшной ошибкой. Холмс неожиданно ринулся прямо на своего «врага», схватил его за плечо левой рукой, а правой молниеносно всадил тому кусок стекла прямо в грудь. Профессор закричал от ужаса и боли. Кровь его хлынула на руки Холмсу. Тот словно застыл на мгновение, пораженный этим созданным им же ужасным зрелищем. Тогда раненый попытался этим воспользоваться и, поскольку стекло из-за плотной ткани его пиджака повредило ему гораздо меньше, чем можно было ожидать, отчаянно позвал на помощь и попытался отпихнуть от себя Холмса. Вторая ошибка, еще более роковая, чем первая... «Сопротивляйся! Давай, ты же знаешь приём этой борьбы! Или ты, или он!», - клокотал произнесённый неизвестно кем приказ в голове «сыщика». Да, пациент Шерлок Холмс пробыл в больнице для душевнобольных уже несколько лет и обладал почти болезненной худобой. Но в тот миг адреналин ударил ему в голову едва ли не с той силой, с которой бьют по камню низвергающиеся потоки в водопаде. Пациент молниеносно обхватил профессора вокруг пояса, блокировав возможность ответных ударов, фактически перекинул его через плечо и, не воспринимая криков своей жертвы, с силой пихнул Мориарти к окну. Оглушительный треск стекла... Куча блестящих, рассыпанных по полу осколков, похожих на застывшие брызги воды... Голос в голове Шерлока Холмса внезапно пропал, словно его там никогда и не существовало. И не было больше его врага, желавшего подчинить себе, а затем уничтожить весь мир. Но почему-то не было больше и лучей солнца, так ярко и знойно светившего сегодня утром. Оно сменилось на груды свинцовых туч, закрывавших все небо от горизонта. В недоумении Холмс подошел чуть ближе к окну, где раньше в мутно-сером стекле он всегда видел отражение своего лица между узлами решетки. Теперь отражения не было, как и самого стекла... А где-то внизу, в самой глубине бездны, погас истошный крик убитого...***
Уотсон с самого начала подсознательно чувствовал, что это пари для Мориарти добром не кончится. Опасения санитара невольно усилились, когда тот, пройдя шагов тридцать внутрь по коридору и взглянув в окно, увидел вдруг, как резко изменилось небо, предвещая скорый дождь; а ведь совсем недавно была такая жара... - Будет гроза, - пробормотал Уотсон, почему-то подумав, что стоило бы сначала показать профессору записи об истории болезни Холмса, а не передавать все на словах. В конце коридора внезапно показалась еще одна фигура. Уотсон узнал этого человека - это был некто Питер Штайлер-младший, вот уже вторую неделю заведовавший ремонтными работами в правом крыле больницы. - Доктор Уотсон, у меня хорошая новость! - с улыбкой сказал тот. - Вчера вечером я и мои работники сумели поменять большую часть внешних решеток в правом крыле больницы! Если повезет, можем закончить раньше срока... Уотсон резко прервал Штайлера: - Как в правом?! Мы же говорили Вам сменить решетки в левом крыле! Ведь Вы же рисковали - из окна на вас мог броситься один из пациентов! Штайлер удивленно посмотрел на Уотсона: - В правом?! Моя вина... Но ничего, все обошлось, тем более, мы все закончили. - Все? - Ну... Нам не хватило времени только на одно окно, кажется, напротив номера 221... И тут раздался крик. Адский, ужасный вопль, словно молния, нарушивший однообразие и многолетнюю тишину больницы. От неожиданности в глазах Уотсона вдруг резко, ярким пламенем вспыхнули мириады пылинок, до этого едва блестевших в лучах исчезавшего среди туч солнца. Доктор застыл на месте на несколько секунд, а затем, забыв о стоявшем рядом в таком же ступоре Штайлере, со скоростью метеора ринулся к 221-й палате. Но второй крик и звон разбитого стекла резко заставили его остановиться прямо в двух шагах от двери и прислушаться к так же внезапно вернувшейся тишине, принесшей, однако, некую странную, наэлектризованную тревогу. Дрожащей рукой, готовый защищаться непонятно от чего, Уотсон открыл дверь. Перед ним предстала картина развернувшейся трагедии. Ни стены, ни кровать простенько обставленной и бывшей неизменной в течение многих лет комнаты не отличались от своего постоянного облика. Но из приоткрытой двери на Уотсона дохнул сквозняк, вырвавшийся из изломанного контура разбитого стекла. Осколки были рассыпаны по полу, рядом с окном, похожие на кусочки раннего, ноябрьского льда, только не тающие. Шерлок Холмс стоял среди этих «льдинок», застыв на месте, словно статуя. Он не отрывал своего взора от какой-то точки, видимой ему из-за разбитого стекла. Казалось, что он смотрел куда-то в глубину пропасти, на краю которой стоял, ежесекундно рискуя упасть. Несколько секунд спустя он наконец перевел взгляд на застывшего в дверном проеме Уотсона, но будто и не увидел его. В глазах Холмса отражалось какое-то странное удивление и одиночество, словно он вдруг остался совершенно один на много миль вокруг. - Ах ты, мерзавец! - внезапно раздался голос Морана, бесцеремонно отпихнувшего Уотсона в сторону, отчего тот, ударившись головой об дверной косяк, не удержался на ногах и упал на пол. Но уже секунду спустя он попытался встать, вновь упал и крикнул: - Моран, нет! Но было поздно. Комнату сотряс звук выстрела, глухого, сделанного на невероятно близком расстоянии. Холмс покачнулся и упал на стеклянные осколки. Из зиявшей на его рубашке раны, словно струя из молодого родника, начала сочиться кровь. - Моран, что Вы, черт возьми, наделали! - в ужасе воскликнул Уотсон, бросаясь к раненому, как это зачастую случалось с ним ранее, в Афганистане. - Я положил всему этому конец! - рявкнул тем временем в ответ всё еще разъярённый Моран. - Он только что убил этого Вашего профессора! Выгляните в окно! Только в тот момент Уотсон вспомнил о Мориарти и, взглянув на свои трясущиеся, уже забрызганные кровью раненого Холмса руки, посмотрел в изломанную дыру в окне. Тело профессора лежало в неестественной позе в двух метрах от маленького фонтана, пожалуй, единственного украшения всего дома душевнобольных. Очевидно, при падении несчастный сломал шею — в его уже остекленевших глазах отражалось недвижное свинцовое небо. Первые капли никем не ожидаемого в тот день дождя успели превратиться в маленькие темные точки на его пиджаке, среди которых также заметно выделялся порез и бурое пятно крови вокруг него. К телу погибшего с криками уже сбежались санитары — так коршуны налетают на падаль. Даже старик Штайлер уже был тут. В тот момент в голове Уотсона эхом пронесся отдаленный голос уходившего из комнаты Морана: «Бросьте это. Я пойду вниз», - словно он тоже хотел присоединиться к компании новоявленных стервятников. Но Уотсон его не слышал. Он тоже вдруг оказался на краю бездны... - Уотсон, - позвал санитара слабый голос. Уотсон будто очнулся и повернулся вновь в сторону раненого пациента. К ужасу доктора, кусочки льда на полу уже превратились в осколки красного витражного стекла. - Боже! Нет... Я сейчас... - вскрикнул Уотсон, оторвав кусок ткани от своего рукава, чтобы забинтовать рану, хотя его намётанный взгляд уже говорил ему, что она смертельна. - Уотсон, - снова произнёс Холмс, уже гораздо тише. Уотсон посмотрел на умиравшего и вдруг заметил, что взор того не мутный и безумный, а наоборот, ясный, как небо после грозы. Едва ли раненый пациент был похож на сумасшедшего в тот момент... - Я не совсем бесполезно прожил свою жизнь, - начал вдруг он неожиданно. Если бы мой жизненный путь должен был оборваться сегодня, я все-таки мог бы оглянуться на него с чувством душевного удовлетворения, - каждое слово он произносил тяжко, но одновременно четко и медленно. - Благодаря мне воздух Лондона стал чище. Я не мог бы желать для себя лучшего конца... - Нет, нет, не надо, Холмс! - вдруг с чувством страшной безысходности воскликнул Уотсон, осознав, что свет меркнет в глазах пациента. - Жаль, Вашим мемуарам придёт конец, - тихо пробормотал умиравший. Его правая рука вдруг дернулась, словно он хотел на невидимом листке бумаги вывести строки своей последней записки. - Искренне преданный Вам, Шерлок Холмс. Затем пациент тяжко вздохнул и закрыл глаза. Минуту спустя кровь почти перестала сочиться из раны. Он был мертв. Уотсон еще несколько секунд сидел, в ужасе и растерянности глядя на уже начавшие подсыхать кровавые пятна на манжетах. Внезапно в небе сверкнула молния и грянул гром. Доктор еще раз глянул в окно. «Стервятники» уже уложили «жертву» на носилки и уносили куда-то, спасаясь от грозы...***
Год прошёл с тех пор, как доктор Джон Хемиш Уотсон получил новую работу в Лондоне, и полтора года с момента гибели его университетского преподавателя в доме для душевнобольных. Об этом знали лишь в местном отделении полиции и в округе — в той самой газете была напечатана заметка о случившемся. Но дело быстро закрыли, а в больнице ужесточили охрану. Степлтон вскоре уволился, его пса застрелили, поскольку тот заболел бешенством, с Морана взыскали штраф за злоупотребление служебными полномочиями, а со Штайлера - за халатность. С тех пор Уотсон чувствовал себя неуютно на своем рабочем месте — ему казалось, что он тоже виноват во всем произошедшем. Но ему повезло: вскоре, благодаря рекомендациям его давнего друга Стемфорда Уотсона перевели в Лондон. И поначалу, в течение нескольких месяцев после инцидента в больнице, Уотсон и не думал много о своем прежнем пребывании в больнице. Но однажды его навестил его бывший сослуживец, некто Дойль. Их разговор затянулся, и на улице уже стало смеркаться, когда Уотсон поведал своему другу историю, произошедшую с пациентом из 221-го номера. - Я до сих пор не могу решить, кто из них больше виноват — Холмс, который просто защищал свой собственный мир, Мориарти, который хотел вернуть его к реальности, но и тем провести эксперимент по проверке своей теории, Штайлер, не поставивший решетки на внешнюю сторону окна, или даже я, - произнес доктор, глубоко вздохнув. - Мне следовало бы это предотвратить... - На мой взгляд, Вашей вины здесь нет. Вы сделали всё, что могли, - произнес Дойль и, помолчав, вновь спросил: - И Вы, Уотсон, до сих пор храните записи о фантазиях этого человека? - Историю его болезни? Хм, да, она у меня до сих пор осталась, правда, я намеревался разобрать и выбросить наконец все скопившиеся у меня ненужные бумаги... - Зачем же? Отдайте их мне. Уотсон удивился этой просьбе, но потом, словно догадавшись о намерениях своего давнего друга, с тайным одобрением передал ему уже начавший желтеть журнал. Дойль ушел. А вскоре мир узнал о приключениях Шерлока Холмса, частного сыщика, и его друга, доктора Джона Уотсона.