Поцелуй

      Она берёт в рот кончик длинной китайской трубки, задумчиво и с наслаждением посасывает его, словно это не трубка вовсе. Мягкий свет лампы очерчивает изящные линии скул. Она приподнимает подбородок, и у тени на шёлковом полотне приподнимается и вытягивается кончик носа. Тень похожа на мордочку зверька, влекомого неведомым запахом, — это женщина-оборотень превращается в огненную лисицу. Вот-вот она взмахнёт пушистым хвостом и убежит к луне, ступая по облакам. Только платье останется на полу до её возвращения.       Открываю глаза — наваждение исчезает. Она по-прежнему напротив меня, на шее едва заметно пульсирует жилка. Один, два, три — отсчитываю удары сердца и не могу оторвать взгляд. Время запуталось в тонких узорах решетчатой балюстрады гостиной, оно замедляет свой бег…       Волнующе приоткрыв губы, моя красавица выпускает тонкую струйку дыма и вместе с ней растворяет в воздухе свои печали, тревоги, волнения. Отстранённая от суеты, погружённая в мир грёз горделивая королева. Её кожа — розовые лепестки, поблескивающие от крохотных капелек пота. Её стан обнимает тугой корсет, как бутон цветка. Красный ликорис — с ним она сравнивала себя, потому что когда-то так сказал особенный для неё человек, которого уже нет на свете. Но ликорис — восточный цветок, завезённый без спросу на остров дождей и туманов. Я такой же странник, чужак на этой земле. Моя родина за горами и океанами, но любимая женщина ещё дальше, в ту страну не добраться на поезде или на корабле. Путь туда знает дракон, замерший на фарфоровой вазе. Там царит вечное лето и никогда не опадают листья.       Её веки прикрыты густыми ресницами, а в груди рождается вздох облегчения и наслаждения. Она лежит на подушках совсем рядом, протяни руку, дотронься кончиками пальцев — электрический ток пробежит по телу… Не решаюсь, она смотрит не на меня. Где гостит её душа, о чём мечтает, о ком тоскует? Неведомо. Королева всегда в окружении поклонников, мужчин ослепляет её красота. Но для меня она больше чем женщина. Возлюбленная, подруга, партнёр по делам. Мы без слов понимаем друг друга. Мы приходим без приглашения, но без спросу не вмешиваемся: она — в мою, я — в её жизнь. Это тайная связь, тонкая красная нить судьбы.       Сажусь рядом, аккуратно беру трубку из рук и прикладываюсь к мундштуку. Возвращаю назад сероватую струйку дыма. Мадам закрывает глаза и тянется ко мне, ловя её ртом. Так ищут глоток воды, чтобы утолить жажду. Касаюсь её губ, и дыхание задаёт новый ритм, я веду в этом танце. Говорю ей по-китайски — тихо и нежно, певуче. Она шепчет в ответ по-английски, она не понимает ни слова — неважно, у страсти один язык.       Пышное платье спадает к ногам. Её руки притягивают меня, коготки в нетерпении царапают плечи. Её груди манят мягкостью и упругостью, трогаю их губами, целую и опускаюсь ниже. С наслаждением зарываюсь носом в рыжие волоски между бёдер. Она стонет, подаётся навстречу, открывает себя ещё больше, словно распахивая передо мною всё своё естество. Больше нет ничего, кроме нас. Пусть померкнет луна, и звёзды осыплются на мостовую частым и шумным дождём.       «Я с тобой, моя королева».       Она снова тянется за трубкой. Дым окутывает меня, густой и терпкий. Он привносит перчинку, ту самую, заставляющую меня вспоминать о её любовниках.       «Танцы, подаренные другим на балу. Ночи, проведённые в чужой постели… Значат ли для тебя они больше, чем наши минуты вдвоём?»       Нет, не ревную. Мы с ней похожи, вольных птиц не удержишь в клетке. Тоскую по ней, по её волосам цвета багряного солнца.       «Кто я такой, чёрт возьми? Кто ты такая! Английская благородная леди или распутная шлюха выворачивает наизнанку моё нутро? Я хотел бы убить тебя и прекратить эту пытку, но зачем? Снится ли Лау, что он с Анной, или Анне снится, что ей нравится Лау… Лети, бабочка, вслед за солнцем, короткий твой век. Лети, взмахивая невесомыми крылышками, пока не сгорела. Мы встретимся с тобой по ту сторону, в стране цветущих ликорисов».       Мы слишком разные, как огонь и ветер, не существующие друг без друга. Вдыхая её запах, зарываюсь носом во влажное лоно и с упоением обвожу языком каждую складочку. Она вздрагивает. Немного нервно и так возбуждающе. Треплет рукой мои короткие волосы, напрасно норовя ухватить их, и тихонько стонет. Анна шепчет моё имя, и так легко обмануться, поверить, что мы можем быть вместе.       Она резко отталкивает меня. Раскуривает тлеющую трубку и проводит ей по своему животу, опускает между ног, погружая мундштук в разгорячённое тело. Водит им там, ласкает себя. Головка трубки сонно дымится, трубке невдомёк, что за счастье ей выпало. Моя смелая королева не боится обжечься. Смешная. Пленительная. Игривая. Я замираю... Кончик трубки медленно появляется из неё и снова уходит внутрь по велению ловких пальцев. Исполненная нетерпения, вынимает. Проводит по укромной ложбинке, по самым чувствительным точкам и отдаёт трубку мне. Я затягиваюсь — на губах вкус желания моей женщины. Она останавливает, улыбаясь печально: «Будет память. Не забывай обо мне». Снова целую её. К чёрту трубку! К чёрту всё, пусть мгновение остановится. «Не забуду, — киваю, шепчу по-китайски: — Люблю тебя, бабочка».       Она тихо смеётся. Беру её, прижимаю к себе, и рассудок теряется в страстных объятиях. Мы кружимся в вечном стремлении навстречу и отталкивании друг друга, чередуем и наслаждаемся. Если б знала она, как бывает счастлив мужчина!       У меня много женщин: китаянки, француженки, англичанки, простолюдинки и леди, но она не похожа на них. Она — самая лучшая.       «Хочешь, брошу их всех и останусь только твоим, верным псом лягу у ног?» — нет, не скажу. Она знает, солгу. Тело расскажет само за меня то, что хранит сердце.       Обнажённая и распростёртая, она подо мной. Смотрит нежно и властно, просит ласки и хочет ещё. Дышит в такт моему желанию. Вхожу в неё снова и снова, замираю в ожидании капризного вздоха, и мы продолжаем опять. Она изгибается, словно лоза, тянет руки ко мне. Алыми лепестками по подушкам разметались волосы, затуманенный взгляд таит вожделение и безумство — я хочу навсегда запомнить её такой. Ненасытной и бурной, словно река. Мягкой, податливой в моих руках, словно воск.              — Любезный граф Лау Тао, вам понравился сборник стихов, который я подарил?       Виконт Друит… Лау нехотя отрывается от трубки и приоткрывает один глаз. Вот подлец, такую фантазию разрушить!       — О-о-о, — задумчиво произносит он и снова закрывает глаз, — поэт весьма эрудирован. Он обладатель особого тонкого вкуса. В стихах главное… лёгкость. Ручьи по весне текут, куда им вздумается.       — Спасибо за комплимент! — оживился виконт, он всегда готов долго болтать без умолку. Лау уже жалеет, что дал столь подробный ответ. Впрочем, и краткое «неплохи» с большой вероятностью не изменило бы результата. — Ах, только вы меня понимаете. Я всегда знал, что вы ценитель изящных искусств. Так верно подмечено! И как поэтично. Автор — мой друг. Право слово, граф, он просто душка. Сочиняет стишки и сонеты, но удивительно скромен, стесняется читать их на публике.       «Я бы тоже стеснялся», — мысленно соглашается с автором Лау, поглядывая на книжечку скабрезных стихов, лежащую на столе.       — О чём же он пишет, друг мой? — лениво спрашивает мадам Ред для поддержания разговора.       — О любви, баронесса. Конечно же, о любви! Что ещё может быть достойно пера поэта? Лау меня понимает.       «Пустозвон», — думает тот и отвечает, как всегда, загадочной полуулыбкой.       Виконт довольно щурится как кот и наливает себе ещё вина.       — Право же, наши томные ланиты и чарующие пещерки нимф не хуже ваших нефритовых жезлов или лингамов с пылающими бутонами йони.       И Лау в очередной раз подтверждает себе очевидное: «Идиот. Сравнить классические трактаты об искусстве любви с похабным рифмоплётством приятеля! Индию перепутать с Китаем!»       Но мадам Ред смеётся, спешно отставив свой бокал в сторону, чтоб не испортить платье.       — По мне так лучше пенисы и влагалища, а то от этой витиеватой красивости сходу не разберёшься, куда что засовывать.       — О, мадам!..       Виконт расширяет и без того большие глаза и хихикает, вернее манерно хохокает. В порыве фальшивого смущения прикрывает лицо китайским веером. На веере — аист расправил крылья.       «Лучше был бы петух…» — отмечает Лау. Иногда, как сейчас, ему кажется, что Друит тренируется перед зеркалом вечерами в изображении странных гримас.       — …Мадам, не вгоняйте меня в краску, прошу вас. Я смущаюсь. Это так…       — Откровенно? — хмыкает та, втайне довольная реакцией на свой выпад. — Вы, кажется, тоже заканчивали медицинский факультет.       — Да, только не практикую. Но с вами мне не сравниться, вы, право слово, смелая женщина!       — Полно вам соловьём заливаться, дорогой виконт. Жизнь предельно проста, в совокуплении с момента сотворения человечества ничего нового не придумали.       — Не скажите, мадам. А «Жюстина»? — он поигрывает бокалом, скептически изучая бутылку, будто бы Лау надумал их отравить.       — Французское бордо, — уточняет хозяин.       — Маркиз де Сад! — возражает виконт.       — Хорошее вино ценят все, — смеётся мадам. — Де Сад удовольствие на любителя. Но снова одно и то же: члены, искусственные или натуральные, и дырки, куда их засовывать. В каком месте ни проверни или пользуйся данными природой — суть не меняется.       Лау забавляет их спор, в своём клубе ему регулярно доводится слушать множество разговоров, открыто и тайно. Атмосфера развязывает язык. О политике, женщинах и далёких путешествиях, об охоте на лис, интригах и сплетнях, планируемых покушениях, курсе акций Китайской внешней торговой компании и британских железных дорог. Его посетители хвастаются, жалуются ему и друг другу, советуются и ругаются, шутят и спорят, уединяются с девушками, курят и пьют крепкий чай — Лау привык ко всему.       В комнате полно дыма, он поднимается к потолку и неспешно оседает, чтобы снова подняться, вобрав в себя новые порции, выпущенные из трубок и из лёгких, — так складываются подводные течения. Они покачиваются в свете ламп и заполняют пространство собой, создавая сероватое море. Не хватает лишь рыбок и маленького кораблика.       — А как же романтика? Прелюдия? Атмосфера, разжигающая пыл? — продолжает виконт. — Вы зря их недооцениваете.       Мадам небрежно покачивает кистью руки, её кружевная перчатка напоминает коралл.       — Ерунда. Настоящая прелюдия — у Баха, а мужчины делают это лишь для того, чтобы уложить нас в постель. Так почему бы сразу не начать с главного? Сэкономили бы время.       — Вы так думаете? Вы уверены?       — Тогда удивите меня! — она кокетливо поправляет причёску и отпивает из бокала, едва смочив губы. — Сделайте что-нибудь романтичное. О! Точно, почитайте стихи.       — Как прикажете, — нелепо раскланивается тот, не отрываясь от кресла, и Лау понимает, что сейчас пожалеет о просьбе мадам. Но во всём есть свои преимущества, гости хотят развлечься — пожалуйста. Он снова прикладывается к трубке и широко улыбается, подчёркивая то ли своё хорошее расположение, то ли нескрываемое ехидство.       И вот, виконт бесцеремонно забирается на столик, отодвигая модным ботинком тарелку с фруктами.       — Достойному Орфею — достойный Олимп! — кокетливо подмигивает он Лау.       «Великосветский пафос. Вторую бутылку открыли, и уже напился… Неужто будет сочинять на ходу? — удивляется тот и для себя отмечает: — Заменить фрукты и протереть стол! Манеры милорда оставляют желать лучшего».       Поклонившись мадам, виконт набирает полные лёгкие воздуха и, чуть помедлив, с выражением произносит:              — Нескромный пыл твоих ланит       Меня чарует и пленит.       Прекрасны очи и уста,       И в кольцах тонкие перста.       О, как давно тебя я ждал       И от разлуки изнывал.       Идём со мной в мой дивный сад,       И я с тобою буду рад       Страсть разделить в сени ветвей,       Где свою песню соловей       Слагает, воспевая ту,       Что подарила мне мечту.       С тобой, прелестница, одной,       Мы будем вместе под луной.       Позволь же губ коснуться мне       В ночной прохладной тишине,       Отбрось сомнения, не жди,       Лети же, голубь мой, лети!              — Браво, виконт! Браво! — мадам хлопает в ладоши. — Как это мило, Алистер!       «Бездарность», — отмечает Лау, но вдруг с горечью обращает внимание на мадам, и у него появляется ещё один повод недолюбливать виконта.       Друит спускается с «пьедестала» и низко кланяется.       — О, это был экспромт! Специально для вас. Я вечный пленник ваших прекрасных глаз, баронесса.       «Притворяется или на самом деле смущён? — щурится Лау. — Ещё целует ей руку! Прижимается щекой к перчатке!»       Но мадам Ред благосклонна.       — Ну а вы прочитаете мне что-нибудь интересное, уважаемый Лау? — хитро приподнимает она уголки губ. — В Китае, кажется, тоже есть поэты?       — Безусловно, — он кивает, не поднимая глаз, и задумчиво покачивает трубкой. — Я не мастер в подобных делах, но раз вы настаиваете...       — Да.       — Будь по-вашему, — лениво вздыхает Лау и начинает читать стихи на китайском:       «Крики гусей       Пробудили меня от мечты,              Вниз по долине Янцзы       Опускаюсь безмолвно.              Чуский бамбук       На долину глядит с высоты,              Челн из Сяншуя       Вздымают вечерние волны.              Если не сходит сюда       Императора дочь —              Горные духи       Тоскуют и плачут об этом.              В пору такую —       В ненастье, и ветер, и дождь              Строфы «Лисао»       Написаны были поэтом»*.              Виконт удивлённо смотрит на китайца.       — Какая прелесть! О чём они?       «Тупица», — думает Лау, но не говорит, снова улыбается и поясняет:       — Здесь главное ритм и певучесть волн, отполировавших до совершенства твёрдые камни. На английском вы не смогли бы в полной мере насладиться гармонией звуков, не стану же я доставлять вам подобные неудобства в пользу какого-то содержания.       — И то правда. Ново. Мне понравилось, — на удивление виконт вдруг зааплодировал, и Лау в очередной раз усомнился, понимает ли тот вообще что-нибудь или девочки принесли ему слишком ядрёную трубку.       — Нет ничего нового под солнцем, как вы говорите. Это Тань Сытун, известный поэт и наш с вами современник.       — Интересно. Но прочитайте что-нибудь ещё. Только, чур, не по-китайски, а то наш обмен немного неравноценен, вы не находите? Может, импровизация? В вашем прекрасном исполнении забавно послушать.       — Естественно, ограничивать ваш талант рифмой было бы сущим кощунством! — подчёркивает мадам, словно кольнув шпилькой.       Они все понимают, что она имеет в виду. Лау хочет нахмуриться, но вместо этого лишь усмехается и закрывает глаза. Он подбирает слова. Он сочиняет. Как может, не стремясь поразить гостей или очаровать леди. Лау из тех рыцарей, что не унижаются перед прекрасными дамами, он просто берёт своё.              — Ласковый поцелуй       Подарил забытье.              Звёздный причудлив узор       На млечном пути.              Сердца пылает костёр,       Тает стон в тишине.              Сильно желанье любви,       Что хотят обрести.              С кем разделила постель       Ясноокая Лин?              В мире причудливых снов       Ты придёшь ли ко мне?              Там воскресают мечты       Из далёких глубин,              Песни цикады поют       О далёкой весне.              Реки прохладу несут       С белых горных вершин,              Нежно обнял ветерок       Стебли трав на полях.              Всяк, кто приходит сюда,       Сам себе господин,              Воле подвластны его       Небеса и земля.              Скоро наступит рассвет,       Он внушает ей страх.              Мир, где нет места мечте,       Безразличен и пуст.              Лучше журавль в облаках,       Чем синица в руках?              Страстный его поцелуй       Не сильней моих чувств.              В пьяных прекрасных глазах       Не увижу ответ.              Верь, несравненная Лин,       Счастье вечное есть.              Стран на земле, как песчинок в пустыне —       Не счесть.              Мир — это сон, а во сне       Невозможного нет.              — О, это было прекрасно и так грустно. И как философски… Я сражён наповал! — Друит смахивает несуществующую мужскую слезу, подчёркивая, что растроган.       Лау Тао улыбается, он знает правду: «Тебе наплевать. Это всё болтовня, сотрясение воздуха. Так же, как и у меня, но не столь остроумно».       — У вас явно талант, граф Лау, напрасно вы его зарываете. Ах нет, простите, я догадалась! Истина в вине, оно у вас сегодня особенное, пробуждает поэтические способности. Новый поставщик?       Мадам остра на язычок, как всегда. Она вызывающе смотрит на Лау и соблазнительно обхватывает губами мундштук. Прищуривается и, наклоняясь, выдыхает прямо ему в лицо.       — Может быть, мадам. Может быть… — загадочно произносит тот, облизав губы. Она хороша. Мадам Ред безумно привлекательна, но сейчас ей незачем знать об этом — много чести.       — Прочитайте ещё что-нибудь! — выдыхает виконт, умоляюще всплеснув руками. — Пожалуйста! Это было прекрасно!       Лау приподнимает бровь и небрежно посматривает то на него, то на мадам одним только левым глазом, правый прищурен. Лау Тао сегодня играет, он развлекается сам.       — Что ж. Пожалуйста. Никогда не любил японцев, но у них есть занятные трёхстишия:              — Сонная осенняя муха       Села на варенье из сакуры.       Вот и кончилось хайку**.              Мадам щурится, еле сдержав смешок. Виконт пьян, не расставаясь с бокалом вина, он смотрит вверх и проводит перед глазами рукой слева направо — тени-призраки медленно ведут хоровод на стене среди шёлковых сосен, подчиняясь движению его пальцев. Вдруг его слегка перекашивает. Лау тихонько смеётся: неужели Друит наконец начинает понимать, что над ним издеваются?       Виконт поднимается с дивана рывком — его слегка покачивает — и недовольно расправляет плечи, потягивается в изящном и неуместном па, словно позабывшийся танцовщик.       — Ах, задержался я здесь. Хорошо в вашем чайном клубе, милейший Лау. Право слово, хорошо, — и обращается к мадам: — Я собирался покататься по вечернему Лондону. Не составите ли мне компанию, прекрасная баронесса?       Сделав неуверенно пару шагов, он протягивает ей руку, специально замедляя движения. Приседает в лёгком реверансе, томно вздыхает и хлопает ресницами.       Лау хмурится чуть заметно, не отдавая себе отчёт, но мадам видит только Друита. Подаёт ему руку, кокетливо отводит взгляд и склоняет голову чуть набок. Её большой веер с красными страусовыми перьями опускается и вздымается, словно плавник диковинной рыбы, перемешивая потоки дымного моря. Он не приносит облегчения, но ей и так хорошо.       — Да, пожалуй. Не помешает немного проветриться…       Она бесстыдно трогает ногу виконта кончиком своей туфельки. Мадам не задумывается, насколько приличен этот жест, или намеренно дразнит? В мире снов закрытого китайского клуба слова «честь» и «приличия» имеют немного иное значение. Всё, что происходит в его стенах, навсегда останется за ширмами и бумажными перегородками. Все постоянные посетители пользуются этим.       «Что ж, пора и честь знать», — думает Лау. Мысли медленно движутся в его голове, они, словно камни, перекатываются приливами впечатлений и скрытых реакций, анализа и прогноза. Жизнь Лау Тао — вечная полудрёма, маскирующая пытливый ум, острый слух и хорошую память.       — Пойдёмте, — вздыхает виконт, закусив губу, и нежно поглаживает перчатку мадам.       Лау устал, он зовёт своих девочек.       — Благодарю вас, дорогие гости. А мой вечер здесь обещает быть ещё долгим. Дела, знаете ли, дела, — хозяин кланяется. — К сожалению, не могу разделить вашу радость. Но в ночи и без меня много всего интересного.       Китаянки в коротких ципао подают виконту пальто с лисьим воротником, берут гостя под руки, игриво поглаживая рыжий мех. Друит щедро одаривает каждую чаевыми из своего кошелька, и девчонки, тихо смеясь и перешёптываясь о чём-то, провожают его до двери. Один строгий взгляд мадам Ред — и китаянки мигом исчезают, будто бы вспомнив: всё для услады гостей. Хозяин китайского домика равнодушно пожимает плечами, нехотя извиняясь: что с них взять!       «Почему ты так сильно стучишь, глупое сердце? — спрятан за отрешённой улыбкой Тао немой вопрос. Есть ответ, который он сам не желает слышать: — Ты много куришь, китаец. Ты слишком умный и гордый. И достаточно глупый, чтобы перехитрить себя. Твоя дама уходит с другим».              Лау Тао сам подаёт плащ.       — До встречи, любезный граф, — небрежно бросает мадам. — Время с вами летит незаметно... Порой так хорошо и тепло, что задумаешься, а вспомнить — нечего, всё вылетело из головы. А-ха-ха.       Леди смотрит свысока на китайца, но китаец непрост.       — Мадам умеет правильно расслабляться, — вежливо отвечает он. — Искусство уйти от мира доступно не каждому.       Комплимент пришёлся ей не по вкусу. Отвернувшись, она торопит Друита:       — Чем же вы заняты, милый виконт, я заждалась! Мне здесь томно и душно.       Друит как всегда беззаботен, порхает как птичка, нелепо смеётся:       — На улице ливень, голубка моя, сейчас подадут карету.              Нет, сердце ещё не умерло. Холодно… Сквозняк проникает в открытую дверь, пробирая до самых внутренностей. Сердце сжимается от остроты любимого голоса, голос бьёт прямо в яблочко, рассекая новой стрелой стрелу, как Вильгельм Телль. Но не только это заботит Лау, есть дела поважнее и гораздо более страшные призраки.       «Вечный покой приносят лишь смерть и гармония, которая в твоём криминальном и призрачном царстве недостижима. Ты такой же, как все. Как они, которых ты так ненавидишь. Не думай, что лучше других. — Ему вспомнились слова китайской песенки:       «Риса нет, а мак цветет —       Стонет гибнущий народ»***.       Ты такая же продажная сволочь, как твои партнёры, враги и конкуренты, не строй из себя Дон Кихота. Двуличный китайский болванчик стоит между трубкой, копилкой и чернильницей, он с неизменной улыбкой кивает каждому. Он стремится урвать для себя кусок больше и слаще. Но вот беда, желаемого получить не может так же, как ты. Только урывками и по чуть-чуть, никогда полностью. Мир — это равновесие инь и ян, жизни и смерти, торговцев и покупателей — вечный круг, а после, за жёлтой рекой — такое же царство со своей канцелярией».       Лау не пугает ад, он не раскаивается. Разве что за несовершённые подвиги и незаконченные дела. Он снова затягивается трубкой, которая стала уже продолжением руки. Это всё, что ему остаётся. Время по-прежнему тягучее и глубокое как океан, и чувства медленно тонут, покачиваясь в волнах слетающего с губ дыма.       Мадам Ред оборачивается, заметив, что хозяин заведения задержался. Ей странно видеть грусть на его лице, это явление редкое, словно дождь в пустыне. Лау всегда улыбается: когда рад и когда ему скучно, если злится, влюблён или собирается кого-то убить.       — Не сердитесь, — мнётся смущённо леди.       — Что вы, даже не смею, — он говорит тихо, почти шепчет, вынуждая её прислушиваться и слегка наклоняться к нему. — Даже в мыслях не было! — Опять врёт. И недоговаривает, потому что ей не понять: — Я всего лишь на миг погрузился в страну снов, старого китайца тревожат свои призраки.       — Что вы, вы совсем не старый! — срывается автоматически с языка.       Лау протягивает ей ридикюль. Она прячет лицо за веером, почему-то отводит взгляд. Он молчит, понимает: глаза щиплет от дыма, давно надо было проветриться.       На прощание он задержал пальцы прекрасной дамы возле губ дольше положенного.       — До новой встречи, мадам Ред.              На улице льёт холодный лондонский дождь. Мадам накидывает капюшон и молча выходит, она продолжает обмахиваться веером, хотя этого явно не требуется. Приподнимая юбку, брезгливо переступает через лужу и быстро садится в карету. До Лау доносится смех и звуки её надрывно-весёлого голоса:       — Виконт… Кого ждём, разлюбезный? Скорее! Поехали!       Копыта лошадей и колёса экипажа стучат по мостовой, вторя каплям дождя, а потом стук стихает в ночи. Лау ещё какое-то время стоит на пороге чайной и вглядывается в темноту, наслаждаясь осенней свежестью. Он подставляет щёки холодным каплям и загадочно улыбается. ________________       * Тань Сытун. Крики гусей… //Китайская классическая поэзия: Сборник.lib.ru/POECHIN/china_classic.txt#1       ** Каганов Л. Детские стихи-хайку из страны восходящего солнца.lleo.me/arhive/stih/dhaiku.htm       (В первой строке «Игривая летняя муха» заменена на «сонную осеннюю».)       *** Тань Сытун. Песенка об опийном маке и мешке из-под риса // Китайская классическая поэзия: Сборник. lib.ru/POECHIN/china_classic.txt#1