Апельсин

Сколько прошло времени, Анни не знала. Внутри кристалла времени не существовало – не существовало вообще ничего, кроме липкой изматывающей темноты. Темнота казалась такой густой, что Анни могла бы ей захлебнуться, если бы сумела разжать губы и сделать вдох. Ей было все равно. Снаружи ее не ждало ничего хорошего. Внутри – тоже. Но если зажмуриться крепче и заставить себя забыть о нелепом провале, о покрытых пятнами плесени стенах подвала и охранявших ее солдатах – начинало казаться, что она снова дома. Что она все-таки нашла способ вернуться туда, где никто ее не преследовал, и никто не ненавидел. Больше, чем ничего. Просто больше, чем ничего.

***

По стеклу разбегались белые узоры изморози. Огонь в камине почти погас. Анни сидела на кровати, сложив руки на коленях, и смотрела на искры, прячущиеся среди прогорающих углей. Идти за новой порцией дров она не собиралась. Бессмысленно. Все равно теплее ей не станет. Все вокруг казалось ненастоящим. Блеклым, словно выцветший от времени акварельный рисунок. Это все из-за зимы – почему здесь зима? – или оттого, что она так долго не возвращалась домой, что перестала надеяться, будто ей это когда-нибудь удастся. В окно с силой стукнули. Анни удивленно моргнула. Рядом с ней никогда никого не было – да и не могло было быть. Только отец появлялся пару раз, чтобы сказать, что никогда ее не оставит, но и его облик быстро вылинял и потускнел. А после исчез совсем. Временами Анни пыталась вспомнить его себе заново. Выходило не слишком убедительно. В окно стукнули еще раз. Анни потянулась к шпингалету и, распахнув оконную раму, впустила внутрь потоки морозного воздуха. Третий нацеленный в стекло снежок влетел внутрь и разбился о край каминной полки, на секунду окутав комнату облаком белого снежного крошева. Умирающий огонь раздраженно зашипел, но странным образом разгорелся сильнее. Анни оперлась о подоконник и выглянула наружу. Армин стоял, пританцовывая, в сугробе, доходившем ему почти до колена – снег некому было расчищать, дома это всегда делал отец – и сосредоточенно лепил новый снежок. Заметив Анни, он отбросил его прочь и, помахав ей рукой, бегом бросился к ее порогу, растирая на ходу покрасневшие от холода щеки. Такого просто не могло быть. Дверь даже не скрипнула. Анни отлично помнила ржавчину на разболтавшихся петлях, но звуки здесь тоже казались ненастоящими – оставалось корить себя за слишком бедное воображение. – Что ты здесь делаешь? – спросила она, пытаясь казаться хоть немного рассерженной. На самом деле сердиться на Армина у нее не получалось даже тогда, когда она поняла, что он старается заманить ее в ловушку. Притворяться, впрочем, тоже выходило не очень. – Скоро Рождество. – Армин слабо улыбнулся, глядя на нее с недоумением, и попытался растопить пальцами налипший на ресницы иней. Таять иней не торопился, отчего ресницы и кончики волос, и без того светлые, казались совершенно белыми, словно тронутыми сединой. – Зачем ты сидишь здесь одна? Анни с усилием пожала плечами. Разговаривать с собственными фантазиями, объясняя им очевидные вещи, было как-то глупо. Хотя и приятнее, чем молча сидеть в удушающей тишине подземелья. – А я тебе принес… вот. – Не дождавшись ответа, Армин полез в карман и, вытащив оттуда апельсин, протянул его ей. Ярко-оранжевый, на фоне потерявших краску стен он казался еще более нереальным, чем все вокруг. Анни спрятала руки за спиной. Ей казалось, она и такого не заслуживает. – Зачем ты, Анни? – Армин вдруг опустил руки. Выпавший из его ладони апельсин покатился по полу и замер у порога, прислонившись боком к груде наметенного через распахнутую дверь снега. – Зачем ты?.. Анни закусила губу. Глупо разговаривать с собственными фантазиями, объясняя им причины своих поступков. Даже если очень хочется. Она боялась, в реальности он никогда не сможет ее понять.