Моя куколка по имени Люмен

Когда мне было девять лет, моей старшей сестре подарили фарфоровую куклу. Моя сестра, кстати, её звали Эльза, не особо обрадовалась данному подарку. В её возрасте девочки уже отказывались от подобных вещей и переключались на что-то, как они любили выражаться, более «взрослое»: каблуки, помада, короткие юбки, лак для волос, тушь и томный шепоток о мальчиках. Учитывая все вышеперечисленное, кукла, даже не распакованная, отправилась в самый дальний угол самой высокой полки шкафа. Когда мне было тринадцать, а моя сестра уже окончила школу и собирала вещи в университет на другом краю страны. Фарфоровая кукла явилась мне снова. Она чуть не упала, когда Эльза доставала с той самой злополучной полки свой «любимый свитер», который связала ей наша бабуля и настоятельно заколебала всех своими рекомендациями взять этот свитер с собой в университет, в новую жизнь. Так вот, коробку с куклой я поймал, когда та уже почти коснулась пола. Я словил на себе удивленный взгляд сестры. «Красивая же, ну…»,- промямлил я. Эльза пожала плечами, мол, черт с тобой забирай себе. Я отнес фарфоровую принцессу в свою комнату и начал разглядывать. У неё было овальное лицо, красивая ямочка под нижней губой, хорошо вычерченные скулы и крупные грустные глаза светло-янтарного цвета, так же, у неё были длинные прямые светлые волосы, я бы сказал, что белые. На ней красовалось темно-синее платье из бархата. Её хрупкие фарфоровые плечики выглядывали из под полупрозрачной накидки, нежно-голубого цвета. На длинной, идеально гладкой шее висел кулон в форме звезды, украшенной стразами. У моей фарфоровой красотки даже были видны ключицы, что придавало ей еще большей невинности и хрупкости. Как вы, наверное, поняли, эта кукла стала моей первой любовью. Каждый вечер я нежно расчесывал её шелковые волосы, иногда, перед сном робко целовал её в холодную щечку и укладывал это тонкое тельце в отдельную кровать, которую я смастерил в своей тумбочке. Я не дал ей имени, я просто не мог придумать такое имя, которе смогло бы выразить всю идеальность и совершенство её внешнего облика. Но, я повзрослел, меня стали интересовать уже настоящие девушки, а потом папа получил новую работу и был большой переезд в другой город, и моя фарфоровая избранница была утеряна. Вскоре, я уже забыл о ней, и не вспоминал много-много лет. *** Меня зовут Марк Дрейк. Сейчас мне сорок два года, я атлетически сложен, подтянут и довольно симпатичный брюнет с легкой трехдневной щетиной на щеках. У меня успешный бизнес, хорошие связи, красивая секретарша с упругой попой, которую я при каждом удобном случае шлепаю, а обладательницу оной частенько имею на своем рабочем месте в конце рабочего дня, а иногда в начале и во время. В общем, я обаятельный, богатый холостяк и завидный жених. Это я говорю к тому, что все мои знакомые моего возраста либо уже женаты, либо были женаты по дцать раз, либо имеют постоянный круг любовниц. А у меня все как- то хаотично. Если честно, я страдаю из-за того, что ни разу в жизни толком то и не влюблялся. Я испытал тысячу и одну страсть, предался всем семи смертным грехам, я вытворял такие вещи, что вспоминать стыдно, но взаимной, теплой, нежной, неосязаемой любви я никогда не испытывал. Ну, я пытался, честно. А потом попытки сошли на нет, и я забил на это безнадежное дело. Я просто существую, а не живу. Мне холодно и пусто. И эту бездонную пропасть я заполняю первоклассным алкоголем, красивыми женщинами, деньгами, дымом дорогих сигар, легкими наркотиками, игрой в карты и беспорядочным проебыванием моей жизни. Пять лет назад я переехал в этот большой элитный дом с красивым видом на парк, ворчливым консьержем на первом этаже и тройной охраной по всему периметру. Живу я на втором этаже в квартире под номером «3», а соответственно напротив моей двери квартира с номером «4». И, кстати, говоря, на каждом этаже находится целых две квартиры, а не три-четыре-пять-шесть как в нормальных домах. В квартире номер «4» жила разведенная женщина с одиннадцатилетней дочерью. Саму мадам звали Викторией, она была одним из ведущих хирургов города, так что её частенько не бывало дома, да и она отчаянно пыталась наладить свою личную жизнь, но чуть позже поняла, что ей и так не плохо, поэтому пять-шесть интрижек в год для неё было в самый раз. И деньги, веселье и хороший трах для поддержания формы. Мадам Виктория была весьма недурна собой и не глупа, так что заинтриговать мужчину для неё было плевым делом. Но её дочь была её противоположностью: невысокая, толстая, молчаливая, вечно ходила в какой-то замусоленной шапке, бледная, под глазами синяки и мешки от недосыпа, как-будто не её мать оперирует людей круглые сутки, а она . Но если присмотреться, то лицо у неё было очень даже нечего, эдакая жируха с милым личиком. Я не знал её имени. Но я знал, что она и её мать носили фамилию её отца немца - Круспе. В общем, мое знакомство с этой странной особой началось, где-то полгода назад, в сентябре, когда стадо школьников бежит в школу, а сердобольные мамашы закупают цветы вагонами. Я сидел на кухне и попивал кофе, лениво скользя взглядом по лысеющим веткам деревьев из парка, и тут мой взгляд зацепил что-то интересное. Через парк шла дочь моей соседки, в деловом костюме, в той самой шапке и с небольшим рюкзаком за плечами. Видимо линейка в честь начала учебного года прошла не великолепно, так как толстушка чуть ли не матерясь с силой пинала перед собой пустую банку от пепси. Сильный порыв ветра врезал ей в лицо и шапка сползла на затылок, она быстро её поправила и, насупившись, как снегирь в сорокаградусный мороз, в ускоренном темпе зашагала к подъезду. Я быстро проморгался, на миг мне показалось, что под этой шапкой скрывалось что-то до боли знакомое, но потом я хмыкнул, выкинул это из головы и продолжил пить кофе. Второе мое более тесное знакомство с пампушкой состоялось достаточно скоро, а именно 11 сентября. Было десять вечера, и я решил прогуляться до мусоропровода и выкинуть пакет с мусором, который уже начал попахивать, прошла бы еще пара дней, и там бы зародилась новая жизнь. А дом у нас странной конфигурации, поэтому до мусоропровода нужно было топать до пятого этажа, можно было покататься на лифте, но я не настолько ленив. Я натянул на себя джинсы, и метко засунув ноги в тапочки, вышел. Я рассчитывал сходить туда и обратно достаточно быстро, поэтому даже не потрудился причесаться и тем более, надеть что-то наподобие футболки. Я веду это к тому, что когда я вышел на лестничную площадку, то сразу же увидел кое-что, а точнее, кое-кого. Это была толстушка из квартиры напротив, она стояла на лестнице, которая вела на третий этаж и что-то воодушевленно чирикала маркером на стене. Услышав скрежет от открывающейся двери, а затем и меня, она оценивающе «облапала» меня взглядом, хмыкнула, повернулась обратно к стенке. От её взгляда и такого равнодушия мне стало слегка неловко и немного стыдно, за себя. - Вандализм-это плохо, - сказал я, поднимаясь по лестнице. - Смотреть порно на домашнем кинотеатре, не закрывая штор - плохо,- в тон мне отозвалась она, не отрываясь от стены. Я слегка оробел,- Сильно было видно? - Сильно, рыжая переигрывала. -Ты сыграла бы лучше?- я издевательски посмотрел на неё и облокотился на перила. -Естественно,- спокойно, не оборачиваясь, ответила она. -Может, покажешь как надо? Например, со мной?- я искренне надеялся вогнать её в краску. Она резко повернулась ко мне, с громким щелчком закрыла маркер и, приподняв бровь, деловито начала снова изучать меня, и, в конце концов, сказала,- Нет, избалованные мужики меня не заводят. -Что?! Это я избалованный?!- взревел я. - Нет, сосед мой напротив,- хихикнула она, и быстро вручила мне маркер и очень ловко, не смотря на свои габариты, в три прыжка скрылась за дверью своей квартиры. И тут я услышал, то, что услышала она, шаркающую походку консьержа, видимо я своим воплем привлек его внимание. Я как мог, впихнул маркер в мусорный пакет и сделал вид, что поднимаюсь к мусоропроводу, как тут меня окликнул консьерж, бойкий дедок. -Эй! Голая спина! Какого хера кипишь, поднимаешь?! -Да гады какие-то стенку изрисовали. А я пошел мусор выкидывать и увидел это,- отозвался я, махая рукой на стену. Кстати, там красовалась целая картина, а именно: грустный хуй, веселый хуй, хуй в коме, хуй разрушает сущее и тому подобное. Причем каждая миниатюра была подписана с любовью и заботой. Дедок побурчал, и пришел к выводу, что теперь, можно собрать со всех жильцов деньги на перекраску всего подъезда. -Да и почти на каждом этаже есть подростки. Жаль, что здесь единственный угол, где камеры не стоят,- подытожил консьерж и плавной уточкой ушел на свое рабочее место, досматривать сериал. Я покосился на дверь с цифрой «4». Вот умная сучка. *** На следующий день, утром, я пил кофе и снова изучал плешивый парк. Жизнь текла мирно вяло, как замерзшее масло по лезвию ножа. Все было уныло, пока я не заметил её. Дочь соседки стояла на входе в парк, видимо шла в школу, а через парк можно хорошо срезать. Она сверлила взглядом моё окно, а когда поняла, что я её заметил, помахала мне рукой и с чистой совестью развернулась и ушла. Я поперхнулся. С тех самых пор у нас с ней появился такой утренний обряд. *** Следующая встреча состоялась в ноябре. Почему-то зима решила напомнить о себе раньше времени. И весь город за считанные сутки погрузился в снежный авангард. Снег был везде. Машины не могли выехать из гаражей из-за сугробов, снегоуборочная техника не справлялась, кто-то злился, а кто-то лепил снеговиков и делал снежных ангелов. Из-за снегопада и заморозков начались проблемы с поступлением воды в жилые дома. Было два часа ночи, я копошился в бумагах и строчил отчеты. Вдруг, в моей квартире раздался звонок. Очень даже настырный звонок. Этот звонок был настырнее, чем двойной подбородок в сорок пять лет. Я подошел к двери, и тут меня посетила мысль, что я живу в элитном районе, с тройным уровнем защиты и консьержем на первом этаже, здесь не могут просто так звонить в дверь. Самое время достать мои боксерские трусы с антресолей, смахнуть с них тройной слой пыли и вспомнить молодость. Но дверь я, однако, открыл, о существовании глазка я как-то в тот момент не вспомнил. Передо мной стояла она, дочь соседки. Шапки на ней не было, и я увидел длинные белые волосы, собранные во взлохмаченный пучок на затылке, который съехал на бок. Толстушка зашмыгала носом, и тут, я заметил, что лицо у неё красное, и она изо всех сил пытается сдержать слезы. - Лёд, срочно,- выпалила она. - А что такое…?- затормозил я. - Живо! - рявкнула она. Я подчинился, галопом сбегал на кухню и принес ей небольшую коробку, в которой должны были быть кубики льда, но коробка покрылась тройным слоем этого, же льда, так что я решил, что сойдет. Когда я вернулся, то увидел, что моя ночная гостья сидит на пуфике в коридоре. Я подошел к ней и хотел что-то сказать, как она резко выхватила коробку у меня из рук, приложила её к ноге, пониже колена и блаженно закатила глаза. И тут я заметил, что она сидит в одной длинной футболке, а левая нога вся в кровяных разводах. Я сел на пол рядом, и спросил: - Как оно так вышло? - За лямку сумки зацепила ногу, когда с дивана вставала и об журнальный столик бум-бум-бум. - А чего ты ко мне приперлась? - спросил я, шаря рукой в кармане куртки, которая висела рядом. Наконец-таки нащупав прохладную упаковку сигарет, я ловко выудил её наружу, и, получив одобрительный кивок, закурил. - Мама на операции, ей не до меня. У моего холодильника нет морозильной камеры, мама там выращивает цветы. Холодной воды во всем доме с самого утра нет. Так что выбор был очевиден,- она пожала плечами. - Ясно,- сказал я, выдыхая дым,- Чего это ты бегала по дому в два часа ночи? - А может мне в туалет приспичило? - вопросом на вопрос ответила гостья. - Отвечаешь как еврей. - Моя мама на четверть еврейка. - И вышла замуж за немца. - И притом, весьма удачно, в финансовом плане. Крыть было нечем, она снова меня сделала. Повисла неловкая тишина. - Как тебя хоть зовут? - начал я. - Люмен. - Как рок-группу? - хихикнул я. - Эта шутка уже приелась,- устало ответила она. - Нет, так велело мамино больное воображение. - И? - Люмен - с латыни переводится как свет. По молодости мама загонялась по этой теме. - Весьма конкретно, я бы сказал. - Ха-ха-ха, - саркастично отозвалась пышка, - Смешно до боли. - Ну, ты и наглая, приперлась ко мне, я может быть спал! - Не спал же. - Тебя в школе уважению к старшим не учили? - В школе нечему полезному не учат, поверь. Сказав эту фразу она коротко зевнула и, положив голову на тумбочку, заснула. С каких это пор мы перешли на «ты»? Великолепно. У меня в прихожей, в третьем часу ночи, сидит полуголая, несовершеннолетняя толстуха с окровавленной ногой. Хотя, если приглядеться. Я встал. Не такая уж она и толстая, и весьма симпатичная. Белые волосы, длинная шея, красивая ямочка под нижней губой, бледная фарфоровая кожа.. В груди как-то непонятно щелкнуло, заскребло, заныло. Я резко отвернулся и пошел в свою комнату за пледом, вернувшись, я обнаружил, что её нет, входная дверь открыта, единственное, что напоминало о присутствии Люмен это пара капель крови на линолеуме. *** Я не видел её уже почти месяц. Она не махала рукой мне по утрам. Я даже не видел, что она ходила в школу. Наверное, ходила главной дорогой. А вдруг, она заметила, что я на неё пялился?! Может я её чем-то обидел? Не так сказал? Женщины такие, особенно в подростковом возрасте, хотя, нет. По жизни. Я понял, что скучаю по Люмен. Скучаю по нашему обряду. Скучаю, по её белым волосам, которые увидел так мимолетно. Наверное, они мягкие на ощупь. В последнее время меня начала посещать навязчивая идея, нет, фантазия. Я до смерти хочу зарыться носом в её волосы и вдыхать их аромат. Я хочу хоть кончиками пальцев потрогать её фарфоровую кожу. Я определенно болен. Из-за всех этих мыслей и терзаний я стал дерганным, злым, на работе все от меня шарахались. Секретарша откровенно боялась. И за этот чертов месяц я никого ни разу не с кем не переспал. Не всадил, не трахнул, не поимел, называйте, как хотите, мне нужна была разрядка. Погрузившись в подобные мысли, я ушел с работы. Через сорок минут я уже поднимался на свой этаж, и увидел её. По сердцу, словно мёд потек. Она стояла возле моей двери и по ходу дела ждала меня. На ней были потертые джинсы и зеленая толстовка, кеды и многострадальная шапка. В руках она держала коробочку для льда. Завидев меня, Люмен улыбнулась и протянула мне коробку. Я взял. Тишина. - Спасибо,- начала она. - Прости, что не заносила, у меня были проблемы с учебой, не вылазила из-за учебников. - Ясно, - сухо ответил я. - Я не знаю твоего имени, - она растерянна. Я смягчился, - Марк. Марк Дрейк. - Люмен. Люмен Круспе,- девушка протянула мне свою небольшую теплую ладошку. Я пожал её. - Не носи шапку, у тебя красивые волосы, - сказал я. Люмен слегка наклонила голову в бок, грустно улыбнулась, быстро, почти мимолетно и произнесла: - Особенных не любят, нельзя выбиваться из толпы,- развернулась и зашла в свою квартиру. Я стоял возле своей входной двери. В руках сжимал коробочку для льда. И улыбался как идиот. Мои мольбы были услышаны, я её увидел. *** Потом мы виделись с ней часто, почти каждый день. Она снова махала мне рукой, перед тем как идти в школу. По вечерам она приходила ко мне, и пока я копался в бумагах, она смотрела телевизор, рисовала, делала уроки. При мне шапку она не носила, что откровенно говоря, приводило меня в щенячий восторг. Потом, она мне сказала, что ей страшно находиться одной в большой и пустой квартире. Наверное, она считала меня своим папой, которого у ней никогда не было. Хотел бы я, чтобы это было так. Я узнал, что в школе над ней издевались из-за волос, бледной кожи и лишнего веса. В один прекрасный день, Люмен не сдержалась и подралась с обидчиками, выиграла, но стала изгоем. Но Люмен была прекрасным человеком. Я понял это. Интересная, по-своему обаятельная, вспыльчивая и немного стервозная. И у неё были глаза светло-янтарного цвета, как у… Я не мог вспомнить как у кого. Она была как ёж. Колючая, одинокая, но с мягким животиком и милой мордочкой. Мы вдвоем заблудились в своих колючках и одиночестве. Я еле сдерживал себя, старался не смотреть на неё так явно, намеренно брал больше работы на дом. А потом настали новогодние праздники, и Люмен уехала к своему отцу, на две недели, на две долгих недели. Я плохо помню, как я их пережил. Все мутно, как в тумане. Моя куколка вернулась 15 января, мы виделись мельком, но я заметил, что она была дико вымучена и заметно похудела. Не помню, почему это я начал назвать её куколкой? Потом настала учебная пора. У Люмен выпускной класс. Скоро экзамены, наши встречи стали редкими. Но утренний ритуал сохранял свою силу. Это единственное, что поддерживало ко мне хоть какой-то интерес к жизни. *** Настали весенние каникулы. Мама Люмен уехала во Францию на курсы повышения специализации. Виктория часто оставляла дочь одну, так что, можно сказать, что Люмен жила сама по себе, а её мать сама по себе. Естественно, Виктория не знала о нашей дружбе. И да, Виктория была чистокровной полячкой. На счет еврейских корней, кто-то подшутил надо мной. Эти весенние каникулы я запомнил на всю жизнь. Люмен пришла ко мне вечером. Это был не такой вечер как до этого. - Ты сильно похудела, - заметил я. - Я знаю, нервы,- ответила она. - Не нравится? - Ты мне нравишься любой,- честно ответил я. Мне показалась, или она слегка покраснела? Я продолжил: - Люмен, тебе ведь уже семнадцать? -Ну, да,- она пожала плечами, а потом сузила глаза.- Хочешь завести со мной разговор на тему секса? Марк, я про это все знаю. Благо мама мне в свое время все объяснила. Да, и есть интернет. Я смутился, а она продолжила: - А теперь, я скажу тебе то, что сказала своему отцу: «Папа, я – девственница, не переживай, до свадьбы ни-ни». На самом деле, я просто жду того, с кем мне бы на самом деле хотелось переспать. Первый раз должен быть по любви. Круто, я буду у неё первым. Крутым виражом пролетела мысль у меня в голове, но я резко дал её пинка, пусть летит дальше. Больше мы не говорили на эту тему. Позже мы сели смотреть « Американскую Историю Ужасов». Не плохой сериал, но почему-то в самый пик кровавого месива Люмен уснула. Свернулась калачиком в углу дивана и мирно посапывала. Я потянулся, и пошел в свою комнату за пледом, снова. Вернувшись, я увидел, что моя куколка не куда не ушла, как в прошлый раз. Но она растянулась на весь диван, прям как кошка. Я начал накрывать её пледом, и тут заметил, что у неё задралась футболка, оголив изгиб талии (она лежала на боку). Я не сдержался и провел пальцами, еле касаясь, по её коже. Бархатная, теплая. Слегка запустил пальцы под футболку, нащупал полоску лифчика, провел рукой дальше, нащупал прохладную металлическую застежку. И тут она открыла глаза. Сонливость слетела с неё мгновенно, а я застыл как истукан. Прошла минута, другая, еще одна. Неизвестность тянулась долго. - Ну, ты либо действуй, либо ложись рядом, а то у меня спина мерзнет, - хихикнула она. - Дурочка, - выдохнул я. - Дерзайте, сударь, я вся ваша! - откровенно издеваясь, сказала Люмен. Я последовал её совету. Она очень мягкая, и хрупкая. Очень нежная. Мило жмуриться, когда я целую её в шею. Немного смущается, но потом подается натиску. Сжал её упругие бедра. Для виду надула губки. Поймала поцелуй. Улыбается. Сжала простынь. Изогнулась дугой. Перехватывает дыхание. Жарко. Мне кажется, что я сейчас задохнусь. Мне кажется, что своей страстью я её сломаю. Мне душно. Пульсирует. Замираем. Блаженство. Люмен спит, её светлые волосы каскадом разметались по подушке, в свете окна она похожа на фарфоровую куклу из дорогого магазина. Я сижу на кухне и пью чай с лимоном. Пора завязывать с кофе. Смотрю в окно. Возле парка светит яркий фонарь. Свет... Пора начинать что-то новое. Я не знаю, что с нами будет завтра. Не знаю, что будет послезавтра. Не знаю, что будет через месяц, год, десятилетие. Но я знаю, что я постараюсь сделать кое-кого счастливее. Я перестану быть эгоистом. Конечно, не все сразу, но я постараюсь. Люмен закончит школу и поступит в другой город. А я плавно переберусь туда. Это будет нашим маленьким секретом. Никто не узнает о наших отношениях. Особенных не любят, нельзя выбиваться из толпы.