***
Особняк семьи Вонгола всегда славился своей гостеприимностью: здесь часто появлялся Дино Каваллоне, по делу или без повода, нередко заглядывали Бьякуран и Юни, ныне счастливая парочка боссов семьи, иногда можно было заметить Варию и Шимон, техники и CEDEF тоже не брезговали заглянуть к друзьям за результатами работы, воспоминаниями прошлых дней. Словом, резиденция никогда не пустовала, за исключением трудных времен, непрерывных заданий, переговоров, половине которых способствовал Реборн, и сейчас помогающий несмышленому двадцатилетнему боссу в солнечной Италии, где зима была такой же редкостью, как и знакомая всем прохладная весна. Средиземноморье дышало теплом. В Намимори царила суматоха, на главных улицах городка было не протолкнуться, люди забывали обо всем в последние дни уходящего года, сбегали в столицу, возвращались домой, украшали дома и потакали младшим. Яркие свитера, шапки-шарфы – все кружилось многообразием цветов и форм, а негласная глава городка чувствовала себя по-прежнему неловко. Сколько времени утекло с того бала-маскарада: Хана уже готовилась к переезду в роддом; смущенная и одновременно счастливая Хаято ругалась и снова мирилась с кем-то в доме дальше по улице, а звон битой посуды слышался еще отсюда; Такеши играл в бейсбол и катался по миру, чередуя сложнейшие миссии и мирные матчи за сборную Японии; Тсунаеши радовал Киоко частым возвращением домой, забытыми в кабинете бумагами и тихим семейным счастьем; свадьба Бьянки и Реборна отменилась еще за час до бала, как оказалось; Ламбо и И-Пин пропадали в горах Тибета, покоряя снежные вершины; Рокудо и Хром укатили в Париж любоваться красотами Сены и смотреть на город с высоты птичьего полета. Один лишь Хранитель не покидал бессменного поста, но и ей сейчас казалось, что пора что-то менять. Незаметно для себя она услышала тихий перестук колес по рельсам и поняла, что Токио встречает ее своими душными объятиями небоскребов. Столичная жизнь казалась ей муравьиной суетой, глупой тратой времени, но сейчас, подхваченная увлеченной коллективными мыслями толпой, она шла в один из торговых центров Токио. В глубине сознания даже промелькнула мысль подарить что-то кому-то из Хранителей. Импульсивной Хаято, например, или Реборну, в свое время сделавшему довольно много, – изредка киллер напоминал о наличии долгов, а Хибари делала вид, что не помнит, но все было ясно, как день, для обоих. «Глупости», - отмахнулась от них девушка, решая согреться. Легкое итальянское пальто не сильно грело, шарф не спасал, а кофе в небольшой забегаловке этой обители суматохи приятно обжигал ладони, таблетки от головной боли были приняты сразу же: слишком много людей. Скопления нервировали спокойную и флегматичную азиатку, и ей иногда хотелось, чтобы все они заменились кем-то, кто гораздо более чист в плане души – синтоистские нравы входили в ее понятие патриотизма. Разъехались стеклянные двери входа, взгляду отдыхающей Хибари предстала компания повзрослевших Хранителей. Видимо, все решили собраться, чтобы с ностальгией отметить Новый год, Нана-сан наверняка им рада, в доме снова нет свободных мест. Моменты прошлого захватили Хранительницу: борьба со слабым школьником за приемную для Дисциплинарного кабинета, Хиберд, первая встреча с Рокудо и поражение, Конфликт Колец, десятилетнее будущее, так и не открывшее ей всех тайн, церемония наследования и рыбьи глаза Энмы, снятие проклятия Аркобалено и Виндиче, миссии, миссии, миссии. Бал-маскарад и парень-феникс. Хибари помнила, как в спешке сбежала после фейерверков, то ли напуганная своими порывами, то ли смущенная слабостью, то ли раздраженная неприятным полужаром итальянской ночи. Ответа точного не знала и сама брюнетка, но в шкафу все еще покоилось на вешалке платье цвета темного небосвода, и лежала маска, сохранившаяся как странное воспоминание. Быть может, она все еще хотела встретиться на приеме с тем странным парнем, который отнесся так непривычно трепетно к чужому пространству, быть может, она последовала нетактичному совету бывшего репетитора о семье, быть может, она просто спрятала все внутри, как сворачиваются клубком встревоженные ежики.***
В ночном Палермо все еще кипела жизнь. Город засыпал, просыпалась мафия, как в старой детской игре. Бьянки коротала время за новыми рецептами ядовитой кулинарии, Дино, сейчас пребывавший в гостях у девушки, пытался чем-то помочь, но вскоре оставил эту идею как заведомо бесполезную, почти свернув пару мисок и запутавшись в своих конечностях, за что был награжден тихим смехом и прозвищем «Пони». На кухонном диванчике пристроилась небольшая белоснежная подушка, а на ней – белобрысая голова Десятого Каваллоне, с интересом наблюдавшим за «колдующей» ровесницей. Распущенные светлые волосы Бьянки тянули к себе прикоснуться, и Конь едва мог себе отказать в этом. Отчасти взрослый ребенок даже был рад расторжению её помолвки с бывшим учителем, но этого нельзя было показывать. Оставалось только наблюдать и ждать, и пытаться что-то изменить. Предвкушение Нового года меняло темные мысли на светлые, и даже Ядовитый Скорпион это чувствовала, не ощущая закономерной подавленности и обиды на любимого Аркобалено. Отчего-то хотелось петь, и вскоре негромкий мелодичный голос заполнил помещение. Карие глаза блондина закрылись, а волны сонливости подняли его над песком раздумий, увлекая прочь от всего к этому манящему звучанию почти забытой с детства колыбельной.***
Тсунаеши смеялся, приобнимая Хаято за талию и увлекая всю компанию к стендам кинотеатра. Премьера новых предновогодних фильмов, атмосферу праздника они вдохнули с полетом снега на экране. Фильм увлек их от домашней и рабочей суеты, заставил забыть все невзгоды последних дней, несостоявшийся мир с Розалио и последнее покушение на жизнь Дечимо Вонголы. Заставил забыть мелочные перебранки Хаято, волнение перед становлением отцом Рехея, отъезд отца и его письмо Такеши, Рокудо предпринял пару шутливых попыток, как прежде, захватить тело Тсунаеши, а тот смеялся и отшучивался. Большое полотно, на котором кадры сменялись кадрами, светилось и повествовало о чем-то слишком реальном и близком. А за пределами теплого помещения все еще падал снег, заполняя собой просветы асфальта. Реборн ждал их у выхода, не без удовольствия наблюдая за расслабившимися Хранителями, взрослых детей, каждый их которых был незаменимым. Умиротворение и четкая уверенность в завтрашнем дне Ямамото, вспыльчивая рациональность Гокудеры, смущенное терпение повзрослевшего Савады, громкая энергичность Сасагавы. Сеанс заканчиваться упорно не хотел, и известнейший киллер спустился этажом ниже, ведь, кажется, кофейня там предлагала крепчайший колумбийский напиток, который казался итальянцу лучшим из всех. Маленькая белоснежная емкость с практически черным кофе напоминала о том, что сегодня спать мужчине явно не придется. Проводив взглядом вежливую официантку, репетитор заметил греющую руки о чашку брюнетку, мелькнула мысль о тесноте мира, но удивления не вызвала, хотя видеть Кею в Токио несколько необычно. Не преминув воспользоваться недо-приглашением бывший Аркобалено подсел к ней, ненавязчиво утягивая в беседу и чувствуя странную зажатость и отчужденность в общении. Зима не влияет ли? Получасом позже, не дожидаясь шумной компании выпускников Намимори, они уже почти запрыгивали в вагон Токийского метро, увозившего их неведомо куда. Случайные поезда, странные беспорядочные пересадки. Сейчас Кея чувствовала себя в толпе и в одиночестве одновременно. Реборн, пусть и будучи слишком взрослым для ребячеств, зачем-то вел ее по бесконечным переходам, отправляясь, куда ему одному ведомо. Светлые вагоны, радостный говор японцев и туристов не мешал, наоборот, помогал Кёе забыться, и она уже не сопротивлялась руке, которая держала ее за плечи, не давая никому из толпы слишком сильно приблизиться к девушке. Вероятно, Реборн все понимал, а эта поездка в метро была лишь очередным тихим ребячеством перед чем-то гораздо более грандиозным. Поднявшись на одной из странных станций, чье название неприятно напомнило имя Деймона Спейда, хотя Хибари точно знала, что названа станция в честь какого-то памятника в Токио, они проследовали по неизвестному Кёе маршруту. Вообще, сам город она знала плохо, в отличие от Реборна, который определенно точно знал, куда и как идти. Спустя пять минут прогулки она оказалась в парке, снова кутаясь в темно-фиолетовый шарф и держа в ладонях крепкую горячую ладонь Реборна, несмотря на нелюбовь к прикосновениям. Немного снега попало за воротник, и Кея едва успела удивиться, что Токио сегодня непривычно укрыт белым одеялом, как мужчина снова повел ее вглубь садов. Мелькнула идея прийти сюда весной, когда станет совсем тепло, зацветет сакура… Присутствие все еще не слишком приятных лепестков и сладковатого запаха уже не так действовало на угрюмую Хранительницу. Замерзший пруд и полное одиночество в парке натолкнули Хибари на мысль о тихом убийстве, и она усмехнулась сама себе, поднимая голыми ладонями немного снега и запуская в идеально черную спину Аркобалено. Тут же осталось белесое пятно, а итальянец обернулся, закончив созерцать выходящую на ранне-темный зимний небосвод луну и принимая условия игры с удовлетворенным смешком. Хибари относительно счастлива. Миссия выполнена, а взрослые снова стали детьми на ближайшие полчаса беготни по заснеженному парку, снега и мириадов звезд, которые прячутся за ярким светом зажженных фонарей. Домой Кея вернулась далеко за полночь и не одна. Ролл и Хиберд встретили хозяйку довольным топотом маленьких лапок и негромкого посвиста любимого гимна. Зеленый чай с мятой и теплый котэцу согрели и ее, и спутника, коим сегодня являлся Реборн, решивший, что Савада не особенно расстроится, если проведет предпоследний предновогодний день в компании старых друзей, а не учителя. Фильм до утра, и Кея засыпает, разметав слегка отросшие за полгода волосы по подушке футона и чувствуя легкие прикосновения к прядям. Ей снится маска, полет, кружащийся по Токио снег, легчайшая поступь предстоящего праздника, сделанные для новогодней ночи онигири, колокольчик в храме, убежище в Намимори, Бьякуран, параллельные миры, где она не связана с мафией, черный кот с гетерохромией Рокудо, набор сюрреалистических образов недавней немецкой выставки, кровь на лацканах черного пиджака, обручальное кольцо и много, много образов, которые никак между собой не связаны, но связаны с ней самой. А утром, когда вся картина начинает срастаться, ее будит шум чайника где-то на кухне, и сонная Хранительница следует за этим звуком, думая, что же она хочет там увидеть. А вот видит она просто Реборна в футболке, одолженной из шкафа: когда-то в ходу были безразмерные. Чашка с чаем на столе, тарелка с омлетом и кусочком рисовой булочки, и Солнце прекрасно знал, что ест Кея предельно мало. Впрочем, от такой заботы трудно отказаться. Девушка присела напротив, протирая слегка покрасневшие глаза, а за окном уже подмораживал тихий полдень тихого городка. С завтраком вскоре было покончено, посуда вымыта и разложена по местам, а Реборн готовился к отъезду. Кея не держала, не расстраивалась, хотя, наверное, и стоило бы. Хищники – независимость превыше всего. Хибари приняла его за равного, а потому не смела перечить, хотя и имела право отказать. Редко киллер оказывался не прав.***
В Палермо рассвет встретил двоих, уснувших на узком кухонном диванчике, легкой ломотой костей и голосовым сообщением на почту Каваллоне. Если прислушаться, можно было различить веселый смех Савады и возбужденные рассказы Рехея и Такеши о последних соревнованиях. Звонила Хаято, все же простившая сестре все, что та устроила перед балом. Дино улыбался и стискивал девушку в объятиях, отчасти спросонья представляя на ее месте далекую Кею, отчасти наслаждаясь еще не выветрившимся ароматом духов Бьянки, чувствуя мягкие волосы под ладонями и шепот почти на ухо, но адресованный сестре. Бьянки спокойно улыбалась, обхватив одной рукой за шею Каваллоне, а второй придерживая телефон. Неудобно, но из далекой России Гарцующий привез ей пословицу: «С любимым и рай в шалаше». И сейчас, встречая новый декабрьский день в объятиях друг друга, они даже чувствовали себя гораздо более уютно, чем когда-либо. Ночные бдения, вероятно, даже этому помогли, а сейчас им оставалось просто перебраться в постель и отоспаться в тепле и истинном уюте. Каваллоне благодарил судьбу за наступивший день снова и снова.***
Карминные глаза остановились на картине. Три сферы: две матовых, одна отражающая. Мужчина с листами бумаги, карандашом, комната в стиле прошлого века. Мауриц Эшер? Парень впервые слышал это имя, как, вероятно, и многие, присутствующие здесь. Знаменитая выставка в знаменитом городе. В одной из Берлинских галерей были представлены картины и литографии художника, Шимон не мог пропустить подобное мероприятие – десять лет мафии научили его ценить искусство во всем, и теперь сюрреализм привлекал молодого босса. Аловолосый остановился после у изображения руки и шара – знаменитый автопортрет. Энма задумался. А почему именно шар? Почему со стороны – только руку? Почему себя? Он слабо улыбнулся мыслям и отвел взгляд от произведения искусства. Рядом стояла невысокая японка, и Козарту показалось, что он ее видел. Когда-то давно, около квартала назад, больше трех месяцев. Он вспомнил ее имя, когда она уже направилась к выходу. - Кёя! Смерив юношу взглядом со смесью удивления и раздражения, она все же удалилась, однако не быстро, давая шанс догнать себя. Все же это несколько напрягало – незнакомый парень, её имя. Энма присоединился к ней мгновением спустя, едва смущенно улыбаясь и спрашивая о прошедшем бале трехмесячной давности. Он был практически уверен, что это именно та, с кем он танцевал по аллеям, та, которая смогла ему довериться. Он помог Тсунаеши, получается? Эта мысль заставила его снова улыбнуться. Хибари забрала из гардероба кожанку, оставила ее на пуфике перед зеркалом, завязывая легкий шарф. Уже одетый Энма помог девушке с курткой, а после неспешно повел ее по улицам осеннего города, тротуары которого уже начинали скрываться под пожелтевшими листьями. Он смотрел в небесную лазурь и видел такие же лазурные холодные узоры на темном платье, видел маску, скрывшую резкие черты, смягчив овал лица. Японка теперь казалась ему не такой недосягаемой, вероятно, из-за проявленного доверия, из-за открывшейся более мягкой стороны души, из-за жертвования одиночеством? Кея не уходила, шла рядом, и Энма решил, что Берлин обязан поприветствовать их чем-то новым. Бранденбургские ворота, бывший Рейхстаг, поездка по всему центру на экскурсионном автобусе. Молчаливая девушка внимательно слушала экскурсовода из наушников, незаметно улыбаясь на вопросы Энмы, не так хорошо освоившего английский, и пытаясь объяснить доступно. Историю своей страны и зарубежья брюнетка знала превосходно, а поэтому гидом она была тоже неплохим. Вышли они на площади бывшего французского рынка, называвшейся Gendarmenmarkt (Жандарменмаркт), направились по Унтер ден Линден к телебашне и острову Музеев. Кея вспоминала прошлую поездку сюда, узнавала места, все еще скованно показывала Козарту. Тот казался счастливым. Вечер окончился на той же Унтер ден Линден в одном из многочисленных ресторанов. Белое вино и сырная тарелка пробудили в азиатке небывалую любовь к Европе – теперь она знала, ради чего можно и съездить в ненавистную часть света. Впрочем, менталитет немцев ей был ближе, чем тех же эмоциональных итальянцев или французов, что не могло не повлиять на пребывание в стране. Энма внимательно наблюдал, будто продолжая изучать повадки хищницы, хотя так оно и было. Он – травоядный, вознесшийся до статуса зверька, но не равного. Просто чуть спокойнее, чем прочее, чуть более понимающий. Хибари сказала это прямо после нескольких глотков вина - пить она так и не научилась. Отель встретил ее тишиной убранного номера, полупьяным весельем прошедшего дня, прохладным шелковым постельным бельем и прозрачной душевой кабинкой. Не было ей одиноко – все ощущалось как данное – Энма ждал ее после этажом ниже у себя, вероятно, картины Эшера давно вылетели у него из головы. А может, наоборот. Кея не знала. Энма и сам не знал. Просто ждал, лежа навзничь на нешироком диване одиночного номера. Козарту хотелось… общения? Возможно, нет, возможно, да. Сейчас в мыслях царила приятная пустота, и он абсолютно ей подчинялся, смотрел в серый потолок, освещенный желтоватым светом бра. Кея появилась в комнате получасом позже, а Энма только повернул голову, улыбнувшись ей. Было заметно, что азиатка смущена или скована подобным поздним визитом, а Козарта это не слишком напрягало, ведь она все же пришла, значит это тоже уйдет. Книга с репродукциями выставки уже лежала на столике, и Хибари, не стесняясь, подошла к креслу, забираясь в него и беря в руки драгоценное для нее издание. Любимые работы пометить закладками, отложить на столик открытую на Рисующих Руках, задуматься о синтоизме, об относительности всего. Очнуться, когда Десятый Шимон снова появится за спиной, молчаливо обопрется о спинку кресла, коснется губами волос. Напеть ту ненавязчивую мелодию их вальса, а после вылететь из номера, поспешно добираясь до своего. Забыться пустым сном до следующего утра, вылет в Токио, поездка в Намимори, тихий дом и спокойная жизнь. Козарта она больше не видела.***
Гокудера очнулась с абсолютной жаждой и адской болью в голове. По симптомам поняла: Такеши все же тот еще мудак. А все почему? Пить меньше надо. Почувствовав руку на талии, девушка проснулась окончательно, пулей вылетая из кровати вместе с теплым пледом. С облегчением, она заметила, что ночная рубашка и белье на месте. Обрадовалась несказанно. Такеши же был недоволен, поскольку просыпался он с трудом и неохотно, не найдя ее рядом. - Просыпайся, бейсбольный идиот, - привычка так и осталась, несмотря на прошедшие десять лет. Хаято все такая же буйная, взрывная, хоть и сносит теперь все эти «бабские штучки». Она теперь одевалась, расчесывала волосы, все так же пряча худое, по-прежнему чуть угловатое тело под большими футболками и джинсами-клёш. - Хаятушка… - изрекло нетрезвое тело, и Хаято раздраженно выдохнула. - Сонная тетеря. На этом их многословный разговор закончился, а Гокудера с превеликим удовольствием покинула гостевую комнату в прежнем доме-ресторанчике семьи Ямамото. На улицах было промозгло, прохладно. В общем, совершенно неприятно. Асфальт раздражал, хотя, если бы его не было, все могло стать гораздо хуже. Мыслить о чем-то более обычном Ураган не могла – выпивка не самого лучшего качества прошлой ночи после кино не давала. Реборну, наверное, надоело с ними нянчиться, выдохнула блондинка. Оно и к лучшему. Дома уже удалось принять аспирин и лечь спать в полной уверенности, что на ее прекрасные формы никто не посягнет. Ну, как дома… в одном из отелей этого городишки. Как они добрались до Намимори, Хаято, кстати, тоже не помнила. Что же они учудили в позднем поезде?.. Рука девушки потянулась к лицу, пока та вспоминала. Вот она сидит на коленях у такого же пьяного в хламы Ямамото, а Тсунаеши широко улыбается, слабо краснея, то ли от саке, то ли от смущения. Вот же… Хаято тихо выругалась и решила согреть себе чай, чтобы хоть немного успокоиться. Пить хотелось ужасно. Впрочем, похмелье переносилось девушкой относительно легко, чего не скажешь о тушке Дождя. Жаль его, однако, не было. Уже устроившись в кресле с чашкой мятного чая, Гокудера вспомнила о завтрашнем празднике. Снова, похоже, что она забыла о нем вчера под напором мечника, Джудайме и прочих. Нет, кино определенно прошло весело. Даже излишне весело, хоть тогда они были еще вменяемы. Гокудера подумала об остатках юношеского максимализма в крови. Юношеского, черт побери, а ей уже двадцать четыре года. «Молодость», - брезгливо фыркнула девушка про себя. – «И я об этой чепухе думаю…»***
Кея не помнила, почему вышла из дома в предновогодний вечер, когда все сидят дома и готовятся к встрече праздника. Вышла на свежий воздух, почесывая желтому птенцу грудку и позволяя тому устроить гнездо из отросших смоляных волос. Грохнул вдалеке первый фейерверк, странный и одинокий. Хибари не проводила взглядом гаснущие искры, которые вскоре разноцветьем растаяли во мгле. Второй салют взорвался и вовсе рядом, переполошив птенца и порядком ошарашив невозмутимую Хранительницу. Облако даже успела вздрогнуть. Путь продолжался спокойно. Замерзшая набережная встретила брюнетку перезвоном колокольчиков, привязанным к ограждениям. Тут кто-то отмечал свадьбу, решила девушка, хотя и сомневалась в правильности своих выводов. Но это было не столь важно. Вода подо льдом, в которой виделась глубина зимнего, белесого, будто покрывшегося инеем, неба, беззвучно плескалась, то уходя вниз, то пытаясь пробить хрупкий лед. Не удавалось. Звезды, как рыбы, плавали внутри размытыми пятнами, всепожирающая темнота поглощала взгляд, не давая увидеть дна реки, не давая даже различить рыб, которые еще там оставались. Кея не стала вглядываться, отходя от ограждений и плотнее запахивая пальто. Холодало. Новогодний морозец решил сделать зиму зимой. Пятью минутами позже ноги принесли азиатку к главной улице городка. Окна в домах ярко светились, близилась заветная полночь, фонари освещали путь. Пустынно. Немногие решат выйти подышать и пропустить тот самый момент. Не простят себе глупую оплошность, хмыкнула про себя Кея, давно забывшая радость праздника, и оттого сейчас неспешно следующая неизвестному до конца маршруту. Светила с неба ополовиненная луна. Остановилась на перекрестке, ждала сигнала честно, как приличный человек. Серебристая фигура мелькнула между домами. Кожа альбиноса, пепельные волосы, футболка и джинсы-клёш. Хибари нахмурилась и перешла дорогу к новогоднему призраку. Следовала за ним, пытаясь высмотреть идиота-земляка, рискнувшего выйти голышом в такую погоду, когда даже коренная жительница куталась в пальто. Промозгло, холодно. Свет фар девушка заметила не сразу, но сразу узнала силуэт. Вот же идиотка. Хватило секунды, чтобы по диагонали пересечь тротуар и проезжую часть, рвануть за руку обезумевшую итальянку, принять на себя удар бампера и глухо кашлянуть. Несмотря на низкий болевой порог, Хибари отключилась через пару минут. Перед чернотой пролетела мысль о сломанных ребрах и идиотке-травоядной. А потом даже яркий свет фар не проникал в темный мирок подсознания.***
Реборн хмуро покосился на красный крест, украшавший микроавтобус реанимации. Японцы. Вежливые и прекрасные, законопослушные японцы. Сшибли двух девушек на одной из главных улиц тихого городка в новогоднюю ночь. Он был, пожалуй, зол. Его сорвали с встречи Аркобалено, чуть не убили лучшую Хранительницу… двух Хранительниц, сгубили надежду на первый нормальный праздник за последние пять лет. Впрочем, как будто до этого киллеру удавалось отметить спокойно Новый год или что-то там еще. Не привыкать. А вот горящий значок «Не входить» над операционным кабинетом нервировал похлеще любой миссии. Хаято не слишком постарадала, а вот у Хибари переломы нескольких ребер, руки и прочие прелести. И сейчас девушку собирали почти по кусочкам. Благо все же нашелся идиот, слышавший визг тормозов и вышедший на улицу. Водитель скрылся. Мафиози, пожалуй, нервничал. Прошло около пяти часов, благополучно миновала волшебная полночь, сна ни в одном глазу, все счастливые обитатели Намимори отмечают приход Нового года, молятся богам за успешное окончание старого, просят об успехах в будущем. И всем эта ночь кажется необыкновенной. Итальянец думал о будущем Вонголы. Не семьи, которой у него не было, не о собственных проблемах с надоевшей «верхушкой», не об оставленных друзьях. Семья его – Вонгола. И она развалится из-за исчезновения пусть даже одного, но очень важного компонента, который держал всех этих недоумков, взрослых детей в узде. Непосильная ноша была взвалена на хрупкие плечи нелюдимой брюнетки. Аркобалено хмыкнул. Зря. Очень зря. Пять часов безуспешного ожидания, гадкий на вкус кофе и медсестры, уверяющие, что все будет хорошо. Хаято в себя не приходила, и отчасти славно, иначе бы бывший репетитор устроил бы разнос сразу. Он не помнил, когда волновался последний раз до этого. Был четкий план, была уверенность. Уверенность была и в этот раз. Хибари обязана выжить, но негаснущий огонек над дверью операционной заставлял червя сомнений вгрызаться в эту уверенность с новой и новой силой. Около трех часов ночи дверь открылась, но Хибари оттуда не появилась. Ни живая, ни мертвая. И огонек не погас. Пожилой врач утер лоб платочком и попросил подождать еще. "Не повезло ей, - многозначительно изрек хирург, присаживаясь на секунду рядом с напряженным итальянцем. - Жить, думаю, будет". Реборн промолчал, одним глотком допивая пойло из кофейного автомата. Ему хватало и своей уверенности. Складка легла между бровей. Не было рядом спокойного и умиротворенного Фонга, понимающего Колонелло, солнечной Юни. Сейчас приходилось только тешить себя надеждами о чуде. Хибари не Реборн, она девушка, пусть и со сложным характером ежика, грубая иногда, одинокая, жестокая, но все же девушка. И авария для нее, беззащитной, глупо кинувшейся спасать коллегу, могла вполне стать последней. Хотя после истории в Кокуе-лэнд Реборн в этом сомневался. Кея должна была выжить.***
До Нового года осталось около десяти часов. Бьянки готовит, и не отравленную, а вполне обычную новогоднюю еду для праздничного стола. Дино вешает гирлянды на люстру и гардины, спотыкается о собственные конечности и вызывает нисколько не обидные смешки Ядовитого Скорпиона. Первая встреча не в резиденции среди Хранителей, а только с самой близкой, Каваллоне сказал себе, что не уедет, останется здесь, несмотря на просьбы Ромарио. Может он наконец побыть с любимой девушкой? Вздрогнула хлопочущая на кухне Бьянки, раздался звонок мобильного. Прижала плечом трубку, приветствует собеседника и мрачнея с каждой секундой. Реборн. О Хаято. Авария. Закипающий рис остается без присмотра, наемница на ватных ногах доходит до диванчика, на котором они с Дино провели начало дня. Сил не осталось. Лететь в Японию первым же рейсом. Зашедший в комнату наследник Каваллоне наблюдает за побелевшей в мгновение мафиози и присаживается перед ней, обеспокоенно заглядывая в глаза. Хаято. В больнице. Билеты бронируются спустя пару минут, рейс через два часа, приготовления отвезены в особняк Семьи, а сами галопом по Европам. Самолет, судорожный отрыв от земли и десять часов ожидания. Кто знает, что может произойти за это время.***
Звон хрусталя, удар колокола где-то в далеком храме, разнесшийся по округе. Пришло время желаний. Сейчас миллионы чьих-то мечтаний летели вверх, высказанные или не высказанные, но неизбежно светлые. Миллионы жителей страны Восходящего Солнца сейчас делали первый глоток золотистой искристой жидкости, освещенной отблесками ламп или же свечей, звонили родным, постили в соцсетях, поздравляли близких, но далеких, радовались или грустили об ушедшем. Тсунаеши приобнял молодую жену за талию, поцеловал в висок. Полупустой бокал опустился на столешницу, а сами они продолжали наблюдать салют в окно второго этажа. Говорили, что фейерверки в этот раз будут намного более грандиозными, чем в прошлый. Савада верил им, и сейчас вместе с женой, матерью и Ямамото отмечал этот праздник. Три пополуночи. Теплая постель, отсветы гирлянд, Киоко, весело хихикнувшая что-то в плечо. Трель звонка в дверь. Тсунаеши не хочется вставать, но он все же оставляет Сасагаву-младшую в кровати, а сам, накинув футболку идет открывать дверь. На порог пожаловал иллюзионист Вонголы, ни кто иной как Рокудо Мукуро. И как всегда с прекрасными вестями: две Хранительницы в больнице. Усмешки как не бывало, взгляд относительно серьезный, хоть и кажется, что ему плевать. Дечимо все же приходится одеться и, бросив на прощание пару слов, последовать за синеволосым. Перед операционной они появляются получасом позже, когда Хибари, хвала Ками, живую везут в палату после успешного завершения всех манипуляций.***
Один из клубов шумного Токио живет полной жизнью. В безумном танце слились абсолютно разные фигуры: облегченный костюм Железного человека на каком-то студенте, венецианская маска на одной из Королев, Чумной Доктор, Котенок, Микки Маус. Разношерстье людей и псевдоживотных. Феникс смотрелся здесь несколько не от мира всего, ярким, живым среди бесконечных клише. Он спокойно обитал за барной стойкой со стаканом какого-то слабоалкогольного коктейля – домой добраться хотелось вменяемым хоть немного. Парень почти что устало усмехнулся и поднялся со своего места. В центре клокочущей толпы обитала одна из его подчиненных: затянутая в кожу корсета, черный костюм, острые недлинные стрелки, глубокое декольте – взгляд мечется, не зная, на каком конкретно моменте остановиться. Аловолосый неопределенно хмыкнул, кожей чувствуя наблюдение за ним со стороны неудачливых лиц мужского пола. Да, было там на что позариться. Знали бы они ещё, что их этим будто игрушечным веером могут приложить так, что придется отлеживаться в местной больнице. Феникс проследовал к девушке, занимая ее внимание и место партнера для внезапно включившегося медляка. По-видимому, диджею тоже не сиделось. Не было нужды в каких-то ухищрениях, и они не ухищрялись. Почти дружеские объятия и небольшие шаги в такт музыке. Адель оставила аккуратные ладони на плечах Главы Шимон, а тот просто умиротворенно улыбался. Пусть несколько странно чувствовать дыхание «мамочки всея Шимон» на шее, пусть вообще обстановка кажется ему малость неправильной: шумной и неестественной. Пока что ему комфортно. Полночь пробила у него в голове мятой и лаймом мохито, яркой цитрусовой кислинкой апельсина «отвертки», и румянец под маской имел счастье охватить пожаром щеки. Словом, сейчас было не столь важно, где и как. Сама неспешная музыка и ощущение прижавшейся к нему девушки было восхитительным. Друзья? Больше, чем друзья, меньше, чем влюбленные. А все из-за вечера трехмесячной давности.***
Сакура разлетелась миллионами лепестков, улеглись розоватые капельки шелка ковром, дерево осталось стоять голым, незащищенным. Впереди колыхалась прозрачно-бирюзовая гладь озера и покачивалась лодка в виде все того же лепестка. Ветер заставил вздохнуть будто весь мир, поднялись и опустились цветки, оформились в большие бутоны, закрылись, распахнулись с новым дыханием ветра. Замерла маленькая вселенная, утихли порывы, умиротворение. Рокудо Мукуро снова снится недо-кошмар. Ладья скользит по озеру, поднимается флюидами к каким-то горам, останавливается у подножья замка. Парень шагает внутрь, закрывает глаза от нестерпимого жара. Кольцо Вонголы, будто Кольцо Всевластия недавно прочтенного Властелина, тянет вниз, марево тягучей лавы, булькающей десятками метро ниже, застилает вид будто пеленой. А выше фрески Сикстинской Капеллы, недостижимый Рай, близкий и знакомый Ад внизу. Что-то дернуло Хранителя за руку, толкнуло в спину, и он оступился, потерял равновесие, полетел в бурлящую бездну. Завис на полдороге, будто невидимая сила остановила время, взглянул вниз. Вздрогнул замок, плеснуло лавой. Среди пузырящейся жидкости юноша разглядел распростертое тело девушки, от которого за версту тянуло холодом. Она подогрела камень, она держит его в узде. Сейчас этот сон показался Мукуро в чем-то вещим. Одну такую особу иллюзионист точно знал. Вопрос только в том, как он попал в ее грезы. Или же она проникла в его удушливый едкий мирок? Ответа синеволосый не знал. Чувствовал, что его метнуло к жару, в объятия ледяной дивы. Легли на щеки побелевшие от инея ладони, разомкнулись посиневшие от холода губы, выдох опалил жаром. - Пошел вон, - прозвучал шепот, и тут же Туманника швырнуло к куполам. Девушку поглотил жар.***
Белый бледный свет резанул по глазам, отвыкшим от света. В воздухе витал неприятных запах медикаментов, хлорки, каких-то цветов, душивших своим ароматом. Откуда-то несло цитрусовыми. Апельсины в больницу, где это один из самых опасных аллергенов? Идиоты, невзначай подумала девушка. Делать что-либо еще было почти невозможно. Ни рукой пошевелить, ни повернуть головы, на которой, кстати, кожей чувствовалось, красовалась повязка. Не самое лучшее пробуждение. Стойкий запах алкоголя шел из коридора. Ах да, Новый год. Новый год в больнице, прекрасно. Встать ей удалось лишь на третий раз, до этого ноги попросту отказывались ее держать. Блондинка добрела до двери, опираясь на все предметы и стену, скользнула в проем. Медсестра не заметила пропажи – аппарат Хаято предусмотрительно отключила. В коридоре спал, привалившись к стене, ненавистный иллюзионист. Почему именно ее палата, Гокудера едва успела возмутиться, как вдруг послышались шаги, и ей снова пришлось скрыться в палате. Но человек прошел мимо, и девушка продолжила исследовать коридор снова. Попытки разбудить Туманника оказались безуспешными, он только отмахнулся и нахмурился. Хаято решила оставить его в покое. Черт с этим разноглазым. На двери соседней палаты обнаружилась записка аккуратным, неразмашистым и несомненно знакомым почерком. Каким боком здесь Реборн? Гокудера заглянула в комнату. И как в больнице оказалась вечно собранная и осторожная Хибари? Явно не с Рокудо подралась. Все тело перетягивают бинты, рука в гипсе, сама девушка накачана снотворными. Дело тут нечисто. Итальянка провела рукой по слегка спутавшимся темным волосам. Плохо дело, вздохнула. Минутой позже в палате объявился Каваллоне. Подлетел мигом к постели, взял будто обескровленное лицо в ладони, невесомо поцеловал в лоб. Гокудера нахмурилась. - Дино-сан, руки. Ей покой нужен, - блондинка говорила слегка резковато, как и всегда, но обидеть не хотела. Просто факт. Сухой, как Сахара. - Хаято, ходишь уже? – донесся из-за спины голос сестры. И она здесь? А, ну да, вероятно, ей и позвонили, когда младшенькая попала в ту аварию. Все равно больше никого у Гокудеры не было. Девушка нехотя кивнула, обнимая сестру неловко, скованно. Оно и понятно. Руки тоже перетянуты бинтом, волосы убраны, и на голове тоже повязка. Как она этого сразу не заметила? В глазах поплыло, но Ураган только чуть присела на кровать своей спасительницы, глубоко дыша. - Она не очнулась еще? Поблагодарить пришла? – Дино уже сидел на табуретке около кровати спящего Облака. - За что мне Кею благодарить? Нашел повод, - Хаято фыркнула, потирая гудящий лоб. Неужто простым сотрясением отделалась? Соображалось туго. - Она из-за тебя под машину кинулась, повод? – хмуро пробормотал будто себе блондин, напряженно следя за показаниями приборов, в который все равно понимал не слишком много. - А я тут причем. Влюбилась – ее дело. - Тебя спасла вчера. Повезло, что жива осталась, - вставила веское слово помрачневшая Бьянки, легко взъерошившая пшеничные пряди Мустанга и присевшая рядом с Хаято. Шепотом продолжился разговор, снова шаги за дверью. Хранительница перевела взгляд на лежащую брюнетку, губами произнесла «Спасибо». Вздохнула, кивнула сестре и направилась к выходу. Какой же дурой она себя чувствовала.***
Хибари шагала по залитому светом залу. Шаги ее гулко отражались от молочного мрамора. Она снова в том самом темном платье, вокруг вновь кружатся наряженные пары, ее за руку опять берет Феникс, и танец длится практически вечность. После ее перехватывает мужчина в рыжей рубашке и такой же огненной маске. Лиц то ли не видно, то ли их нет. Хибари не знает, Хибари не хочет знать. Брюнетка просто шагает вновь и вновь, тонет в многообразии красок и звуков, падает в бездну и взлетает к небесам. Зал пустеет, первыми машут ей рукой люди, одетые в традиционные японские кимоно, после уходят парни в разноцветных рубашках. Маски их ей что-то напоминают. Что-то смутно знакомое: лев, ласточка, кенгуру, сова. Она не помнит их значения, но вот парень в костюме цвета индиго тянет ее за собой, и она падает в лаву, а он остается парить над ней. Она замерзает, она пышет жаром, ей страшно, и она держит его лицо в ладонях, пытаясь передать хоть сотую часть ощущений, но не видит. - Пошел вон. Кея возвращается в пустой зал. Падают снежинки вокруг, укрывая паркет толстым слоем пепла. И вновь вокруг появляется пламя. Птицей взмывает к высоченному потолку Феникс и падает к ней. Он только за спиной, она не видит его. А хочет ли? Не совсем. Но уверенность, что танцевать с этим загадочным другом Льва она будет еще не однажды, не покидает, и Кея направляется прочь из залы. В лесу тихо и спокойно, щебечут птицы, где-то, запыхавшись, бежит волк, вынужденный играть по заячьим правилам. Тихий хруст – перебита спина. Хищник лакомится своей травоядной добычей. Кея усмехается, оборачиваясь и вместо волка видя Волка. Того самого одиночку в рыжей рубашке и шляпе с полями. Он протягивает руку, но ледяной ветер застилает все пеленой-метелью, и она хватает протянутую ладонь наугад. И попадает. Спустя мгновение яркий свет проникает даже сквозь веки.***
Гокудера распахивает малахитовые глаза, смотрит испуганно. Она одна в палате Кеи, склонилась над девушкой. Взгляды встретились, и блондинку прошило молнией. Смущение, странное, непознанное счастье. Лицо в ладонях. Слабая усмешка Кёи. Хаято чувствует себя странно. Будто бы этой скромной благодарности хватит. - Все хорошо, - хрипит Хибари и закрывает глаза. Она очнулась уже в новом году. Отныне все будет иначе. И эти четыре маски останутся с ней навсегда.