Энди не знал, что у мёртвых тоже бывает боль.

А когда я стану пищей для ночных мотыльков, В волосах моих попрячутся цветные огни, Я оставлю свою плоть на перекрестке веков И свободною душой пошляюсь вдоволь по ним. На холмах зеленый вереск не укроет меня, В синий омут головой я и сам не уйду, Не возьмет меня земля, не удостоюсь огня. Впрочем, это безразлично – как я не пропаду. И не свита та петля, чтобы меня удержать, И серебряная чаша ядом не налита, От крови моей ржавеет сталь любого ножа, Ни одна меня во гробе не удержит плита. И когда истает плоть моя теплом на заре — В чье спеленутое тело дух мой вскоре войдет? Ты по смеху отыщи меня в соседней стране, И к тебе с моей усмешкой кто-нибудь подойдет. И не бойся, и не плачь, я ненадолго умру, Ибо дух мой много старше, чем сознание и плоть. Я – сиреневое пламя, я – струна на ветру. Я – сияние звезды, и меня примет ночь. И когда я стану пищей для ночных мотыльков, И когда я стану пристанью болотных огней, Позови меня, приду на твой немолкнущий зов, Не отринь меня, поелику ты тех же кровей! (с) Тикки Шельен. Отредактировала, во второй строфе, второй строчке вместо "сама" - "сам".

      Меня зовут Энди. Мне двадцать два. Я недавно умер. Как это произошло? Это был терракт. Взрыв погубил многих, в том числе и меня. В тот день я отправился в магазин, чтобы приобрести подарок для своей девушки, Мейси - через неделю ей исполнялось двадцать. Я облазил весь торговый центр в поисках сюрприза - никогда не знал, что можно подарить женщине, даже в детстве, когда готовил презент матери или тёте. Наконец, я нашёл красивую золотую цепочку с подвеской в виде сердца, тоже золотого, но инкрустированного бриллиантами. Стоило такое роскошество дорого, но я всё же приобрёл его. Кассирша помогла красиво упаковать подарок - в какую-то бархатную коробочку, а потом в яркий, разрисованный диковинными цветами пакетик. Я отправился к выходу из торгового центра. Я вышел на улицу и остановился, чтобы покурить. Достал сигарету из пачки, зажигалку... Взглянул вперёд. Моё зрение словно сделало "Zoom", приблизило картинку, и я увидел её. Она стояла на остановке, ожидая автобус, и была довольно далеко, но тогда я каким-то образом разглядел её в мельчайших подробностях. У неё прекрасные, густые волосы насыщенного цвета горького шоколада. В тот день они были распущены и волнами сбегали по плечам, заканчиваясь где-то на уровне середины лопаток. У неё большие, немного миндалевидной формы изумрудно-зелёные, блестящие глаза и пушистые чёрные ресницы. Она курноса, но это нисколько не портит её хрупкой красоты. У неё небольшой рот, но губы немного пухлые. У неё очень много родинок, а кожа светлая, и, я уверен, наверняка, мягкая и нежная. На секунду я забыл о Мейси, о цепочке, лежащей в пакетике, о сигарете, которая действительно выпала у меня изо рта - обо всём. И в этот момент прогремел взрыв. Жар накатил быстро, вместе с волной раскалённого воздуха. Торговый центр взорвался пламенем - настолько мощным, что, если бы я видел такую картину со стороны, подумал бы на секунду, что я в кино, и это весьма нереалистичная задумка режиссёра. Где-то кричали, суетились, а я лежал на земле, не в силах даже сморщиться от ужасной боли, пронзающей моё тело миллионы раз. Мне не повезло - другие умерли мгновенно, особо не мучаясь, тут же отправившись в Ад или в Рай. Я застрял посередине, не в состоянии ни до кого дотронуться, на двадцать втором году, когда обычно говорят: "У тебя ещё вся жизнь впереди!". Когда я разобрался, в чём дело - сразу же отправился к Мейси, временно выкинув размышления о смерти, жизни и той прекрасной девушке на остановке из головы. Оказывается, я вполне мог летать или весьма быстро передвигаться. Я не мог дотрагиваться до предметов - я мог только стоять на полу, лежать или сидеть (почему-то не проваливаясь сквозь пол, кресло или кровать). Мейси постоянно рыдала - в нашей квартире, в полицейском участке, на улице, в магазине. Мне было жаль её, других жертв, но больше всего было жаль себя. Мейси могла начать новую жизнь, она была способна дышать, пить, есть, спать, трогать предметы руками, сдвигать их, в её груди билось живое сердце. Раньше я всего этого не ценил, полагая, что это элементарные вещи. А сейчас понял, каким идиотом был. Другие жертвы не застряли между мирами, они шли дальше, могли навещать живых во снах, подавать им знаки. Наконец, когда Мейси уладила дела с похоронами и полицией, я позволил себе снова размышлять о произошедшем. Так тянулись дни, складываясь в недели, а недели - в месяцы. Прошли полгода. Я летел по улице, иногда проходя сквозь прохожих - это была моя единственная забава, если не считать бесконечных полётов по одной и той же улице, возле нашего с Мейси дома. Было весело читать мысли незнакомцев, рассматривать их внутренности. Возможно, я размышляю, как больной, но я остался призраком, так что мне простительно. Вдруг меня словно током ударило - по противоположной стороне улицы, разделённой дорогой, шла она - та самая девушка, которую я видел на остановке, за секунду до смерти. Я поспешил за ней. Она вошла в дом с магазином на первом этаже - в тот дом, который располагался прямо напротив нашего с Мейси. Я влетел в её квартиру (№27) до того, как она открыла дверь. Всюду стояли коробки и сумки с вещами - видимо, она совсем недавно переехала сюда. Зазвонил телефон. - Амелия Мейсон слушает, - произнесла она мягким, обволакивающим голосом с лёгкой хрипотцой. Амелия. Вот как её звали.