Выбор Морана Шетланда

— Пули Дизита не коснутся тела Морана Шетланда! — кричит его мать непримиримо, отчаянно. Будто ей нужно убедить в этом не только себя, но и весь мир. — Мам, не позорься! — вздыхает парень в новом, с иголочки, мундире. — Люди смотрят! — Да разве же... Это же жизнь твоя! Я просто… Тебе… Завтра? — Да, — будущий пехотинец пожимает плечами. Он еще ни разу не бывал на корабле, и служба представляется ему чем-то вроде высокооплачиваемой прогулки на свежем воздухе. Он считает, что мать зря трусит, да еще извещает об этом всех в округе своими воплями. А в глазах женщины читается, что, будь ее воля, отлупила бы она сына отцовским ремнем, чтобы даже мыслей таких не заводилось, и никуда не отпускала. Тем более на войну. Но ремень года два как потеряли при переезде, да и сын совершеннолетний — может решать сам. У него есть право выбрать себе свою жизнь, — право выбрать, за что ему умирать. А ей остаётся лишь твердить, как заклинание, семь слов: «пули Дизита не коснутся тела Морана Шетланда», — и грозить бессильно небу слабым старушечьим кулачком. — Мам, может, тебе воды купить? Мне аванс выдали… — К чертям такой аванс! — женщина скривилась. — Подружек своих в баре угощай. Воды он купит! Кровь не водица, а ты за воду кровью заплатишь… Не за то платить собрался! Не за то! Пули Дизита не коснутся… — Мама, ты опять? Мать оборачивается и смотрит на него пристально — вглядывается, ищет что-то в глазах. Моран встречает ее взгляд, не опуская глаз. А женщина все смотрит, ищет что-то... Не находит. Отводит взгляд и внимательно рассматривает пыльную дорогу под ногами. Солнце светит нестерпимо ярко, полдень ведь. Людей мало, все сонные, как мухи. Морану жарко в мундире… Очень жарко. И почему-то пылают уши. Стыдно. Очень стыдно. Но мундир новый, а Моран в кои-то веки может купить себе хорошей, чистой воды. — Это тебе, может, жизнь спасет. Если что, просто повторяй, — мать замолкает и молчит всю дорогу до дома. — Пули Дизита не коснутся тела Морана Шетланда… Пули Дизита… — шепчет серый от страха новобранец. Бой кончен и даже выигран. Это был его первый бой. Он не может остановиться, все твердит и твердит. Вымотанные боем пехотинцы лежат вповалку. Нет сил встать и уйти в жилой блок, да и приказа еще не было, хотя люк уже закрыли. — Что он там бормочет? — раздраженно спросил ветеран — вся грудь в наградных планках, — бинтуя раненую руку. Уставший сосед ответил на этот, в общем-то, риторический вопрос, даже не взглянув в сторону Морана: — Молится, наверное. Не обращай внимания. Пусть его… Моран выглядит так, будто вот-вот свалится в обморок. Его рвет. Выворачивает прямо на пол, а слезы так и текут. Сводит живот от страха — Моран знает, что ему придется еще пострелять по врагам. А врагам — по нему. В отсеке стоит тошнотворная вонь: смесь запахов пороха, крови и пота, и никому до Морана нет дела. А он бы сейчас все отдал за то, чтобы тогда остаться дома… Его товарища застрелили. Совсем рядом. Моран, в первый раз стрелявший не учебными пулями, оглушенный происходящим, и не осознал сразу, что случилось, когда рядом упал Джонни. Пока они учились обращаться с оружием, он стал ему почти другом. И вот... теперь Джонни мертв. А Морана пуля не коснулась. Как и сотни других пуль. Моран тогда торопливо оглянулся на удивленный вскрик, а в груди Джонни — маленькая аккуратная дырочка. И крови совсем немного. И взгляд удивленный, застывший. Его еще раз выворачивает. Это странным образом успокаивает, потому что доказывает Морану: он еще жив. Джонни мертв, но Моран почему-то выжил. Мама была права. Она умерла месяц назад, что-то случилось с сердцем. Но все же она была права. Он неправильно выбрал. А ее заклинание спасло ему жизнь. Ружье к виску офицера — своего, знакомого офицера. У девчонки, стоящей перед Мораном, очень ясные и честные глаза. Людям с такими глазами угрожать нельзя. Моран улыбается ободряюще. Он даже почти не раздумывал. А еще он очень хотел, чтобы письмо было дочитано. Рыцарская честь — чушь, и он горько жалел, что поверил когда-то… Люди умирали и умирают. И вовсе не по законам чести, а просто потому, что кому-то нужна земля. Или вода. Или металл. Вот Моран каждую битву умирает ради очередной наградной медяшки. Умирает и умирает, все никак не умрет. Морану почему-то кажется, что если она дочитает письмо, то он не погибнет. И еще много кто не погибнет. Сегодня, по крайней мере. А может быть, и потом. …Улетая, она кидает ему фляжку. Моран улыбается и машет рукой — наконец-то он смог выбрать правильно! Жаль только, что и за эту воду опять пришлось платить кровью. Сегодня — так и не пролитой кровью офицера. А завтра… Кто знает, что будет завтра? Мать бы, наверное, одобрила этот выбор, если бы была жива.