Только ради эксперимента.

- Рыжий... – слышу я тихий плаксивый голос снаружи. Разлепляю веки, нашариваю очки в кармашке, пришитом изнутри мешка, и расстегиваю молнию над головой. Надо мной нависает рожа нашего самого мелкого крысенка – Белобрюха. Смотрит на меня обиженно, будто вот-вот разревется. Поправляю очки. - Ну-с, чего желаем? - Рыыжий, - канючит он, оглядываясь назад, - Рыжий, они мой спальник изодрали и во двор сбросили. «Они» это Дон и Фитиль. Пронюхал, значит, Соломон, кто мой любимчик. Теперь несладко крысенку придется. Но я слишком хочу спать, чтобы сейчас думать об этом. Поэтому просто расстегиваю свой спальник до половины и, не вылезая оттуда, запихиваю внутрь Белобрюха. В тесноте, да не в обиде. Завтра вытряхну Соломона из его мешка, и пусть только пискнет. Будет в трахательном мешке жить, не сдохнет. Белобрюх застегивает молнию и сразу становится душно. Я устраиваюсь удобней и закрываю глаза. Крысенок ворочается, сопит под боком, потом, наконец, затихает. Повисает тишина и… - Рыжий… Да чтоб тебе бритвой по горлу прошлись. - Чего еще? – бормочу я в полусне. - Ты даже спишь в очках? - Сегодня да, - переворачиваюсь на другой бок, пытаясь закончить разговор. - А что за очками? Ааа! Ненавижу детей! Даже если они всего на пару лет младше меня. Разворачиваюсь обратно. Тесно же тут. Зато тепло. - Обещаю, что когда мы окажемся в Наружности, ты это узнаешь. Белобрюх огорченно скукоживается и утыкается лбом мне в плечо. - Но ведь ты мне доверяешь. Покажи, никто же не узнает. Боже, сколько можно гундеть. - Ладно, покажу, - соглашаюсь я, - Только перед этим ты расскажешь сказку. Белобрюх хлопает глазами, ожидая продолжения «заказа». - Расскажи мне, как ты попал сюда, - наконец выдаю я, решив, что это достаточная плата. - Но ведь про Наружность нельзя говорить, - крысенок сжимается под взглядом зеленых стекол. -Почему же. Ни ты, ни я не против. Мне скучно, тебе выгодно. Можно и поговорить. Белобрюх обеспокоенно ерзает, исподлобья глядя на меня. Цепляю на лицо фирменную ухмылку и жду. Он начинает с тихого бормотания, постепенно доходя до быстрого громкого шепота. - Я жил с матерью. Правда, все ее обязанности заканчивались на том, чтобы иногда меня покормить. Мне была отведена маленькая комнатушка. Лет до пяти я вообще не понимал, что происходит. Просто знал, что когда приходят гости нужно запереться у себя и без разрешения не выходить. Потом я узнал, что приходят «папы», а мама выбирает мне самого лучшего. Только выбрать пока не может. А однажды «папы» пришли ко мне. Тогда была зима, темнело. Мне было страшно, когда сидя в темноте, я услышал, как начали выламывать дверь. Их было двое. Казалось, они задевают головами потолок. Я забился в угол… - Белобрюх всхлипнул, вцепился в меня. Тут я заметил, что его колотит. Похоже, начинался очередной приступ. Черт его знает, что с ним происходит в такие моменты, но при свете это выглядит жутко. Я привычно схватил его поудобней, сжал ему челюсти, зная, что иначе я и без пальцев остаться могу, и стал гладить по спине. Белобрюх мотал башкой, глухо выл, царапал мне руки. Потом начал успокаиваться. Дыхание выровнялось, пальцы сжались вокруг моих запястий. Крысенка было жалко, но и конец истории узнать хотелось. Белобрюх это понимал. Он освободил голову, отдышался и тихо продолжил. - К утру они ушли. У меня все болело. Особенно ноги. Чтобы хоть как-то отвлечься от боли я начал пересчитывать синяки, которые оставили их железные пальцы. Из этого ничего не вышло, потому что я умел считать только до десяти. «Папы» приходили еще не раз. Потом было уже не так больно. Физически не больно. В душе каждый раз все переворачивалось. Я сам себе казался грязным, испорченным. А матери за это платили. Как только за ними закрывалась дверь, я застывал бесформенным комком и по частицам соскребал себя с грязного пола и ободранных стен. Темнота пахла ужасом. Когда приходила темнота, мама запирала меня, и я ждал решения своей судьбы. От взрослых зависело успею ли я выспаться до следующего раза или неделями буду чувствовать их везде – вокруг, внутри, снаружи. В темноте взрослые заполняли собой весь мир. На рассвете «папы» уходили, а потом мама выпускала меня из комнаты. Однажды она не пришла. Я просидел ночь, день и еще ночь. Я слышал, как выставили дверь, как в доме что-то происходит. Слышал грохот и чьи-то крики, потом плач и тишину. На следующий день ко мне ворвались другие взрослые, не те, что приходили раньше. Меня отвезли к отцу. Там я не помню совсем ничего, кроме холодной, выкрашенной в синий стены, к которой я прижимался спиной, а вокруг стояли врачи. Наверное, тогда у меня был первый приступ, потому что после этого момента была машина, жесткие большие руки, больница и, наконец, кабинет Акулы. Меня снова заперли. На этот раз в Могильнике, а в личное дело влепили три красных полоски. После этого я попал сюда, когда припадки почти прошли. Про остальное ты знаешь, - пробурчал Белобрюх, - Сам меня откачивал. - Потому что пить надо меньше, чтобы они так часто не повторялись, - ответил я ему в том же тоне. Крысенок, все еще дрожа, придвинулся ко мне. Да, после таких признаний я обязан снять очки. Но Белобрюх уже сам стянул их с моего носа и зачарованно уставился в мои глаза. Кролик перед удавом, ей-богу. Видимо он что-то видел даже в темноте. - Рыжий, это не ты, - прошептал мелкий, коснувшись холодной лапкой розы на моей щеке, - Ты красивый. - А в остальное время я урод, - еще раз усмехнулся я, но тут же вспомнил, что без очков ухмылка смотрится жалко. Белобрюх, пропустив все мимо ушей, подполз чуть выше и на мгновение коснулся моих губ своими. Я ошалело отпрянул. Кажется мешок на полметра сдвинулся с того места, где лежал. - Прости, - одними губами произнес крысенок, пряча лицо. Я вернул очки на законное место и, приподняв голову мелкого за подбородок, впился в его губы, покусывая и заставляя жмуриться от боли. Белобрюх все теснее прижимался ко мне, цепкими лапками царапая плечи. Он неумело отвечал, прикрыв глаза. А что если… Только ради эксперимента. Я придвинулся ближе, забираясь холодными руками под его изодранную майку. Крысенок скулит, отпихивает меня и пытается забиться поглубже в спальник. На глазах замечаю слезы. - Рыжий… Не надо, - шепчет он, сквозь сбитое дыхание. Ну, не надо, так не надо. А попробовать стоило. Отворачиваюсь от него и закрываю глаза. Наконец-то я посплю. Хотя потрахаться было бы лучше. Белобрюх тепло прижимается сзади. Его тихое дыхание щекочет мне шею. Потом кожи касаются его губы, шероховатые, искусанные. Будто прощения просит. Передумал что ли? Поворачиваюсь обратно и понимаю, что оказался прав. Крысёнок обнимает меня за шею, целует плечи, ключицы, трется о мою щеку темноволосой башкой. Ласковая домашняя крыска. Продолжаю начатое, скользя руками по спине и стягивая замызганную майку. Он отрывается от меня, высвобождаясь из всей одежды разом, и снова льнёт ко мне. Я обнимаю обнаженное тёплое тельце и понимаю, что у меня встаёт. Чуть расстегиваю молнию спальника, чтобы не задохнуться здесь нахрен, и разворачиваю Белобрюха спиной к себе. Девочки, девочки, а теперь раз, и мальчик. Заметно, что ему страшно. Приподнявшись, вижу, как он кусает губы и сжимает в руках ткань мешка. Заставляю его облизнуть мои пальцы и пробираюсь между ягодиц, начиная растягивать мелкого. Слышу глубокий судорожный вздох. Нащупываю его сосок и мягко потираю его пальцами. Крысенок, изогнувшись, целует меня, вздрагивая от каждого касания. Проталкиваю в него еще два пальца. За это он кусает меня за запястье и тихо стонет. -Может не надо? - прерывисто шепчет Белобрюх, - Наши услышат. Меня это волнует? Верно, мне плевать, что они там услышат. Не отвечая заменяю пальцы членом, попутно подмечая разницу между ним и девочками. Узко. Даже немного больно, но приятно. Медленно начинаю двигаться. Белобрюх выгибается, как только я пробираюсь глубже, едва сдерживает крик. Стаскиваю с себя очки, которые жутко мешают и, повинуясь мгновенному желанию, впиваюсь зубами в его плечо. Сам не знаю зачем. Белобрюх тихо вскрикивает, тут же зажимая рот. Я одной рукой обхватываю его член, одновременно наращивая темп, другой размыкаю его губы и поглаживаю пальцами язык. Он закрывает глаза и начинает посасывать их и уже сам насаживается на меня. И откуда что взялось. Ладно, он, но я-то ни разу с парнями не спал, а теперь такое творю. Целую его в шею, убираю пальцы изо рта. Белобрюх стонет, уже не сдерживаясь, когда я ласкаю головку его члена, трется спиной о мою грудь, и тут уже твердеют мои соски. Мелкий просит двигаться быстрее, вороша мои волосы и окончательно убивая прическу. Провожу языком по его шее, оставляя мокрые дорожки, он толкается мне в руку. Кислорода мне не хватает, и я перехватываю губы Белобрюха, когда тот вдыхает. Играю с его языком, провожу по нёбу и отрываюсь от него. Крысёнок заводит руки за спину, сжимает мой зад, поцарапывая его. Первым не выдерживаю я, изливаясь в него и утыкаясь вспотевшим лбом в его искусанное плечо. Уже обеими руками заставляю кончить мелкого. Мешок теперь надо стирать. Белобрюх разворачивается ко мне, опять целует, смотрит в глаза, освободившиеся от зелёных стекол. Укладываю его у себя на груди, и он тихо засыпает. Чую, что за окном рассветает. Выбираюсь из мешка, стараясь не разбудить Белобрюха. Возвращаю очки и, забравшись на подоконник, закуриваю. На башке черте что. Пытаюсь по солнцу определить скоро ли завтрак, потому что за часами идти лень. Решаю что скоро, выбрасываю окурок в окно и пихаю ногой спальник Мертвеца. Тот высовывает сонную морду. -Буди народ, - командую я, - Скоро жратву давать будут. Только мой мешок не трогай. Там Белобрюх. Убедившись, что ворчащий Мертвец пошёл расталкивать крыс, снова беру сигарету и отворачиваюсь. С этого утра я постоянно начал ловить взгляды мелкого, хотя о ночи мы оба вслух не вспоминали, даже когда оставались одни. Через несколько дней Белобрюх перегородил мне лестницу. За окнами была глубокая ночь, и основная масса сидела в спальнях. -Чего тебе? Крысенок выглядел жалко. -Ты меня использовал? -Хочешь ещё раз? -Рыжий! Ну не надо издеваться, - хнычет он, - Просто ответь, я могу рассчитывать на взаимность? Высказавшись, Белобрюх отскакивает в угол лестничной площадки. Сколько надежды в глазах, того и гляди через край перельется. Куда ж его занесло. В жизни никого не любил, разве что Рыжую, да и та мне скорее сестра. А теперь меня заставляют об этом задуматься. Сажусь рядом с ним на пол и честно думаю. Всё-таки тянет меня к мелкому. Может и выйдет чего. Но просто так ничего не бывает. -Докажешь насколько любишь, отвечу, - усмехаюсь я, глядя на него снизу вверх. -Тогда может, встанешь? - слышу тихий ответ. Поднимаюсь на ноги. Белобрюх опускается на колени и тянется к моим брюкам. Облокотившись о стену, жду, что будет дальше. С меня стягивают брюки вместе с трусами. Белобрюх осторожно обхватывает губами мой член. Берёт его глубже. Как приятно. Дыхание сбивается. Я цепляюсь за его волосы, чувствую, как его язык скользит по стволу, как он нежно посасывает головку. Выгибаюсь, сам не замечая, как начинаю постанывать. Но Белобрюх всё делает слишком осторожно. Не выдерживаю таких мучений и сам вбиваюсь в его рот. Мелкий терпит, всё проглатывает и садится у моих ног, дожидаясь, когда я отдышусь и оденусь. Опускаюсь на корточки и целую его. Белобрюх замирает, а потом спрашивает: -Ты меня любишь? Фыркаю, пытаясь сдержать смех. Поднимаюсь и глажу его по голове. -Ты прикидываешься или правда дурак? Я трахнул тебя в рот и после этого полез целовать. Вроде всё очевидно. -Так любишь? - он встаёт, кладя ладони мне на грудь. Вздыхаю, обнимаю крысёнка и целую в макушку. -Конечно, люблю. Он обнимает меня. -Знаешь, - вдруг вспоминаю я, - Если кто-то ещё попросит вот так доказать свою любовь, не верь ему. Белобрюх встревожено смотрит на меня. -Так ты соврал? -Я-нет, а вот остальные так себе девочек на одну ночь снимают. Наивный ты, - щелкаю крысенка по носу, - А я просто ненормальный. -Да мы идеальны, - улыбается Белобрюх, утыкаясь мне грудь.