Последний завет

Шивон закусывает губу и пытается спрятать взгляд, разглядывая пол сцены, но так становится ещё проще смотреть на тонкие длинные ноги, которые выполняют очередной элемент танца: поворот вокруг себя, шаг и снова поворот. Он закрывает глаза. Отче наш, Иже еси на небесех! Закулисье – это сгусток разговоров, смеха и интимных прикосновений, и Шивон думает, что он скоро задохнётся во всём этом. Чхве натягивает улыбку, ведясь на желание Хичоля и целуя его в щёку, но за этими действиями он пытается спрятаться, забившись в угол и растворившись в воздухе (он, наверное, стал бы дымом – чёрным, мрачным, удушающим). - Хён? Шивону хочется кричать. В глазах Минхо загорается огонёк. - Ты сегодня хорошо поработал, хён, – он закусывает губу ровно так же, как это делал Шивон пару часов назад. Но когда младший проделывает это, он прикрывает глаза, а губы приобретают ярко-красный оттенок. Шивон дивный симулянт: он притворяется уставшим, закрывая своё лицо руками. Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя, Шивон совсем не знает, как выбраться из этого. Он крепко держит в руках Библию и прижимает её к груди, проговаривая про себя каждый стих, пытаясь впечатать строчки в память. (Он слишком многое забыл). Он старательно складывает буквы в слова, из которых пытается собрать строки молитв, но единственное, о чём он может думать – это ноги Минхо, облачённые в обтягивающие джинсы, его рот, который растягивается в кроткой улыбке, и руки младшего Чхве в его руках, когда они обнимаются. И Шивон может лишь рычать, рычать, вцепляясь пальцами в свои волосы. яко на небеси и на земли! Хлеб наш насущный даждь нам днесь; - Хён, - глаза Минхо слипаются, а его рука почёсывает оголённый из-за приспущенных домашних штанов участок живота. Весь отель, где расположились СМовцы, давно уснул. Бесчисленные одногруппники Шивона погрузились в сон за исключением Кюхёна, устроившегося на диване с комиксом в руке, на котором, лежа на животе, спал Джоу Ми, и Ханкёна с Джеджуном, тихо хихикающих и фотографирующихся где-то в углу огромной комнаты. Шивон сидит на балконе, надеясь, что холодный ночной воздух способен остудить жар желания в его теле. (Раньше он никогда не думал, что испытает такое вожделение). - Минхо-а, - на губах Шивона появляется привычная обезоруживающая улыбка (прости, Боже, за эту ложь), а Минхо скользит в объятия хёна, обхватывая руками и прижимаясь ближе. Шивону хочется плакать. Всё, что он держал в себе, выходит наружу из-за незрелого мальчишки с его ухмылочками и немногословностью. и остави нам до́лги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; - Хён, - Минхо смотрит на него, и старший видит за его улыбкой что-то доселе незнакомое. - Хён, - он приближается к старшему и кладёт свои продрогшие руки на холодные щёки Шивона, тут же сокращая расстояние между их губами. Семена боли в груди Шивона произрастают, расцветают и разлетаются миллионами лепестков, выливаясь стоном в рот Минхо, и старший отчаянно сжимает руками бёдра донсена. - Направь меня,.. – вдыхает он в рот Минхо. Последний кивает и тянет уголки губ вверх, прижимая Шивона спиной к холодной кирпичной стене, исследуя руками его тело. Старший чувствует, как под веками начинают собираться слёзы, когда донсэн поддевает пальцами резинку его спортивных штанов, стягивая их вниз и начиная легко водить пальцами по бёдрам Шивона. Минхо поднимает взгляд: - Помолись за нас, хён, – он глубоко и развязно целует Шивона. Последний пытается его оттолкнуть, но только бьётся рукой о стену позади него. Минхо скользит вдоль тела Шивона, что-то шепча под нос, вызывая лёгкую дрожь во всём теле сонбэ. Старший задыхается и стонет, зажимая рот ладонью, пытаясь сдержать громкие рыдания, пока слёзы тихо катятся по его щекам. Словно огонь и лёд смешиваются жаркое дыхание Минхо и холодное касание воздуха, скользящие по рукам Ши. Когда Минхо отстраняется от него, вновь растягивая свои покрасневшие и блестящие от слюны губы в улыбке, Шивон чувствует, как его начинает трясти от осознания того, что ещё чуть-чуть, и он окончательно увязнет в этом греховном, но таком прекрасном чувстве. - Хён, - он скользит пальцами к ягодицам Шивона и плавным движением полностью стягивает его домашние штаны вместе со всем остальным бельём. и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго. Тихие стоны Минхо тонут в звуках касаний их тел. Он крепко обхватывает своими руками стальные прутья балконной перегородки и отталкивается от парапета навстречу Шивону. Старший Чхве крепко хватается за край рубахи младшего, сильно сжимая ткань в своих руках в попытке удержаться на границе были и небыли, чего-то неправильного, такого же неправильного, как и то, что он прикасается пальцами к бледной коже младшего. Шивону тошно, и ему начинает казаться, что желчь вот-вот обожжёт ему язык и губы, наконец, выходя наружу, либо он просто потеряет сознание от разрывающих его сердце и голову эмоций и чувств, волнами подкатывающих к горлу, когда он толкается в Минхо, а тот насаживается в ответ. И Шивон готов поклясться, что этот мальчик – лучшее и самое прекрасное, что он видел в своей жизни. Его горячая кожа, опалённый жарким дыханием рот и короткие судорожные вздохи в перерывах между поцелуями, смешавшиеся со вздохами Шивона. - Хён, хён… Шивон не осознавал, что его глаза закрыты, пока ему не пришлось открыть их, чтобы увидеть наполовину прикрытые веки Минхо, облизывающего губы с тихим стоном. Он ведёт рукой снизу вверх вдоль позвоночника до самого седьмого позвонка, и Минхо выгибается, распахивая глаза. - В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх. Его голос, словно шёпот во тьме, потухшее пламя свечи, не способное более разогнать мрак. И с уст Шивона слетает: - Боже, - он кончает, и дрожь проходит по их телам, а перед глазами мерцают звёзды. Слава Отцу, и Сыну, и Святому духу, и ныне, и присно, и во веки веков. Шивона снова трясёт, и он прислоняется к кирпичной стене. Он дрожит и прижимает руку к своим губам, потому что если он сейчас не сделает этого, то плач вырвется из его груди. Минхо сидит напротив него, прислоняясь спиной к балконным металлическим прутьям, и если бы искушение имело лицо, оно бы выглядело точь-в-точь как парень, сидящий напротив: с раздвинутыми ногами, выставляя напоказ синяки, оставшиеся после прикосновений старшего, тёмные и блестящие от пота. – Хён, - его голос хрипит, чёлка падает на глаза, а руки, пытающиеся заправить непослушную прядь обратно, сильно дрожат. Шивон не в силах оторвать взгляд от того, как Минхо медленно сжимает и разжимает свои тонкие пальцы, сплетает их между собой в крепкий замок. Он вспоминает недавнюю ухмылку Минхо, прежде чем его руки без какого-либо стеснения прикасаются к нему. Он видит, как ладони младшего дрожат, и, наконец, понимает, что донсэну так же страшно, как и ему. Минхо всего лишь мальчик, пытающийся натянуть на свои губы улыбку, делая вид, что ничего не произошло. Ши протягивает руку Минхо, и младший садится к нему на колени. - Хён… Шивон слышит немой вопрос в коротком «Хён», что сорвалось с уст Минхо. Старший крепко сжимает ладонями бёдра донсена. - … Потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершенен в любви, – выдыхает Минхо. Шивон рыдает беззвучно, силясь сдержать слёзы, и зарывается носом в волосы донсэна. Тёмные густые пряди пропахли им самим, смешиваясь с запахом их грехопадения. Аминь.