Как устоять?

      — Когами, тут документы по делу о заживо похороненной девочке. — Гиноза неаккуратно вынул пару листов с заключением судмедэкспертов из небольшой стопки бумаг в его руках. — Выяснилось, что ее отец на самом деле приемный, из родных — только мать. Сейчас все улики... — инспектор вдруг оторвался от бумаг и вгляделся в офисную полутьму. — Когами? — Когами не двинулся, все так же продолжая сидеть, запрокинув голову на спинку кресла.       Гиноза сразу понял, что тот спит, поэтому, решив не будить коллегу, он чуть ли не на цыпочках прошел мимо него и положил рядом с ним на стол все бумаги, которые хотел передать. Только он подумал о том, что пора бы идти прочь из темного помещения, ведь дело уже было сделано: документы отданы, рабочий день закончен, как вдруг темноволосую голову инспектора посетила внезапная идея. Нет, он никогда не отличался странным поведением и даже не помышлял о том, чтобы сделать что-то похожее, но в данную секунду мысль в голову пришла настолько стремительно и неожиданно, что даже показалась правильной.       Инспектор не помнил, с каких пор он начал питать чувства к своему коллеге — Когами, но возникли они не быстро. Возможно, сначала тот ему и не сильно нравился как человек, как личность, но позже все изменилось и приобрело для них них обоих совершенно неожиданные масштабы. Точнее, для Когами они могли бы стать неожиданными, если бы он знал... Гинозу беспокоила мысль о том, что Когами мог узнать или догадаться о чем-то. Второй вариант был даже более вероятным, нежели первый, потому что Нобутика был осторожен, а Шинья проницателен, хотя инспектор уже смирился с мыслью о том, что чувства — слишком интимная вещь, чтобы подгонять их под рамки нормальности. Гиноза недолюбливал людей с повышенным коэффициентом преступности. Они его напрягали, он начинал нервничать даже в присутствии тех, чей цвет психопаспорта находится близко к цвету паспорта латентного преступника, не говоря уже о самих латентных преступниках. Он считал их непредсказуемыми и, тем самым, опасными, но Когами почему-то не отпугивал его с самого начала, как у того паспорт навсегда поменял цвет. Наверное, Гиноза даже отчасти восхищался поступком коллеги, послужившим основным толчком к изменению. Довести расследование собственноручно до конца ради убитого друга, когда на кону карьера, да что там карьера — вся жизнь, — это отчаянный и храбрый поступок. Чувство восхищения постепенно переросло во влюбленность, что было странно, чуть-чуть нелепо и безгранично отяготительно. Гинозе было трудно сдерживаться. Слухи, которыми он мог обрасти, были бы лишней деталью в его имидже, именно из-за этого и приходилось зажимать себя и свои чувства в тугие тиски. Смотреть на Когами временами было нелегко, потому что этот образ каждый день мог восприниматься Нобутикой по-разному: сегодня, например, немного возбуждал, а на следующий день отталкивал, но всегда оставался чем-то далеким и казался отчасти иллюзией. И так день за днем. Бури внутри — не по его части, но чувств было много, и они не желали утихнуть в один момент. Гиноза чувствовал себя фортепиано, а его чувства и ощущения — это клавиши, на которых Когами играл что-то очень сложное, сам того не подозревая.       Инспектор смотрел на спящего коллегу сверху вниз. Белый свет из коридора резко освещал лицо Когами, но тот даже не шевелился, к этому Гиноза пригляделся хорошо. Губы были разомкнуты. Немного наклонившись над исполнителем, он еще раз подумал: «А стоит ли?» и, придя к выводу, что стоит, ведь такого шанса может больше не выпасть, наклонился еще ниже. Опершись рукой о стол, стоявший совсем близко, справа, инспектор склонился близко к лицу коллеги, но вдруг с леденящим ужасом почувствовал, что его очки постепенно съезжают с носа.       — Черт бы их... — шепотом проговорил он и, сняв очки, быстро сунул их в кармашек костюмного пиджака, чтобы не мешались и, не дай бог, не свалились прямо на спящего Шинью.       Лицо Когами было совсем близко, и такая близость пугала, но Гиноза не отказался от своей идеи. Без очков он видел намного хуже, но все-таки смог хоть как-то сфокусировать зрение на губах. Постепенно становясь все ближе, он чувствовал, насколько же волнение разогревает изнутри. Тихо сглотнув и слегка ослабив галстук на шее, инспектор наклонился совсем близко и наконец коснулся губ спящего Когами. Тот даже не двинулся, только губы разомкнулись немного больше, что Гиноза ошибочно принял за признак пробуждения. Испугавшись этого и чмокнувшего звука от собственного легкого поцелуя, он распрямился и судорожно начал нащупывать очки в кармашке на груди, но вовремя понял, что ему показалось. Выдохнув, он наклонился к Когами во второй раз, мысленно молясь, чтобы эта маленькая наглость прошла незаметно. Еще раз коснувшись своими губами губ исполнителя, Гиноза поцеловал Когами еще легче, чем в первый раз, сосредотачивая свое внимание больше на окружающих звуках, нежели на ощущениях от поцелуя. Использовать язык он побоялся, а губы были очень напряжены, от чего он нервничал больше, но не останавливался. Нервы давали о себе знать, но Гиноза старался думать только о том, что сейчас целует человека, который ему небезразличен. Хоть морозец по коже и шел, но внутри появилось теплое волнение, будто это был его первый поцелуй, от которого буквально кружилась голова, а он лишь какой-нибудь ученик последнего класса. Внезапная прихоть переросла в действие, он так не привык, от этого тревожился. В тот момент ему показалось, что время исчислялось не секундами, а десятками минут — странное, тягучее это ваше время. Последний раз холодок пробежал по спине инспектора, когда он по привычке в конце поцелуя слегка коснулся языком губ того, кого целовал, оставив еще один влажный след. Сердце забилось чаще только, когда Гиноза отошел от кресла, где спал Когами и чуть трясущимися руками надел на нос очки. Он понял, что от волнения даже задержал дыхание на те секунды, в которые длился их односторонний поцелуй. Усмехнувшись своей так удачно исполненной странной прихоти, Нобутика еще раз оглянулся назад на Когами — тот продолжал спать, запрокинув голову на спинку стула, — и вышел из темного помещения, все еще пытаясь обрести былое спокойствие, поправляя галстук и убирая за ухо волосы.       Когами приоткрыл глаза и внимательно прислушался к шагам уходящего инспектора. Только когда все звуки стихли, он поднял запрокинутую голову и, немного размяв шею, провел большим пальцем по еще влажным губам.       — Не показалось... — задумчиво прошептал себе под нос он.       Шинья вскочил с кресла и выбежал в коридор в надежде догнать Гинозу, но коридор был пуст — ни души. Гинозы тоже на горизонте не было видно.       — Гино? — на всякий случай позвал в коридоре Когами, но ответа не получил. Глубоко вздохнув, он прошел обратно в темный офис и включил свет, чтобы посмотреть бумаги, оставленные Нобутикой. Перебирая документы, он все размышлял о случившемся: «Странно все это, — думал он, — почему-то от него я этого ожидал меньше всего... Стоит узнать у него, что это было? Он не станет отпираться? Нет, — пришел к выводу Когами, — это не в его стиле. Я должен узнать. Может, пригласить его выпить?»       Когами быстро собрал все документы вместе в аккуратную стопку и, не выпуская их из рук, снова быстро вышел в коридор в надежде догнать Гинозу. Не медля ни секунды, он помчался направо, еле удерживая бумаги в руках, и вскоре увидел коллегу размеренно идущим по направлению к выходу из здания.       — Гиноза, подожди, — крикнул вслед тому Когами, чем заставил его остановиться и обернуться. Когда Шинья подбежал, он поймал во взгляде инспектора сильное волнение. Возможно, оно было еще сильнее, просто то была часть эмоций, которую невозможно скрыть. — Я рад, что догнал тебя.       — Что-то случилось? — Нобутика придвинул очки выше на нос и попытался изобразить спокойствие, но исполнитель про себя отметил, что получилось у него это паршиво.       — Мне кажется, нам надо поговорить.       Гиноза громко сглотнул, чем выдал себя полностью. Он потупил взгляд и, возможно, даже покраснел, как пристыженный мальчишка, но не отступил и продолжил говорить с Когами:       — Если ты хочешь, то, конечно можно...       — Предлагаю выпить, тут недалеко есть бар, — Когами показал рукой в сторону, и Гиноза посмотрел туда, куда указывала рука, все еще не решаясь взглянуть в глаза.       — Да, — замялся он и снова посмотрел в пол. — Я согласен. Если хочешь, мы могли бы и поесть, например. Я угощаю...       — Да успокойся ты, — усмехнулся Шинья, — если не хочешь, чтобы у тебя прибавилось пару пунктов на психопаспорте. Я не злюсь.       Гиноза стремительно поднял на него глаза:       — Почему?       Когами только лукаво улыбнулся и, положив руку на спину инспектору, слегка подтолкнул его к открытой им же двери.       — Обсудим, главное — успокойся.