Dementia praecox

Нас двое, но мы один. © Я и моя тень Монотонные глухие шаги разносятся по длинному пустому коридору. Острому, безразличному взгляду, смотрящему прямо перед собой, совершенно безразличны все маленькие белые двери, расположенные вдоль стены симметрично друг другу. В тонких длинных пальцах, обтянутых грубой кожей, расположена тонкая картонная папка грязного серого цвета, в которой написана целая жизнь. Белоснежно-белый халат, прямые отглаженные чёрные брюки и начищенные до блеска ботинки. Никакого сочувствия, никаких эмоций - только прямая осанка и холодные глаза. Каждая дверь - вход в особенный, уникальный мир, другую вселенную. У каждой двери своя история и свой приговор. И не важно, что внутренность помещений абсолютно одинакова: белые мягкие стены, прикрученные к полу железные койки и окна, обезображенные решётками. Здесь нет ничего одинакового, даже солнце светит по-разному. В одном окне оно ласково греет весенним теплом, в другом заглядывает мельком, принося с собой редкие осенние лучи. Но как бы ни светило солнце, каждый раз, когда начинается новый день, белые стены, после холодной ночной темноты, освещаются мягким свечением, меняя краски на золотые и жёлтые. В разных мирах и вселенных, в одновременно наступает рассвет, принося легкие улыбки и задумчивые взгляды на небо, которое тоже общее. И никто не думает о том, что за соседней стеной другой мир. *** Морозный воздух щекочет покрасневшие щёки. Начинается зима. Город, встречающий нового жителя первыми лучами уже не греющего зимнего солнца, распахивает свои объятья, открываясь во всей утренней красе. Экипаж подъезжает к огромному старому дому, где провели свою жизнь не одно поколение семьи Лу. Лошади, недовольно фыркая, останавливаются, из-за тяжёлой бархатной шторы выглядывает молодой человек, поднимая свой взор на самый высокий этаж здания. - Прошу вас, мистер Ким, - старый приземистый мужчина открывает дверцу. Из экипажа, всё так же держа голову чуть запрокинутой, выходит статный молодой человек, на вид ему не большее 20, хотя на самом деле прибывшему далеко за 25. Прямая осанка и аристократично белая кожа выдают в мужчине не менее богатый и знатный род, чем семейство Лу. Идеально сидящий чёрный фрак гармонирует с яркими бронзовыми волосами и высоким цилиндром. - Ты уже прибыл? - на крыльцо выходит не менее статный владелец поместья, самый известный путешественник и исследователь конца 19 века. - Как видишь, мой друг, - губы гостя чуть приоткрываются, выпуская молочного цвета пар. Мистер Лу медленно спускается к подножию лестницы и протягивает сильную мужскую ладонь для рукопожатия, которое заменяется крепким объятием. - Я тоже соскучился, МинСок, - улыбаясь, говорит мистер Лу, отступая от друга. Слышится треск, который заставляет двух мужчин прервать приветствие и повернуть головы на шум. - Дорогой, - доносится из дома женский взволнованный голос, - дорогой? Где мистер Лу? - видимо женщине как некстати под руку попалась нерадивая служанка, которая коротко пропищала: «Мистер Лу встречает Мистера Кима», - Кима? Мистера Кима? МинСок приехал? О боже… - Торопливые лёгкие шаги, сменяются скрежетом открывающейся двери, и на крыльцо выбегает запыхавшаяся молодая женщина, в красивом тёмно-синем платье и лисьей шубкой на плечах, - МинСок! - Сразу заприметив гостя, восклицает она. - Мисс Лу, - мужчина отвешивает шуточный поклон и улыбается. - Ши! - вскрикивает женщина, опускаясь вниз, - ты почему не одет? На улице не лето, простудишься ведь, - мисс Лу пытает затянуть своего одетого только в тонкую белую рубашку мужа под свою шубку, что при её небольшом росте выглядит очень мило. - Мей, любимая, не стоит, мне совсем не холодно, - улыбаясь, пытается остановить свою супругу мистер Лу. - Как это не холодно?! Вот простынешь, а мне потом за тобой следить, - затараторила женщина, крутясь вокруг мужчин, давая знак служанкам растапливать камин и накрывать на стол. Мистер Ким, не отрывая взгляда от своих друзей, медленно снимает с головы цилиндр и, кинув ещё один взгляд на дом, говорит: - Я дома. *** Лухан открывает глаза и смотрит в окно. Всё также. За два с половиной месяца ничего существенно не изменилось, всё та же осень, всё тот же дождь, всё те же белые стены. Всё так же, как и вчера. И почему-то нет старого забытого угнетения, может быть, художник уже смирился, а может быть, это из-за тех уколов, которые ему насильно делают каждый день. На талию ложиться тёплая рука, к спине придвигается сильная грудь, на плечо ложиться острый подбородок. Лу поднимает руку и сплетает свои пальцы с чужими, оставляя их не животе. Дыхание в шею успокаивает и расслабляет, заставляя немного забыться, спрятаться где-то в себе и закрыть на ключ дверь в собственное сердце. Здесь люди не имеют права мечтать, здесь нельзя думать о свободе, здесь нет ничего, кроме убивающей тишины и монотонного стука дождя о металлические решётки. Чей-то язык проводит горячую влажную дорожку от уха до ключиц, заставляя художника простонать в голос, сильнее вжав голову в подушку. Закрывая глаза, Лухан думает, что здесь всё как обычно, и только тёплые губы на затылке - личный бонус. *** - Эй, так не честно, - возмущается светловолосый, подтягивая голые, торчащие из-под халата, коленки к себе. - Зато по правилам, - усмехаясь, отвечает собеседник. - Какие к чёрту правила, если ты уже третий кон выигрываешь, - не унимается художник, поднимая рассерженный взгляд. - Просто признай, что я в шахматах лучше. - Да никогда в жизни! - Лухан меняет позу, садясь на согнутые ноги. - Ещё кон. - Своим упрямством ты ничего мне не докажешь, - ухмыляется победитель. - Ещё как докажу! Не смейся, я всё равно обыграю тебя, СиуМин, - всё ещё сердясь, говорит Лу, - чего бы мне это не стоило. - Чего бы тебе это не стоило? - хитро переспрашивает Мин, резко хватая подол белого халата и таща его на себя. Художник, благополучно перевернув на пол шахматную доску и ударившись коленкой о кресло напротив, оказался на коленях у своего оппонента, который, не теряя ни минуты времени, стащил с парня халат и, выкинув его подальше, притянул парня ближе к себе. - Значит, - СиуМин стал медленно водить тонким пальцем по груди Лухана, - всё что угодно? Лу сглотнул и, сразу же растеряв весь свой пыл, прошептал: - Всё. - Правда? - касаясь кончиком носа щеки, в тон художнику прошептал Мин. - Правда. Прильнув к губам парня победитель затянул того в нежный тёплый поцелуй, на секунду прерывая его, чтобы сказать: - Я обязательно научу тебя играть… *** Проходя вглубь сада, МинСок всё сильнее и сильнее забывает о времени. На дворе расцветает весна, принося с собой новый свежий воздух, который уже больше не пахнет морозной зимой, от этого воздуха пахнет совсем по-другому, более того, пахнет весной. Отодвигая руками уже покрывшиеся листвой ветки, мужчина идёт вперёд. Тонкая хлопковая рубашка не спасает от утреней прохлады, но Ким, совершенно не обращая внимания на бегущие по телу мурашки, продолжает свой путь. Вот он прошёл молоденькие насаждения яблонь, которые через десяток лет точно вырастут высокими могучими деревьями, дающими вкуснейшие яблоки. Затем, на пути встречается груша, которая еле пережила холода, но если судить по внешнему виду, всё же сохранила свою жизнь. Поворачивая голову из стороны в сторону, глаза пытаются уловить что-то новое, то, чего не было видно вчера, и, скорее всего, не будет видно завтра. МинСок пытается найти что-то совершенно новое и недолговечное, то, что будет найдено лишь раз. - МинСок, - зовёт мужчину мягкий женский голос, - МинСок. Из-за деревьев показывается тонкая фигурка Мисс Лу, по чьим глазам явно видно, что девушка искала Кима не один час. - Я здесь, Мей, - спокойно произносит Мин, незаметно улыбаясь. - МинСок, ты куда запропастился,- серьёзно начинает хозяйка дома, - мы тебя всем домом ищем. - Решил прогуляться, - также незаметно улыбаясь, отвечает мужчина, протягивая даме руку, помогая перешагнуть небольшой валун. - Ты ещё и без верхней одежды, совсем себя не бережёшь, - примечая тонкую рубашку, отчитывает Кима Мисс Лу. Мужчина лишь показывает свои белоснежные зубы и молчит, продолжая прогулку уже вдвоём. - Тебе так нравится этот сад? - Он великолепен. Если бы я мог потеряться в любом желаемом мною месте, я бы выбрал этот сад. Теперь уже улыбается Мисс Лу, смотря на веселого, и так ещё и не выросшего, МинСока. - Может, следует устроить чаепитие на свежем воздухе? - Спрашивает она, на что получает явный кивок и сверкающие тёмные глаза, которые молча её благодарят. В тот же день, прислуга выносит на улицу лёгкий летний столик и чата Лу, вместе с их лучшим другом Мистером Кимом, наслаждаются горячем чаем на свежем воздухе. *** Дикий страх накатывает волнами, заполняя всё сознание от края до края. Липкие руки сжимаются в кулаки настолько сильно, что ладони мокнут от тонких ручейков крови, вытекающих из маленьких дуг-ранок, стекая по светлой коже, затекая под белую ткань. Мысли бьются в голове, давя истерикой на нервы, становится тяжело дышать, глаза намокают. Зубы, сжатые до предела, не могут сдержать дикого стона умирающего в муках. Он крутится по полу, ударяясь об него головой, пытаясь хоть как-то заглушить чувства внутри. Неимоверно больно, так больно, что, кажется, вся комната, весь воздух, все вещи пропитаны болью, она везде, даже под тонкой кожей, заполняет вены убойной дозой. Каждый вздох кажется последним, лёгкие, заполняя расплавленное железо, смешиваясь с суточной дозой успокоительного, заставляют выгибаться до боли в пояснице и царапать поломанными ногтями блевотно-чистый пол. Чтобы скрутить Лухана потребовались четверо, чтобы вколоть лекарство двое, чтобы успокоить один… - Я думал, это конец. - Разве ты этого не хотел? - Я думал, они убили тебя. - У них почти получилось. Знаешь, Лу, это ведь вопрос времени. Несколько месяцев, может, полгода. Мы не сможем продержаться вечно. -Нет! Не смей! Я не отдам тебя! Я не позволю им тебя забрать. - Лухан. - Нет, я без тебя не могу… *** Подняв голову к усыпанному звёздами небу, художник удобнее устраивается в кресле-качалке, которое стоит на открытом балконе. Сжимая пальцами горячую чашку, Лухан тихо вдыхает аромат чая и, мягко качаясь, улыбается. Звёздные ночи, так редко видимые парнем, кажутся сказочными в те редкие моменты, когда старые работы закончены, а новые ещё не начаты. Когда легкий ветерок проходится по голым ступням, хочется заурчать от удовольствия и зажмуриться так сильно, чтобы ночь, сгустившаяся вокруг, попала и внутрь, мелкими кусочками забираясь в голову, расцветая, словно цветок, между мыслями о ярком солнце и тёплых дождях. Хочется немного продлить свою сказку, добавляя в неё новых красок, смешивая что-то совсем неизвестное, переплетая пальцы на белых клавишах, и находя свет в темноте, двигаться вперёд, не теряя старого, но улучшая его, окунаясь в новый мир, перестраивая свою вселенную. До одури хочется взять в руки толстую малярную кисть и, размазывая краски по стенам, переделывать себя. - О чём ты думаешь? - отвлекает голос с боку и Лухану вовсе не нужно поворачивать голову, чтобы узнать пришедшего по голосу. - О звёздах, - отвечает художник, отпивая немного жидкости из чашки. - И что ты о них думаешь? - интересуется СиуМин. - А что, если бы их не было? - отвечает вопросом на вопрос Лу. - Существует бесконечное множество звёзд, каждая из них несёт что-то своё. Вот, например, Солнце. Тоже звезда. Оно несёт на землю жизнь, преодолевая миллионы километров, давая всем живым организмам тепло… Как думаешь, что бы было без Солнца? - Не знаю, - растягивая слоги, говорит Лухан, поворачивая голову к Мину. - У меня есть своя звезда, которая греет теплее, чем Солнце. СиуМин улыбается и садится на корточки перед художником: - Без Солнца, ни тебя, ни твоей звезды не было бы, - на колени художника ложатся тёплые руки. - Если не было бы Солнца, мы бы с тобой никогда не встретились. - Но оно есть, - запуская пальцы в бронзовые волосы, говорит Лухан и поворачивает голову на бок, рассматривая собеседника. - Просто нам повезло, - шепчет СиуМин. Художник вытаскивает пальцы из спутавшихся волос и перемещает ладонь на щёку, осторожно поглаживая её большим пальцем. Указательный палец перемещается на лоб, переносицу, нос, останавливая свой путь на пухлых губах. Лухан наклоняется вперёд и целует первым, СиуМин медленно поднимает руки верх, забираясь ими под одеяло, сжимая чужие ягодицы, светловолосый стонет в поцелуй и прикусывает губу Мина. СиуМин отстраняется: - А знаешь, для чего ещё нужны звёзды? - Шепчет он Лухану, который, всё ещё не открывая глаз, втягивает воздух ртом, облизывая припухшие губы, - чтобы загадывать желания. Желания, загаданные во время падения звезды, всегда исполняются. Парни сползают на пол, оставив в кресле только недопитую чашку чая и тонкий плед. Поцелуи становятся более яростными, заполняя тишину громкими чмокающими звуками вперемешку со стонами и непонятными фразами, напоминающими что-то среднее между просьбами о большем и отборным китайским матом. Когда на кресло летят классические брюки Мина, стоны становятся громче, незаметно для двоих перетекая в громкие пошлые крики. Когда Лухан поднимает взгляд на небо, прижимая к себе СиуМина, он вдруг задумывается о том, а что бы он попросил у падающей звезды? И слава, и признание у него уже есть. А что же тогда? Что за нечто это может быть? Может быть, то самое нечто, которое греет сильнее любого Солнца, то нечто, которое заменяет звезду. Лухан поворачивает голову, всматриваясь в сопящее лицо спящего СиуМина, который тихо дышит художнику в ухо и понимает: то единственное нечто у него уже есть, а у звезды можно попросить лишь одно - чтобы оно оставалось рядом всегда. Художник прикрывает глаза, не замечая, как в подтверждение его слов с неба падают две звезды… *** - Мин, это великолепно, - произносит Ши, похлопывая друга по плечу, - я не видел ничего лучше. - Не знаю, - отвечает МинСок, всё ещё крутя кисточку в руках, - по-моему, могло быть и лучше. - Ты как всегда себя недооцениваешь. Мужчины, стоя плечом к плечу, смотрят на только что законченную очередную работу Кима, который, закусывая поочередно верхнюю и нижнюю губу, пытается найти тот самый невидимый недостаток, который не дает художнику вдохнуть полной грудью, и, с чувством выполненного долга, поставить собственноручную подпись на очередную рукописную картину. МинСок ещё долго стоит на месте, вглядываясь в каждый мазок, пока из-за двери не появляется Мисс Лу, которая ахая и причитая, заставляет двух мужчин спуститься к столу -отобедать. Ким МинСок впервые не заканчивает работу… *** Могут ли четыре стены давить сильнее, чем стенки спичечного коробка? Лухан может совершенно точно ответить, что стены давят в сотни тысячи раз сильнее, вдавливая расслабленное тело в холодные грязные углы. Тонкие, как спички, ноги упираются в стену напротив, ладони упираются в холодный неровный пол, голова откинута назад настолько сильно, что макушка почти касается небольшого отверстия на стене за спиной, тело изогнуто под огромным углом. Посмотрев со стороны, можно подумать, что кости у художника отсутствуют или настолько истончились, что их обладатель стал похож на гуттаперчевую куклу. Безвольный, сломавшийся, словно умирающий, Лухан пялился в высокий потолок, сжимая пальцы в кулаки и стискивая зубы, будто пытаясь заглушить нахлынувшую боль. Всё тело сводило судорогой, грудь билась в конвульсиях, так хотелось снова туда, в то место, которое Лу называл домом. Лениво пройтись по длинному коридору медленно растягивая шаг, заглянуть на кухню, где среди весенней теплоты и свежести пробивается приевшийся запах горячего чая, зайти в мастерскую. Так хочется снова взять в руки кисть и сделать уже заученное наизусть движение рукой. Хочется настолько сильно, что стиснув зубы до онемения скул, Лу пытается сдержать рвущиеся наружу вопли вперемешку со слезами и противным металлическим вкусом крови на потрескавшихся губах. В этих четырёх стенах, которые давят так сильно, что воздуха начинает не хватать, художник может быть собой. Тем собой, которым он был когда-то, которым уже не будет никогда. Первая маленькая солёная капля покатилась вниз по осунувшемуся лицу, но ей не суждено было упасть на светлую ткань белой рубашки. Тёплый язык нежно слизнул солёную жидкость, к щеке прикоснулись тёплые губы. - Посмотри на меня, - этот голос Лухан узнает из тысячи, и не только потому, что только этот голос последние несколько дней он и слышит, а потому, что всё время, проведённое здесь, его только и хочется слышать. Неважно плохо или хорошо художнику, если этот голос рядом, то все вокруг становится таким незначительным. - Лу, посмотри на меня, - большие глаза прерываются от изучения потолка и опускаются перед собой. Лухан чётко видит кошачий взгляд и копну бронзовых волос, парень устроился на коленках прямо между согнутых ног художника. - Я так хочу, - срывается с губ тихий вздох, прерываемый всхлипом, - так хочу, Мин… - Тшшш, - парень нависает над Луханом, обняв того левой рукой за костлявую талию и оперевшись правой о стену над головой светловолосого, - я знаю. Дыхание на мгновение перехватило, когда нежный тёмный взгляд упал на хрупкие ключицы, по всему телу прошлась первая волна не так давно забытого чувства. От макушки до кончиков пят полилась жара, заставляя судорожно сглатывать и сжимать руки ещё сильнее. От тёплого дыхания СиуМина голова шла кругом, а его пальцы, медленно поглаживающие поясницу через хлопковую ткань, просто сносили крышу. - Мин, - прохрипел Лу в чужие губы. - Давай, - тихий выдох, поцелуй в подбородок, - порисуем, - лёгкий чмок в нос, - вместе, - губы к губам и Лухан выгибается ещё сильнее, пытаясь, во что бы то ни было, ухватить свой кусочек тепла, свою маленькую дозу счастья, ведь в этом диком, кишащем монстрами месте, всё выдаётся по дозам и лекарства, и человечность, и любовь. Но художник, в отличие от всех, всё же нашёл способ немного обманывать, ухватывая такие редкие моменты, пытаясь выпить одним залпом как можно больше, насытиться на долгое время. СиуМин резко закусывает губы художника, и кровь струйкой бежит вниз по светлому подбородку, окрашивая тишину ярким стоном, принося в эту угнетающую серость немного цвета. Лухан стирает ладонью собственную кровь и резко закидывает руку на стену, при этом выгибая плечо до противного хруста. Руки медленно опускаются, оставляя после себя длинные красные полосы. Лу отрывается от поцелуя и закидывает голову, наслаждаясь своей работой. - Хочу ещё, - срывается хрипом с губ, в ту же секунду сильные зубы Мина впиваются в оголённую тонкую шею. Потёкшая из раны кровь пачкает белый рукав рубашки, затекает куда-то за шиворот. Лухан даже не дёргается от нового источника боли, ему хорошо, настолько сильно хорошо, что он готов просить СиуМина покусать его всего с головы до ног. Эти острые зубы приносят небывалое наслаждение с примесью восторга и яркой эйфории, заполняющей всё тело до краёв. Через несколько минут, когда уже вся рубашка пропитана свежей кровью, Лухан слегка выпрямляется и, проведя рукой по мокрой шее, тянет ладонь к лицу Мина. Щека парня напротив становится красной, из искусанных губ течёт кровь, а из-за ран на шее рубашка стала алой. СиуМин закатывает глаза от лёгкого прикосновения художника, такого ожидаемого, приятного, настолько знакомого, что в глотке разгорается пожар, а наружу выходит лишь тихий рык. Парни синхронно стаскивают верхние части совершенно одинаковых костюмов и откидывают их в стену. Лухан резко кидается на СиуМина, впечатывая парня спиной в пол. Мин разминает затёкшие плечи художника, пока тот с понятным только ему фанатизмом, яростно выводит непонятные узоры на груди лежащего. Под пальцами светловолосого кожа покрывается испариной, пот, смешиваясь с алой жидкостью, становится прекрасной заменой краски для Лухана. Проснувшийся мастер сразу же берется за работу. И ближние стены, до которых можно дотянуться не вставая, и тёмный пол, и мягкая улыбка СиуМина, который терпеливо ждёт окончания работы, всё это кажется совершенно нормальным, обыденным. Когда через полтора часа Лу обессилено падает на всё ещё лежащего под ним Мина, утыкаясь тому в искусанную шею, художник тихо вздыхает, показывая тем самым насколько он счастлив. СиуМин лишь перебирает светлые пряди и пялится в потолок, понимая, что Лухан наконец-то насытился… *** Тонкие пальцы бегают по чёрно-белым клавишам, смешивая звуки, заставляя их нестись лёгким галопом, перетекающим в сладких тихий вечер. Глаза пианиста направлены поверх инструмента, мужчина не следит за игрой, она будто и вовсе не имеет к ней отношения, а звуки, вытекающие из-под натренированных долгими художественными запоями пальцев, звучат где-то в голове. Меняя местами руки, скрещивая их в крещендо и нехотя разводя на свои места, МинСок совершенно безучастен, он устремляет свои глаза в тёмную ночь за окном, пытаясь отвлечься, немного забыть, заглушить ноющее чувство окончания. - МинСок, - к инструменту подходит Мистер Лу, медленно покачивая в руках почти пустой бокал с красным вином, - может быть, ты передумаешь? - хозяин дома искренне надеется на то, что его лучший друг всего лишь пошутил, сказав, что скоро уезжает. - К сожалению, нет, - опуская глаза на клавиши, сообщает будничным тоном Ким, - я уже всё решил. Мистер Лу разочарованно вздохнул и присел на краешек скамьи рядом с играющим, поворачиваясь к инструменту спиной. - Мы с Мей чем-то обидели тебя? - предполагает Ши. - Вовсе нет, - МинСок хмыкает, показывая тем самым, что вопрос друга не только странен, он совершенно не к месту,- просто мне хочется попутешествовать, я хочу увидеть мир… -Ты видел мир, - перебивает Мина Мистер Лу. - Я не был в Америке, - первый раз за весь вечер улыбается мужчина с бронзовыми волосами, - я хочу побывать именно там. - Это не лучшая страна, какая есть во всём свете. - Но она единственная, где я ещё не был, - МинСок заканчивает играть, убирая руки с клавиатуры, и вставая со своего места, становится на против друга, который внимательно на него смотрит, - я должен там побывать… *** - Сегодня солнце такое яркое, - жмурясь, смеётся Лухан, резко поворачивая свою светлую голову к лежащему рядом. СиуМин лежит с закрытыми глазами, позволяя ярким лучам весеннего солнца ласкать его нежную кожу. Изумрудная трава щекочет кончики пальцев, будто растворяя в себе, бронзовые волосы, растрёпанные на ветру, торчат в разные стороны и грудь поднимается в такт неслышной ровной мелодии, пришедшей с началом тёплых весенних дней. Художник перекатывается на бок, упираясь локтём в высокую некошеную траву и подпирая щёку собственной ладонью. Лухан смотрит на парня перед собой с упоением, будто пытаясь всего его, от кончиков пальцев до бронзовой макушки, впитать в себя, запомнить каждый изгиб, каждый вздох, вдохнуть его через сердце в самую душу, потому что надышаться СиуМином не получается, он как ветер, быстро пролетающий рядом - лишь вскользь даёт понять себя, насладиться им сполна. Хочется ещё чуть-чуть; как необходимость, как жизненно важные витамины, как воздух. - Солнце в разгар весны действительно очень жаркое, - не открывая глаза, говорит СиуМин,- словно пытается поквитаться с зимними холодами, нагревая землю до предела, будто замаливая своё отсутствие. - Ты любишь Солнце? - почему-то смущаясь, спрашивает Лухан, пододвигаясь к СиуМину ещё чуть ближе. Мин улыбается и открывает глаза. - Если честно, не очень, - два огромных оникса смотрят на художника очень внимательно, пытаясь понять его реакцию на ответ или, может быть, просто найти у него поддержки. - А я люблю зиму, - словно отвечая на собственный вопрос, говорит Лу, ложась на спину. - Зимой холодно, - будто предупреждает Мин. - Зимой появился ты, - спокойно произносит художник, смотря на небо. - Мы встретились летом, - теперь уже СиуМин поворачивается на бок, смотря на Лухана из под упавшей на глаза чёлке. - Не важно, когда мы встретились, важно то, что я впустил тебя в мою жизнь зимой, - художник скашивает взгляд к собеседнику и улыбается, ощущая, как по телу пробегает холодок, словно секундное напоминание прошлого… *** - Присаживайтесь, мистер Лу, - притворно сладким голосом говорит монстер в белом халате. И Лухану вовсе не нужно знать его имя, достаточно лишь одного взгляда в эти стеклянные глаза и всё становится понятно. Он такой же, как и все те другие, чьи улыбки не отличишь от волчьего оскала. - Как проходит ваше лечение, мистер Лу? - Всё тот же тон и взгляд, и художнику сейчас неимоверно сильно хочется сказать, что он вовсе и не болел, и лечить нужно вовсе не его, а человека со стеклянными глазами напротив. Но худую ладонь в последний момент обвивает тёплая ладонь и в уши бьёт тихое: «Успокойся». И Лухан успокаивается, медленно вдыхая грязный, пропитанный болью и ложью воздух, опустив голову, шепчет: - Всё прекрасно, - художник уже давно не узнаёт своего голоса, и его совершенно это не пугает. Странным остаётся лишь только то, что он вообще ещё умеет говорить. И это не заслуга мужчины в белом халате, и даже не тех милых медсестёр, с мягким всё ещё живыми глазами. Нет. Просто рядом есть он, тот, кто всё ещё греет и успокаивает. Тот, которого нет ни для кого. Он есть только для Лухана, и этого достаточно. А эти странные беседы двух людей втроём каждый раз проходят по одному и тому же сценарию. Предложение присесть, вопрос о самочувствие, мягкий, слышный только Лухану, баритон и длинный рассказ о продвижении лечения, которое художник в мыслях посылает к чёрту, смачно сплёвывая на блевотно-чистый пол. И это было бы терпимо, если бы не мерзкие безразличные глаза, которые хочется выковырять острым ножом. К глотке подступает ком отвращения, как только врач начинает разговор об очередном улучшении, называя при этом почти точную дату выписки. Как мерзко звучат мягкие слова изо рта лицемерной сволочи, которую, кроме себя, никто не волнует. Даже грёбаные стены, давящие своим сумасшествием, могут быть более человечными. - … так что весь этот кошмар скоро закончится, мистер Лу. - Заканчивает свой очередной монолог человек без сердца. У Лухана вскипает кровь, только от одного слова: «кошмар». Как эта тварь посмела назвать его жизнь, его мир, его любовь - кошмаром. Да, какое право имеет этот обученный ковырять мозги людям червь, рассуждать о болезни человека с душой, если даже понятия не имеет, что такое это. Набирая в лёгкие больше воздуха, художник крепко сжимает тонкие пальцы на кожаном диване, поднимая вверх большие шоколадные глаза, в которых прямым текстом читается пожелание скорейшей смерти в страшных муках. - Да что вы… - Начинает рычать Лухан, приподнимаясь со своего места. - Лу, не надо, - в уши льётся такой родной тёплый баритон, окружая художника некой защитной плёнкой, не дающей негативу войти внутрь. Всё как всегда, как обычно. Но в этот раз слишком поздно. Весь негатив, все эмоции уже давно не внутри, теперь они ураганным ветром, сломав последние преграды, вылились наружу. - … знаете обо мне, вы мерзкая лицемерная мразь, - Лухан переходит на крик, который смешавшись с рыком, выплёскивается на врача бушующим торнадо, - какое право ты, сукин сын, имеешь трогать мою жизнь своими сухими грязными пальцами, суя мне их в голову и ковыряясь в моих ёбаных мозгах. Моё ёбаное сумасшествие не твоё собачье дело, поэтому, будь добр, заткни свою пасть и оставь эти грёбаные умные мысли в твоей охуительно нормальной голове. Меня они блять не ебут, - с каждым словом милое лицо всё больше становилось похоже на морду дикого зверя. От самых ключиц, поднимаясь вверх, напухают толстые синие жилы, просвечивая через больную белую кожу, глаза наливаются кровью. - Меня вот раздражает твой голос, твой ебучий идеально белый халат и ёбаный стеклянный взгляд. А ещё, да-да, запиши это куда-нибудь, имел я весь ваш грёбанный медперсонал, с вашими мерзкими улыбочками, и эти вечно серые мягкие стены, и ебаные железные койки, на которых блядь даже не выспишься. Я заебался притворяться хорошим, заебался отвечать на ебучие мой мозг вопросы, меня это всё достало. И мне совершенно насрать, что после всего этого вы меня еще года три не выпустите. Плевать я хотел на ваше решение и разрешение, плевать на ебучий мой мозг вечный дождь и грёбаную осень 2012 года… - Сейчас лето, - спокойным холодным голосом перебил Лухана мужчина, всё это время сидевший спокойно в большом кожаном кресле. Он слушает своего пациента даже не меняя позы, нога всё так же закинута за другую, и тонкие крючковатые пальцы, не спеша, перебирают тонкие исписанные ужасным почерком страницы. - Сейчас лето, мистер Лу, - стальные глаза направлены на испуганные большие шоколадные глаза художника, который, застыв на месте, теперь только и может открывать рот в немом шоке. - На улице лето 2016 года, Лухан, - эти слова разбивают последнее самообладание художника, и тонкий, усохший за всё проведённое в четырёх стенах, молодой человек обессилено падает на кожаную обивку, кидая полный боли взгляд в тёмные глаза своего личного сумасшествия… *** Лухан, всё так же не отводя удивлённых глаз от подарочной упаковки, ковыряет красивый яркий бантик кончиком ногтя, повернув голову к СиуМину, художник наконец-то после нескольких минут в совершенной тишине спрашивает: - А, что это? - А ты не догадываешься? - отвечает вопросом на вопрос Мин. - Ну, мне как бы нечасто ключи дарят, - пытается съязвить всё ещё не понимающий предназначения старого ключа в коробке с подарочным шоколадом Лу. - Он особенный, - уверяет СиуМин. - Ты хотел сказать коллекционный? - Художник поднимает скептический взгляд на собеседника. - Этому ключу несколько сотен лет, как минимум. - А что такая недовольная мина? - Подначивает Лухана Мин. - Имей уважение к старшим. - И како… то есть, а для чего он собственно мне? - Это необычный ключ, - СиуМин берёт старый, местами ржавый, предмет и, вложив его в пальцы, Лу медленно тянет к своей груди, до тех пор, пока конец ключа не упирается в светлую ткань рубашки, - он от моего сердца… *** На абсолютно белой кровати, сидя лицом друг к другу в мрачном, не освещаемом помещении, им хорошо. Они могут быть вдвоём, даже не пытаясь убежать или скрыться, не пытаясь спрятаться, просто оставаясь на своих местах. Так привычно не видеть чужого лица, а слышать лишь тихий еле различимый голос, который даже по прошествии времени всё также ласкает слух. Глаза Лухана, которые раньше окунались в яркие палитры, принося своему владельцу небывалое удовольствие от наблюдения за жизнью, теперь же превосходно могут различить все оттенки темноты. Слух различает только две мелодии - дождя за окном и человеческого голоса, единственного слышимого в этом месте. И Лухану, из настоящего, этого достаточно, может быть, будь он прошлым, его бы мучили приступы апатии и резкие смены настроения, сменяющие пассивного неживого человека, зверем в замкнутой клетке. Может быть, так оно и было когда-то, но сейчас… - Я так боюсь. - Чего ты боишься? - Я боюсь, что это повториться. Что ты снова пропадёшь. Я боюсь, что тебя не станет. - Ты же ведь знаешь, Лу, мы не продержимся долго. - Ты уже говорил это. - Тогда заче… - Мы с тобой всё ещё вместе, а значит, мы всё ещё боремся. - Я не знаю, Лухан, может быть… - Ты есть только тогда, когда есть я. Меня же без тебя не существует. Не бросай меня, прошу тебя, будь со мной столько, сколько сможешь. - Не существует нас с тобой, есть только ты и я, и я обещаю, что буду цепляться за тебя до последнего, я так просто не уйду. Художник чувствует, как его собственные холодные пальцы переплетаются с тёплыми пальцами Мина, от чего темнота на мгновенье загорается, потухая в то же мгновенье, как в комнату попадают неоновые лучи света из коридора, и немолодая женщина медсестра просит пройти Лухана на очередной ежедневный укол, который раз за разом убивает его жизнь. Парень медленно встаёт со скрипучей кровати и даже не пытаясь найти в темноте тапочки, шлёпает босыми ногами по голому полу. Остановившись у двери, он оборачивается и бросает извиняющийся взгляд на Мина, который сидит всё в той же позе, только лишь повернув голову в сторону светловолосого парня, будто провожая его. На них обоих белая свободная одежда, больше похожая на пижамные костюмы. Можно даже сказать, что они выглядят мило, в одинаковой одежде, если бы только не печальный взгляд художника, который смотрит на СиуМина до того момента, как медсестра не закрывает дверь прямо пред его носом и, улыбнувшись парню, ведёт его в процедурную. Лухан уверен, там ему вновь будут помогать убить человека, которым является он сам и который является им, прикрывая это лёгкими шутками о том, что скоро можно будет гулять на свежем воздухе, совсем позабыв о времени проведённом в заточении. И художнику хочется выть, и биться в конвульсиях, лишь бы только заставить всех вокруг понять, что ему хорошо. Ему до дикого экстаза, яркой эйфории, хорошо. В этом несчастном занюханом местечке, где по белому, блевотно-чистому полу, хотят люди, которые не отличаются от фарфоровых кукол, где за стеной разрушается чужой мир и строятся воздушные замки, где цвет - это роскошь, а обманывающий белый – везде. Лухану здесь хорошо. Настолько хорошо, что открывая утром глаза и натыкаясь на знакомый серьёзный взгляд, хочется орать от радости и танцевать, сметая всё на своём пути. Художнику хочется жить, пусть такую жизнь и считают болезнью… Лухан не хочет выздоравливать. *** Всё поместье семьи Лу готовилось к появлению наследника. Мисс Лу, которой оставалось донашивать ребёнка совсем не долгое время, была ещё активнее, чем прежде, пытаясь как можно раньше обустроить детскую для малыша. Мистер Лу, лишь с мягкой улыбкой наблюдая за своей супругой, разрешая делать все, что душа пожелает, он-то уж лучше других знал неугомонный характер Мей, поэтому только соглашался. Со дня на день должен был прибыть доктор, который останется до самых родов Мисс Лу, которая вся изнервничалась, испереживалась, заставляя прислугу суетиться по дому в разы быстрее, ибо самой госпоже было очень неудобно и тяжело передвигаться. Перед самым приездом ожидаемого гостя, чьи покои уже были совершенно готовы и ожидали свое жильца. В семью Лу приехал местный извозчик, привёзший небольшое количество чемоданов и хорошо упакованную огромную картину. Стоило Мисс Лу лишь взглянуть на адрес отправителя, как она тут же раз разразилась громкими радостными причитаниями: - О боже мой, дорогой! Ты только посмотри от кого это письмо. Это наш дорогой Мистер Ким прислал о себе весточку. Ши! Дорогой! Ты не поверишь, он возвращается. Наш искатель приключений МинСок возвращается домой. Радости Мистера и Мисс Лу не было предела, они, наперебой смеясь и радуясь хорошей новости, провели почти весь день за приготовлениями к прибытию лучшего друга. И только вечером, читая, Лу смогла спокойно вздохнуть и, наконец, немного расслабиться, Мисс Лу неимоверно захотела посмотреть на очередное творение Кима, поэтому, не особо церемонясь, она со своим супругом вскрыли картину, какого же было их удивление, когда с огромной картины на своих друзей смотрел сам МинСок. - Он всё-таки написал автопортрет, - улыбаясь, сказал Мистер Лу, чуть приобнимая жену, - эта картина великолепна. В толстой деревянной раме с массивными позолоченными углами и резной каёмкой на ярком алом кресле, оббитом нежной бархатной тканью, сидел статный молодой мужчина, облокотившись на подлокотник изящной молочно-белой рукой, в который держал прозрачный стеклянный бокал, наполовину наполненный багровой жидкостью. Глаза, смотревшие на молодую пару, горели огнём, а тонкие губы, растянутые в насмешливой ухмылке, делали из бронзоволосого мужчины настоящего искусителя. - МинСок как всегда, - захохотала Мисс Лу, подойдя к картине ближе и заметив между складок толстой брезентовой ткани небольшой железный ключик, с немного погнутым концом, взяла его в руку, решив посмотреть тщательнее, на свету, положила вещицу в карман. - Ты права, Мей, - Ши приблизился к своей супруге, помогая ей дойти до двери, и бросив последний взгляд на необычайную работу друга, в шутку сказал: - Наш друг никогда не изменится. Ким МинСок так и не вернулся… P.S. Последнее доказательство славы- когда какой-нибудь псих решает, что он- это вы.© Мел Брукс P.P.S. Самое ужасное, когда этим психом являешься ты сам.© Zaika Strangers * Dementia praecox(преждевременное слабоумие) - раздвоение личности, шизофрения.