Без слов

- Мурасакибара-чи, Мура-чи, а что такое пекарский порошок? – звонким голосом в очередной раз вопрошает Кисе, с энтузиазмом перебирая содержимое шкафов на чужой кухне. Высокий парень в белом фартуке, что немного нелепо смотрится на угловатой фигуре, лишь устало прикрывает глаза. Он пытается вспомнить, как ему могло прийти в голову такое глупое решение – отвлечь лезущего под руку неугомонного Рёту предложением порыться в его бесценных припасах. Ведь кухня – святое место для любого повара. Но не изменять же теперь своим словам? Удивительным было то, как ловко и незаметно этот хитрый, сотканный из тысячи солнечных улыбок лис втерся в доверие всегда нелюдимого Мурасакибары Атсуши. Да если бы еще он и старался при этом! Кисе, кажется, совершенно не замечал своей исключительности, принимая расположение товарища как нечто совершенно естественное. А Мурасакибара не считал важным признавать вслух того, как грело ему душу одно присутствие такого шабутного недоразумения. - Это разрыхлитель для теста, если печешь без дрожжей, – ровно отвечает он, даже не повернув головы в сторону Кисе. Не оборачивается и тогда, когда за его спиной раздается оглушительный чих, а потом грохот падающих баночек с приправами – лишь вздыхает почти обреченно, нахмурив тонкие брови. - Если ты что-то рассыпал – тебе не жить, - немного угрожающим тоном комментирует он погром, впрочем, не предпринимая никаких явных попыток осуществить угрозу. - Я новые куплю, Мура-а-аа-пчхии~! - виновато произносит Кисе, после громко шмыгая носом, - Ты только напиши, какие. Еще лучше найду. Ааапчхии! - Они в Индии. - Чего? – по-детски переспрашивает все еще чихающий Рёта. - Те, что лучше, продаются в Индии, - с ребяческой обидой бурчит Мурасакибара. Как ни крути, рассыпанных специй ему жалко, и расположение к Кисе не меняет дела. Мысленно зарекаясь отныне кого бы то ни было подпускать к своей кухне, он обиженно надувает губы и невидимым усилием воли возвращается к готовке. Это почти медитативное состояние, в которое Мурасакибара впадает каждый раз во время приготовления очередного шедевра кулинарного искусства, и вынуждает Кисе искать себе хоть какое-нибудь занятие от безделья – ведь Атсуши просто перестает замечать кого-либо вокруг. Или мастерски делает вид. Кисе может часами разливаться звонким соловьем в рассказах обо всем на свете и абсолютно ни о чем, болтать ногами, сидя на высоком стуле, готовить домашку к завтрашнему семинару в академии, разложив по столу с продуктами свои учебники и тетради, лезть из любопытства носом в духовку, воровать кусочки фруктов из-под ножа – Мурасакибару, кажется, не беспокоит ничто, пока нет угрозы его святому таинству. Вот и сейчас, с горем пополам подметя рассыпанные специи, Кисе усаживается на стул, прикидывая, чем бы еще ему заняться, но вместо этого начинает просто завороженно наблюдать за размеренными движениями друга. Каждый его приход сюда заканчивается одним и тем же: вдоволь навертевшись, в какой-то момент он залипает, любуясь неторопливым Атсуши. Тот кажется ему квинтэссенцией чего-то невероятно детски-милого, плюшевого и при этом непоколебимо-надежного, заставляющего теплиться в душе маленький нежный огонек. Если бы Кисе захотел выразить свои эмоции одной фразой, он бы сказал, переформулировав известное выражение, что может вечно смотреть на то, как течет вода, горит огонь и работает Мурасакибара. Интерес Кисе Рёты в той или иной степени привлекают совершенно разные люди, слепо и непременно искренне увлеченные своим делом, но только в обществе своего большого и нескладного друга он чувствует себя настолько уютно. Кисе кажется, что только этот, на первый взгляд меланхоличный и равнодушный к окружающим человек, видит его настоящим. Видит за всеми масками, понимает по малейшим изменениям в жестах и настроении. И, самое главное, так терпимо относится ко всем его выходкам, пусть и делая вид, что верный хвостик-Рёта значит для него не больше надоедливой мухи. Умиленно вздохнув, Кисе мягколапым котенком неслышно подбирается к другу со спины, обвивая его корпус руками, и чуть ощутимо трется щекой о ткань футболки в районе лопаток. - Мешаешь, – через несколько мгновений бурчит очнувшийся Мурасакибара. Кисе тихонько хихикает и ослабляет объятия, позволяя парню двигаться свободнее. Ему нравится наблюдать за тем, как по оголенным предплечьям такого равнодушного на словах Атсуши бегут выдающие его с потрохами мурашки. Солнечно улыбаясь самому себе, Кисе привстает на цыпочки и легонько кусает его за выступающий шейный позвонок. И тут же пулей возвращается обратно на свой стул, улыбаясь еще шире, словно набедокуривший ребенок. Мурасакибара снова незаметно вздыхает. Ему слишком лень разбираться с этим недоразумением. Против воли в душе даже что-то теплеет. Кисе непостижимым образом умудряется ходить по самой грани, не раздражая своим поведением. Как ему это удается – неизвестно. Порой кажется, что Кисе на уровне интуиции чувствует изменения в его настроении. Поставив в сторону миску с кремом, которым он занимался последние пятнадцать минут, Мурасакибара с венчиком в руках присаживается на соседний стул и оглядывает опустевшие в результате погрома баночки из-под специй. - Раздавлю, - горестно изрекает он, одаривая друга одним из самых тяжелых своих взглядов. Рёта лишь тихо смеется, понимая, что угроза на самом деле звучит не всерьез. Мурасакибара же, переведя взгляд в окно, начинает меланхолично облизывать испачканный в креме венчик. Почувствовав прикованный к своим губам взгляд янтарных глаз, он, чуть подумав, роняет небрежное: - Будешь? И Кисе, забирая протянутый венчик, расцветает в счастливейшей из своих улыбок. Он без всяких слов понимает, как много значит для Мурасакибары человек, с которым тот готов делиться своими сладостями.