***
Я помню зияющую пасть темноты, глубокую, притупляющую чувства, с осевшими на дне обломками растерзанных воспоминаний. Помню дрожащие, тронутые зябью пальцы, еще мгновение назад, казалось, сжимавшие высокую ножку бокала, а теперь едва способные согнуться, застывшие и льнущие друг к другу. Бледное подобие горько-сладкой эйфории в своих мыслях и безнадежно глупую попытку подняться, пошевелить парализованной оцепенением рукой. Помню сдавленное ощущение тревоги и бешено отмеряющее секунды сердце, трепетно рвущееся из сжатой незримыми тисками груди. Блеклые неясные очертания лампады затянутой неестественной дымкой из пляшущих черно-желтых пятен над своей чуть запрокинутой головой и твой приятный и до фанатичности веселый голос, как далекое рассеянное эхо, ласкающий мой завороженный и утонченный слух. « Ты слишком много говоришь, Натаниэль», произносишь ты, и я силюсь ответить тебе усмешкой, такой же нахальной и безликой, как делал прежде, одной из тысяч моих заготовленных масок, но вместо этого у меня выходит лишь искаженная, будто вырезанная ножом, гримаса. Правый уголок моих губ конвульсивно дергается и боль, словно жидкость, выплеснутая из чашки, заливает мои глаза черной тенью. Я помню это чувство так, будто пережил его только сейчас, хотя с момента нашей последней встречи и прошло немало времени, я до сих пор вижу твою скромную импровизацию в своих охваченных тревожной лихорадкой снах. Я вижу поблескивающую в твоих мягких и так очаровывающих меня прежде пальцах, широкую иглу, оскалившуюся, точно дикий зверь. Она замирает надо мной, вытянутым ушком уставившись в потолок, и ее холодный и безучастный взгляд пронизывает меня насквозь, обращая мою глуповатую праздную безмятежность в паническое присутствие страха. Как если бы случайно уловив смятенный ход твоих мыслей, я, наконец, начинаю понимать, что именно ты задумал, осторожно касаюсь языком правой стороны своего рта, и с ужасом осознаю, что кончик его упирается в неровные толстые стежки нити. Кожу режет, точно осколками битого стекла, а липкая кровь, ручейками разбегаясь из разверзнутой раны, вызывает отвращение своим неизменно приторно-сладким привкусом меди, протягивает щупальца к горлу, пока я неосознанно и беспомощно трепыхаюсь в твоих крепких, словно капкан, объятиях. Что-то тяжелое надежно прижимает меня к полу. Я помню каждый взмах, каждый неосторожный жест руки, приходящую в движение нить, плотное волокно которой всякий раз заставляло меня содрогнуться, свои отчаянные и яростные, но такие бесполезные попытки освободиться, приглушенный почти безумный крик. Помню, когда мои глаза наполнились слезами, ты успокаивал меня заботливо и нежно, согревая горячими ладонями мое истерзанное лицо, любовался мной, словно шедевром и во взгляде твоем я ловил восхищение и непритворный восторг. Помню, потому что сохранил все это скрупулезно и тщательно в своей памяти для тебя. Глядя в зеркало, встречая отражение того, что было когда-то частью меня, я вижу тонкие полоски выцветших шрамов, молчаливые свидетели нашей случайной игры, и с нетерпением жду, когда судьба подарит мне шанс великодушно вознаградить тебя за твой безмерно щедрый дар, оставив свою роспись на твоем лице.