Ультралюбoff

      Он двинулся мне навстречу, а у меня как будто что-то оборвалось внутри и полетело вниз, высвободилось много места для него, и я это место заполню им без остатка. Люба сильно похудел, на подбородке царапина, и карие глаза покрылись пепельными крапинками. Мой Люба, где ты был?       Он подошёл, нерешительно встал на ступеньку ниже, смотрит мне в глаза, вбирает, ищет там что-то. А я боюсь коснуться, как будто передо мной призрак: заденешь, и он исчезнет… Люба затронул первым, уткнулся лбом мне в плечо и, выдохнув, прошептал:       — Я увидел… Это же ты мне?       — Это я Любе Шерешу…       Он отнял голову от плеча и наконец улыбнулся:       — А это я!       — Люба, поехали домой, я так устал тебя искать…       — А я так устал скрываться и скрывать…       Мимо проходили люди, вдруг мне кто-то крикнул:       — Дар Александрович, вы идёте?       Я понял, что это наш оператор.       — Нет! Я сейчас позвоню Щукиной, она меня заменит, — быстро прихожу я в себя, набираю номер своей коллеги и, не отрывая глаз от Любы, уговариваю её выехать на интервью вместо меня, а то «у меня сердце прихватило».       — Сердце прихватило? — подавленно спрашивает Люба.       — Не прихватило, а прихватил… Пойдём, нет сил уже…       Как хочу его обнять, почувствовать его тепло и силу, уже невтерпёж. Но в фойе нашего центра это невозможно. Поэтому почти бегом направляюсь к выходу, сопровождаемый удивлёнными взглядами коллег и охранника, Люба за мной, он извинительно оглядывается, тормозит. Пикаю сигнализацией, бэха призывно замигала, Люба улыбнулся ей, как старой знакомой, флиртуют они! Даже сейчас не может не уделить внимание машине! Ладонью погладил по кузову…       — Люба! — Меня это даже взбесило, какая бэха? Я же здесь! — Марш внутрь! На заднее!       Он опять тормозит. Удивлённо на меня разворачивается, но я уже зажигание подключил… своё собственное. Толкаю его на заднее сиденье, лезу следом, к нему на колени. Блин, в зимней одежде так неудобно! Так мало места! Не чувствую его тела! Зато чувствую его губы, узнаю их заново: сначала податливые, мягкие, а потом агрессивные, жадные, настойчивые. Настоящий марафон. Думаю, что со стороны может показаться, что в машине вовсе не целуются, а борьба идёт. Уже после, в перерыве на вдох, оставаясь на нём, запоздало спрашиваю:       — Как сердце?       — Выдержало.       — Было больно? Я боялся, что ты умер…       — А я хотел умереть…       — Придурок! Едем домой. Умереть он хотел! Что бы я Рысе сказал? Да он бы меня сожрал ночью!       Отцепляюсь с неохотой и прыгаю за руль. Любка так и остался лежать на заднем сидении. Сначала мы молчали, только на перекрёстке, когда ползли в мини-пробке, Люба разглядел очередной билборд с моим тельцем, сел, протянул руку ко мне, положил её на плечо:       — Неужели это правда?       — Про восьмое марта? Да! Завтра праздник! И выходной! Поедем поздравлять Светку.       — Светку?       — Да, это она придумала.       — Светка? Зачем ей это?       — Люба, мы тогда в морг ездили тебя опознавать. Она думала, что убила тебя. И хотя оказалось, что это был не ты, её это подкосило. Она сначала искала тебя вместе со мной, а потом слегла… две недели в больнице провалялась. Я не ездил, игнорил её, потом она вышла и при встрече заявила, что ищет новую работу и будет увольняться. Я ответил, что мне всё равно… стал избегать её. Вижу в коридоре — разворачиваюсь и ухожу. Телефон её забил в чёрный список, всем своим велел, чтобы её ко мне не впускали. Она даже ко мне домой явилась дня три-четыре назад, но меня не было. Мне сосед сказал, что дама орала что-то под дверью, долбилась, истерила, плакала… Я думал всё — опять съехала, опять невроз… А потом вызывает шеф, а там Светка. Она и предложила билборд вывесить…       — Шеф? Твой шеф знает про нас?       — Знает. Без его санкций, сам понимаешь, такая акция бы не прошла!       — Дар, Светка, наверное, тебе хотела сказать, что нашла меня… Она случайно меня встретила в городе…       — Встретила? — я чуть не въехал в машину впереди. — И не сказала?! Всё-таки сучка!       — Ты же сам говоришь, что игнорировал её. И она, наверное, решила романтически всё обставить… женщина!       — А если бы ты не увидел?       — Увидел бы, она вычислила…       — А если бы ты не пришёл?       — Тогда бы может и сказала… Но я же пришёл.       — Да, надо ей цветов подарить, но это завтра.       Люба во дворе и в доме озирался, разглядывал всё так, как будто несколько лет здесь не был. А перед дверью вдруг спросил:       — Рыся-то как?       И из-за двери в ответ раздалось истеричное «мя-а-ау!». У Любы аж губы затряслись. Встреча двух молоколюбов была очень трогательная. Рыся забегал вокруг ног, заурчал на всю громкость: то ли ругается, то ли жалуется, то ли в любви признаётся, то ли всё вместе. Передними лапами по Любкиной ноге взобрался, вытянулся всем пушистым телом, на руки просится. Люба его на руки взял, нацеловывает, мурчит в ответ, в ушко ему извиняется, за ухом чешет, щекой о животинку трётся. Чёрт, со мной не такая любвеобильная сцена была! Даже когда котяру на пол отпустили, тот не отходил от хозяина, на меня вновь ноль внимания, как будто и не прожили мы с ним душа в душу, сплочённые общим горем целый месяц. Смотрю на этих двух, привалившись к двери, даже раздеваться не стал. Дверь подпираю, как будто клетку захлопнул, Люба зашёл — хлоп, попался, не выпущу больше.       Люба же медленно прошёл по периметру квартиры, в которой нам было хорошо, и кажется, что это было так давно, в какой-то другой жизни. Провёл кончиками пальцев по слою пыли на столике, ладонью расправил покрывало на кровати, кулаком прошёлся по пуфикам и уселся на диван. Снимает куртку, какую-то незнакомую, не его. Бросает её рядом, но потом замечает, что куртку бросил на книжку. Люба к книгам относится с уважением, поэтому вытащил её из-под куртки.       — «Диккенс. Большие надежды». Я читал такую, — грустно произносит Люба. — Хорошая.       — Ты не дочитал, — сиплю я.       — Да вроде дочи… — он осёкся, так как открыл мой дневник. Поднял на меня глаза и побелел.       Я съехал вниз по вертикали двери, снял шапку и уверенно киваю:       — Дочитывай. С середины, оттуда, где выдран листок.       — Но…       — Можешь вслух.       Вижу, у Любы руки трясутся. Как бы не было плохо… Но ведь всё равно нужно об этом говорить, и раз уж он наткнулся на эту чёртову тетрадку, то пусть так.       — Звонил Пашка, звал опять в «Ультру»… — начал тихо Люба.       — Это уже после, на следующий день, — поясняю я. — Читай.       — Сказал, что не пойду, что перепил вчера, что денег нет. Теперь жалею, может, стоило пойти? Вдруг я его опять там увижу? Увижу, и что? Неужели подойду? Нет, нельзя в «Ультру» идти: если он там, то подойду, буду ходить вокруг, и мою крышу снесёт окончательно. Надо успокоиться, надо переждать, наваждение пройдёт — и всё будет как обычно. Никаких извращённых желаний! Я – парень, нормальный, здоровый и даже симпатичный. И он тоже… чёрт! Я обратил на него внимание ещё в… Тут оборвано… — Люба поднимает на меня глаза.       — Там тот листок, что ты читал. Читай дальше!       — …ня… педика, — Люба запнулся и попытался закрыть тетрадь.       — Люба! Читай уже! — заорал я, не щадя его больного сердца.       — Разве я мог ещё день назад, когда лизался с Лариской, вместо того чтобы созерцать кинуху, представить, что буду хотеть лизаться с парнем. Ненавижу себя! Тридцать первое декабря. Ходил в «Ультру». Искал его…       Люба замолчал, но не прекратил читать. Он читал про себя, впитывал каждое слово, по зрачкам видно, что не торопился, пережёвывал, переваривал мои давнишние мысли, мои глупые чувства. Рыся тоже навис любопытным носом над желтоватыми листочками, водит мордой. Тоже читает?       Я за этот месяц выучил наизусть то, что там про Любку написано.

«31 декабря

      Ходил в «Ультру». Искал его. Его нет. Спрашивать было неудобно, но я спросил у бармена. Тот сказал, что никого не помнит из вчерашних, что постоянной клиентуры ещё пока и нет. Я делал вид, что мне весело. Танцевал. Пашка вызвонил Дашку из архитектурки. Та прилетела, чтобы меня ублажать. Пришлось поддаваться, приглашать, обнимать. А сам всё жду… не пришёл. И девушка его не пришла… От Дашки я удрал, внаглую. Пашке денег оставил и улизнул.             Сегодня встречаем новый год. Идём в клуб «Коза-ностра». Новый год в пиратском стиле. Там какая-то программа супер-весёлая, нужно пиратом нарядиться. Я уже всё приготовил и буду не пиратом вовсе, а попугаем капитана Флинта… Костюм прикольный, мне мама из ДК принесла. Лежит вон…

1 января

      Никуда не ходил. Такого нового года у меня ещё не было. Лежал пластом, уставившись в потолок. Слушал, как орут у соседей и взрывают петарды во дворе. Телефон вырубил из розетки. Через стенку слышал, как вещал что-то президент проникновенно-отеческим голосом, как заиграл гимн, как тут же фальшиво-весело затарахтела какая-то идиотская попса; вместо безбашенного «чок» отчаянный всхлип. Рыдал. Я понял, что в тот момент, когда пьяные соседи и весь пьяный мир загадывает всякие блага на новый год, сжирая жжёные записки пачками, я загадал этого Любу… Хотя бы увидеть… Нет, этого мало… У-у-у…

2 января

      Пришлось открыть Пашке. Он материл меня, сказал, что я испортил ему весь праздник. В мою болезнь не поверил. Прилип как банный лист: что случилось, кто тебя? Чё, рассказывать, что ли… конечно, не рассказал. Представляю рожу Паштета, если я ему скажу, что меня выеб парень, а мне понравилось, а я хочу найти его, а я хочу именно его… Пашка нудил часа два, предполагая, в кого я влюбился. Завтра приедут родители. Я знаю, как найти этого парня.

23 января

      Сдал сессию. Хожу в автошколу, завтра экзамен, скоро буду с правами. Василич обещал свою старую машину отдать. Поссорился с Маринкой. И до сих пор не кинулся к новой девчонке. У меня другие мысли.       Искал того парня. Вась Вась помог. Оказывается, в городе несколько мужчин с именем Люба: три Любима! Два Любомира! Один Любослав! Правда, по возрасту подходят только трое. На одного я даже ездил смотреть. Но Василич, не понимающий целей моих поисков, меня охладил. Парня могли назвать Любой из-за фамилии, я же слышал, как его девчонка окликнула: «Лю-у-убка!» Может, его фамилия Любавин, или Любочкин, или Любин, или Любимов, или Любченко…       Никак не могу вытравить его из головы, или не из головы?

25 января

      Сдал экзамен: я автомобильный бог! Позвал Пашку обмывать мой новый статус в «Ультру». Блядь, нет там никакого Любы. И не было… Может, мне всё это привиделось?       Иногда он снится, руки, колючая кожа, тёплое дыхание и какой-то ванильный запах. Может, я просто был пьян, поэтому такое наваждение? Хочу ещё раз… попробовать… трезвым. Но почему-то хочется не просто попробовать с «кем-то». Мне нужен этот Люба… Кто же он: Любим, Любомир, Любослав или Любочкин?..

30 января

      Клянусь! Не буду его искать, не буду о нём думать! Бесит меня этот дневник.

31 января

      А если я его случайно встречу? То что? Убью? Ха-ха…       Я сегодня случайного прохожего остановил, ошибся, назвал Любой. Мне ответили матом. Назвали пидором.       Пидор и есть…

1 февраля

      До нового семестра уезжаю в Церматт в Альпах. Мама решила, что у меня нервное истощение… свежий воздух и физические упражнения помогут мне восстановиться, излечиться…       Излечиться от него? Наверное, это возможно… Но излечиться от себя самого? Это вряд ли. Этот парень с ванильным запахом и сильными руками обнаружил мою жалкую сущность. Именно поэтому я его ненавижу. Почему же ищу? По кочану…»       Там и дальше про Любу. Много. Часто. И всё в этом духе, пока тетрадь не закончилась. Я прекратил искать Любу. Заставил себя не искать. Чтобы не провоцировать, чтобы не подтвердить не дай Бог свою печальную ориентацию. Но дневник знал правду, там я выговорился…       Люба прочитал много. Потом заглянул в самый конец. Закрыл тетрадь, положил на столик.       — Почему ты не сказал мне обо всём сразу, как нас познакомила Светка? — тихо спросил мой «совратитель». — Ты же сразу понял, кто я…       — Конечно, понял. Как ты себе это представляешь? К женатому парню, брутальному автомеханику, нормальному мужику подойдёт красавчик и скажет: «Ты меня совратил, противный, ты теперь должен мне!» И что? Чего я добьюсь? По куполу? Тем более что раз ты меня не узнал, то я подумал, что ты и не помнишь, для тебя это был незначительный трах в пьяном угаре…       — Я тебя не узнал. Ты изменился. Только запах и глаза…       — Да, я тогда был осветлён. Даже и не помню, что меня сподвигло… А запах… Наверное, одеколон один и тот же… «Вуд».       — Мне всегда казалось, что ты похож на того парня. Именно поэтому я сразу запал на тебя. Именно поэтому избегал… Но когда я переехал к тебе, ты мог сказать…       — Люба, да я забыл об этой тетради, я не думал, что всё это имеет какое-то значение, я просто был счастлив…       — Всё равно, нужно было сказать…       — А тебе не нужно было сказать? Ты мне тогда звонил, Светка стояла рядом, ты должен был мне кричать, что нас шантажируют, что возникла проблема, а ты… ты сказал мне, что любишь меня.       — Я тогда думал: лишь бы не навредить тебе. А потом дневник прочитал… и…       — И что?       — Я не знал, что думать… Почему-то подумал, что ты затеял месть... Ты никогда не говорил о чувствах…       Я наконец встал. Скинул верхнюю одежду прямо на пол. Снял с угла полки цепочку с золотой пластинкой и решительно подошёл к Любе.       — Рыся! Сгинь! — Но кот не внял, пришлось его почти ласково скинуть с Любкиных колен. И сесть самому верхом, лицом к вернувшемуся беглецу. — Вот. Это я хотел подарить тебе в тот день.       Люба рассматривает подвеску. Серьёзен. Глубоко вздыхает.       — А я-то глупый… чуть не сдох. Я буду это носить. Мне пока нечего подарить тебе…       — Себя, Люба, себя… — И я целую его, и я дождался его рук и дыхания, и я счастлив, и мне кажется, что счастливы все вокруг. И только недовольная морда Рыси возвращает меня в реальность. Пришлось отвлечься:       — Рыся, будь человеком, не мешай… Уйди, скотина… Цс-с-с… — Это меня со спинки дивана цапнул обозлённый хищник когтем по шее.       — Не называй его так, — Люба облизал свежую царапину и вдруг укусил туда же.       — Скотина…       — Это ты кому?       — Вам обоим!       — Дар, у нас мука-то есть?