Вы танцуете?..

В последнее время Шерлок начал замечать, что взгляд Джона стал совсем иным. В нем появилась какая-то неуемная тоска и ожидание, будто, устремляя свой взор на детектива, Ватсон всей душою о чем-то молился. Холмс был слишком внимательным, чтобы не увидеть этого. Слишком. Нельзя было не отметить то, как порою, мужчина замедляет шаг, проходя мимо или, бегая пальцами по клавишам ноутбука, краем глаза следит за тем, как он, Шерлок, большими шагами измеряет гостиную. Да, Холмс почти что считал себя гением, но разгадать загадку этого томного взгляда Джона попросту не мог. Единственное, что могло упростить задачу — разговор напрямую. Но, даже несмотря на свою обыкновенную эксцентричность, детективу казалось, что он попросту стесняется это сделать. Поэтому Ватсон продолжал вести себя странно, а гений дедуктивного метода оставался озадаченным. Иногда врач включал музыку. Тихую, печальную, легкую. Однажды Холмс даже почти угадал, что это «Die kranke Puppe» Чайковского. Звуки мягко обволакивали всю квартирку на Бейкер-стрит, вплетались в воздух, пронизывали тишину и доводили до немого бешенства детектива. Нет, он мог поклясться, что ему всегда нравился русский композитор и даже иногда, неосознанно, он насвистывал уже приевшиеся мелодии себе под нос, но в этот раз музыка ассоциировалась со стеной тайны, которую разрушить все еще не удалось. Шерлок вновь и вновь огибал кресло, в котором, прикрыв глаза, расслабленно посиживал Джон, и устремлял свой прямой взгляд на печального мужчину. Безрезультатно. Друг лишь подпирал подбородок костяшками пальцев и ответно глазел на своего соседа по квартире. На все вопросы он отвечал — «Займись делом, Шерлок», и это было как никогда в его духе! На седьмой день таких безрадостных настроений Холмс, посоветовавшись с самим собой и проведя ряд небольших наблюдений, решил, что у его друга обычная осенняя меланхолия: листья за окном начали ржаветь, а небо над Лондоном все чаще и чаще приобретало свинцовый оттенок, проливаясь моросящим мерзейшим дождем. Без сомнений, подобная болезнь поддается лечению, и Холмс окончательно решил развеять скуку своего верного помощника. В один из субботних вечеров, когда небо вновь заливало Англию дождем, Шерлок возился на кухне. Мужчина то и дело чихал, переставлял какие-то коробочки, крутил в руках бутылку с дорогим красным вином, вновь чихал и что-то помешивал на огне. Первый раз в жизни он готовил глинтвейн, и это, как оказалось после пробного глотка, ему весьма удалось. Отчего-то Шерлоку казалось, что его утомленный всем на свете друг любит подобный напиток, а сейчас как никогда хотелось растормошить этого унылого зануду. В очередной раз чихнув от пряного запаха корицы, детектив наполнил стаканы горячим напитком, смешав его с яблочным соком, и отправился к Джону. Как оказалось, тот вновь завел свою шарманку. Устало светловолосый глядел в потолок, свесив руки с дивана. На секунду детективу даже показалось, что в этой позе он видит самого себя в те моменты, когда его одолевает скука. Нет, естественно, Шерлок мог понять, что меланхолия весьма объяснимое и привычное явление. Но не у Джона. — Вот, смотри, — Холмс рухнул на диван рядом со своим другом, протянув тому стакан. — Я немного позаимствовал кухню Хадсон и сумел кое-что приготовить. — Что это? — врач отвлекся от созерцания потолка, переведя взгляд серо-зеленых глаз на детектива, а затем на странную мутную жидкость. — Это глинтвейн, Джон! — возмутился собеседник, сведя брови к переносице. — Глинтвейн... — задумчиво протянул блондин, принимая стакан из рук того. - Лучше виски. — Виски — это не по-праздничному. По-моему, мы пьем его каждый раз, когда этого хочется. — Как всегда логично, — Джон согласился, кивнув головой. На секунду гению дедукции показалось, что его друг немного ожил: Джон взглянул на свое отражение в мутной жидкости, передающей аромат корицы, и скептически поднял брови. После этого он сделал небольшой глоток. — И как? — Шерлок в знак солидарности сделал целых два глотка из своего стакана. — Вполне нормально. Лет сто не пил ничего подобного... — Ну вот, а ты хотел виски. В этот момент на губах Ватсона появилось подобие улыбки, а из колонок в очередной раз за день раздалась печальная отрывистая мелодия, скребущая по самому сердцу. К этому времени оба мужчины практически полностью осушили свои стаканы, отчего на дне безвольно плавали дольки лимона, которые Шерлок криво, но с заботой отрезал. Внезапно детектив поднялся со своего места и, отставив стакан, протянул руку своему товарищу. Тот удивленно вскинул светлые брови и отстранился, спиною вжавшись в обивку дивана. — Что ты хочешь? — неуверенно задал вопрос Джон, обращая взгляд к лицу Шерлока. Тот лишь немного охмелено улыбнулся. — Вы танцуете? — спокойно и благородно, словно истинный джентльмен, спросил детектив. — Танцую? Шерлок, нет... — но мужчина договорить не успел. Против его воли мощная ладонь Холмса обхватила его запястье и лишь одним усилием стащила мужчину с дивана. И Ватсону как всегда пришлось повиноваться эксцентричной выходке странного соседа по квартире. — Даю сто очков, что ты не умеешь танцевать, Джон, — Холмс скривил уголок рта в улыбке, подмигнув другу. Тот в свою очередь поджал губы и демонстративно отвернулся, окаменев, словно статуя. То, что творилось здесь и сейчас казалось блоггеру полным абсурдом. Ладонь детектива скользнула от запястья к ладони, обхватив мерзлые пальцы своего партнера по танцам, а другая рука деликатно легла на талию Джона. Тот вздрогнул и поежился от подобного прикосновения, и, как сразу показалось наблюдательному брюнету, щеки едва заметно налились румянцем. Это было забавно — Ватсон стеснялся. — Расслабься... — приклонившись, прошептал Шерлок прямо в ухо своего друга. Он прекрасно знал, что от этого тот смутится еще сильнее. Шаг. Печальный мотив пронизывал тишину. Первые две секунды врач сопротивлялся, но потом, проникнувшись музыкой и почувствовав, как глинтвейн будто разливается по венам, ступил вслед за своим учителем танцев. Ватсон не помнил, когда делал это последний раз. Кажется, еще тогда, до войны. С девушкой, чьи черты лица стерлись из памяти. А сейчас перед ним был он — высокий, властный, по-своему теплый, но вместе с тем и циничный, потрясающий своим умом Шерлок Холмс. Шаг. Поворот. Музыка Чайковского с удивительной точностью соответствовала состоянию Джона: противоречия прорастали сквозь его сердце, но оно все равно продолжало неистово биться. Ведь буквально недавно, бессонной ночью, он внезапно подумал о том, что Холмс начинает ему нравиться. Это было странно, отвратительно, но вместе с тем волновало душу настолько, что казалось, можно умереть от одной лишь мысли о порочной близости. Шерлок и не догадывался, что все это время его друг старался заглушить навязчивые мысли, все чаще и сильнее накрывающие его. Шаг. Поворот. Взглядом Холмс вцепился в лицо партнера по танцу. Тот ответил ему тем же, и его губы начали нервно подрагивать от смятения. Высокая нота мелодии. Вновь поворот и шаг назад. Это было похоже на вальс, но, если бы кто-то наблюдал за этим со стороны, непременно разглядел бы нечто большее. От Шерлока пахло корицей и алкоголем. — У тебя неплохо получается, друг мой, — внезапно нарушил молчание детектив, прищурив глаза и мягко улыбнувшись. — Но хуже, чем у тебя, — вздохнул Джон, ощутив, как темноволосый сильнее сжимает его ладонь. Сейчас блоггер чувствовал себя предельно странно: разум туманили алкоголь и запах Холмса. Тело. Совсем близко. Теплые руки, и мелодия, которая близилась к концу. Шаг. Поворот. Теперь у Ватсона получалось лучше. Он распрямил плечи, и отдавался делу с удовольствием. Порою щеки касалось дыхание детектива. Поворот. Шаг. Отступить назад. Холмс прекрасно вел, увлекая за собой не только тело, но и душу. Высокая нота. Еще несколько секунд мелодии... — Как закончить танец? — сдвинув брови к переносице, обратился врач к своему соседу по квартире. — Так, как тебе этого хочется уже неделю, Джон, — ответил детектив, после чего резко остановился. В этот момент блоггер осознал, что именно сейчас он должен что-то решить для себя. И, крепче сжав плечо Холмса, на котором лежала его рука, он осторожно потянулся к его губам. Усмехнувшись, Шерлок покачал головой и резко сгреб Джона в охапку. После чего, с присущей ему абсолютной наглостью, жадно приник к губам Ватсона, опередив того на несколько секунд.