Top Secret: Истина

По вечерам над ресторанами Горячий воздух дик и глух, И правит окриками пьяными Весенний и тлетворный дух. ...Над озером скрипят уключины И раздается женский визг, А в небе, ко всему приученный, Бессмысленно кривится диск. И каждый вечер друг единственный В моем стакане отражен И влагой терпкой и таинственной, Как я, смирен и оглушен. А рядом у соседних столиков Лакеи сонные торчат, И пьяницы с глазами кроликов "In vino veritas!" кричат. ...Глухие тайны мне поручены, Мне чье-то солнце вручено, И все души моей излучины Пронзило терпкое вино. ...В моей душе лежит сокровище, И ключ поручен только мне! Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине. Александр Блок

*** Полутьма, царящая в баре, призвана, чтобы ограждать пьяный взгляд от рези из-за ламп над головой. Приглушенный свет позволяет теням сбежаться в углы зала и под столики, спрятаться у барной стойки, расползтись черными пятнами по складкам вульгарных бардовых занавесок и замереть где-то позади тебя, пытаясь запугать новеньких и давая покой завсегдатаям. Воздух прокурен донельзя, старые вытяжки перестали справляться со своей задачей, и дым от сигар и сигарет лениво перекатывается клубами над головами посетителей, наполняя это место серым туманом под потолком, зависшим там без права рассеяться и выбраться на свободу, накапливаясь все новыми сизыми лентами из-за не прекращающих курить людей. Дышать почти нечем. Запах перегара так же прочно въелся в стены и ткани, не покидая комнаты даже при редко открывающихся главных дверях, которые должны бы впускать свежий осенний воздух в помещение, но впускают только новых любителей выпить, звеня старомодным колокольчиком над деревянным пластом с пошарканной позолоченной ручкой. Пьяные разговоры и бессвязное бормотание тонут в тихой, пошлой музыке, под которую где-то в глубине зала развязно извиваются молодые полуголые студентки, зарабатывающие на жизнь тем, что позволяют пьяницам лапать и облизывать себя, глотая прокуренный кислород выкрашенными в яркие цвета губами, с охотой поддаваясь уговорам выпить и уединиться в комнатах второго этажа, крошечных, безвкусных и дешевых, как и сами девчушки. Бармен, пожилой мужчина, но на удивление стройный, с прямой спиной и гордой осанкой, мудрым потухшим взглядом и никогда не улыбающимися губами, одна из которых скрыта седыми негустыми усами, продолжает наполнять чужие бокалы спиртным, что странно - дорогим, в этом-то месте. Но посетители не жалуются, вновь и вновь делая заказ, который молча и быстро выполняется стариком, который вселял уважение к себе, несмотря на то, где работал и кем. Седой, худощавый, с глубокими морщинами, он выглядит слишком величественно для этого убогого заведения, будто когда-то давно служил дворецким у очень богатых хозяев, но был уволен по прихоти их же. Деревянные столы накрыты протертыми пожелтевшими от никотина скатертями, жесткие стулья с высокими спинками скрипели под весом посетителей, тусклые лампы покрыты пылью, но бокалы чистые, идеально отполированные все тем же барменом в перчатках, белых, как первый снег, и оттого - кажущихся почти нереальными и несоответствующими месту, созданному специально для отбросов общества. Барная стойка потрескалась и выцвела, но с любовью выставленные бутылки сверкали чистотой на полках рядом с бокалами, а вечно молчаливый бармен ни на секунду не прекращал работу - едва справившись с заказом, он принимался вновь полировать рюмки, бокалы, стопки и бутылки, словно запрограммированная машина, не знающая других занятий и остановок. Его не смущали ругань, брань, повышенные тона в углу зала, танцовщицы-проститутки, густой дым под потолком и запрещенные картежные игры почти на каждом столике, коих было тут достаточно, чтобы проходы между ними не были тесными и узкими, а для новых посетителей всегда находились свободные места. Скрипучий деревянный пол стонал при любом передвижении между столиками и под стульями мужчин, доживая свой век без почета и бережливости, как и барные стулья, высокие, без спинки, с прохудившимися сидениями и кое-где вспоротой кожаной обивкой, которую дорывал вес пьяниц, заставляя дешевую ткань расползаться в стороны. Я сижу у самого окна. В стороне ото всех, неотрывно смотря в небольшое стекло, разделенное на четыре неравные части деревянными полосами в пределах старой рамы, отодвинув в сторону застиранную бардовую штору. Ночной пейзаж за окном так же скуден, как внутри бара - ничем не примечательные улицы, мокрый асфальт, редкие витрины, шаткий дом напротив, который нужно отдать под снос еще лет как пять назад. Черная кошка, пробежавшая мимо в поисках теплого уголка, мусорные баки в узком проходе между многоэтажкой и круглосуточным магазином, и угнетающая тишина, владеющая этой частью города, в которой любой крик будет слышен отчетливо и ясно, но на который никто не придет и даже не выглянет в окно, не решившись вызвать полицию тоже, даже если это будет самый отчаянный крик о помощи. Глухое место... Я подношу бокал с вином в губам, отпивая крепкую, пьянящую жидкость неспешно, опуская взгляд в кровавое озерцо в стеклянных стенках. Играющие в покер за соседним столом мужчины подскакивают с мест, потому что проигравший оказался не в состоянии оплатить свой провал. Бармен продолжает невозмутимо тереть коньячный стакан, смотря на происходящее безразличным уставшим взглядом, и ни один мускул не дергается на постаревшем лице, когда завязывается драка. Он просто достает из-под стойки молоток, которым дробит лед, и ударяет им по деревянной поверхности, молча указывая после на дверь, и мужчины беспрекословно слушаются, выводя виноватого на улицу и продолжая вытрясать из него ценные вещи уже там. Здесь это привычная сцена. Я допиваю и наполняю бокал вновь, подняв со стола бутылку с дорогим вином, расплатившись за заказ заранее, чтобы после не разделить участь азартного игрока, если, напившись, забуду расплатиться, и завсегдатаи этого места по указанию бармена не помогут ему узнать, сколько денег в моем кошельке. Закуриваю, понимая, что хуже не сделаю, и вновь перевожу взгляд в окно, замечая бледное пятно луны в небе. Официантка, раздетая ровно на половину, ставит новую пепельницу на стол, забирая уже наполненную окурками с собой, даже не пытаясь заговорить и предложить мне себя, прекрасно видя, что она мне абсолютно безразлична. И я продолжаю просто пить, отправив уже третью опустевшую моими стараниями бутылку на край стола, которую тоже уберут совсем скоро, а я - попрошу четвертую, тут же за нее расплатившись и кивнув внимательному, но безэмоциональному бармену, подняв бокал вверх, тем самым показывая мужчине, что пью я за его здоровье и терпимость к его буйным и непредсказуемым гостям. И бармен, не поведя и бровью, вновь вернется к своим бокалам, пряча принесенные девочкой деньги где-то в барной стойке, забыв о моем существовании вновь. Невидимка, коей я являюсь, когда ничего не должен - лучший статус в этом месте. - Эй, красотка. Я тебя знаю. Я отвлекаюсь от созерцания луны, медленно поворачивая лицо к грубому голосу над своей головой. Очередная падла на моем счету, вместе с двумя ублюдками по бокам от себя - некой "свитой" для "короля" этого гадюшника. - Не хочешь развлечься? - продолжает пьяница, от которого воняет помоями, недельным перегаром и дерьмом. Щетина на уродливом лице. - Давай, куколка, тебе понравится. - Обещаешь? - Конечно. Я буду нежен, - опаляет мое лицо вонью изо рта, наклонившись ниже. Я отставляю в сторону бокал, поднимая уголки губ в улыбке. Тушу сигарету в чистой пепельнице, не выкурив и половины. - Пойдем. - Я и не сомневался в тебе, крошка! - смеется мужчина, и я поднимаюсь, оставляя на столе свой телефон и кошелек, а на вешалке позади себя - куртку и сумку, аккуратно задвигая старый стул и направляясь к дверям с колокольчиком над ними. По пути я киваю бармену на столик, указывая на свои вещи и тем самым обещая вернуться, дабы вульгарные девицы не утащили мой бокал, и тот вновь переводит взгляд на полотенце в своих руках, не удостоив меня ответным жестом головой, но я знаю и без того - никто не возьмет мои вещи и не уберет со стола. - Ты все оставила тут? Вернешься? - грузная рука обнимает меня за талию, грубо прижимая мое тело к покрытой грязью и потом одежде мужчины, заставляя соприкоснуться с бесформенной немытой массой под ней. Я только с улыбкой киваю, позволяя вести себя, сунув руки в карманы брюк. Колокольчик тихонько звенит, когда двое других его дружков, идущих с нами, толкают перед нами двери, пожирая меня похотливым взглядом, от которого хочется отмыться, как от блевотины, буквально физически ощутив тошнотворную массу на своей коже. Все трое смеются, оглядывая меня с ног до головы, когда мы оказываемся на улице, и я захожу за угол бара, ведя мужчин в узкий проход между ним и каким-то домом. Мусорные контейнеры, большие и железные, распространяют гнилой аромат по тесному "коридору" из двух разных стен. - Что, прямо тут, красавица? - Да, - отзываюсь я, поворачивая лицо к обнимающему меня ублюдку. - Прямо тут. Я дотягиваюсь до опухшего лица... И прикладываю мужчину затылком об стену, ударяя коленом в обвисший живот, чтобы после добавить им же по лицу урода, согнувшегося пополам. Двое других срываются с места, и я разворачиваюсь к ним, сжимая кулаки. Драка завязывается мгновенно. Я легко уклоняюсь от ударов, отправляя одного из них в мусорный бак, а второго роняя на землю подножкой. Грохот контейнера оповещает о том, что голова одного из уродов попадает точно в цель, ударяясь о железную стенку, и я от души пинаю в живот рухнувшего к моим ногам его приятеля. Пока тот скручивается в приступе боли, отвечаю очнувшемуся главарю ударом кулака в лицо, толкая его после навстречу того, кто, повстречавшись с мусоркой, вновь рванул навстречу... Через пять минут борьбы отряхиваюсь, окинув взглядом своих жертв на грязном асфальте, еще раз пиная предводителя и отворачиваясь, вновь возвращаясь в бар. - Повторите заказ, пожалуйста, - спокойно прошу я, проходя мимо барной стойки. Бармен бесцветно смотрит на ссадины на моих кулаках и отворачивается, чтобы достать бутылку с верхней полки. Я опускаюсь обратно на свой стул, и официантка, принесшая мне заказ, подает еще и салфетки, которые я не просил - забота молчаливого бармена, на которую я с улыбкой киваю, передавая деньги и прикладывая бумажную ткань к окровавленным казанкам. Наверное, я заработал уважение этого скупого на эмоции, но мудрого мужчины, который, уверен, и без того знал, чем все закончится. Думаю, он видит всех присутствующих тут насквозь, и это делает честь старику, ни разу за все наше странное знакомство не сгорбившемуся под тяжестью своей судьбы. И мне кажется, что он все же любит свою работу, какой бы она ни была. Еще пятнадцать минут проходят в том же ритме, что и до разборки на улице - я просто пью, погруженный в свою апатию, вызванную одиночеством, которое стало преследовать меня совсем недавно, и мое положение в обществе никак не влияет на этот трагический факт. И я все чаще думаю о прошлом, ошибках, потерях и гниющем изнутри мире, презирая существование людей, подобных тем, что стали причиной появления на моих руках этих ничтожных ран. Когда ты один, эти мысли тревожат тебя непрерывно, погружая во тьму, разрушая изнутри и не покидая больной головы, заставляя пить в подобных местах, чтобы как-то забыться. И единственный, кто все еще остается со мной здесь, в разваливающимся старом помещении - мужчина, что отражается в озерце моего бокала при тусклом свете ламп, когда я смотрю на алый напиток в своих руках. Я сам. А после... - Вот он! Я снова поднимаю голову, вздохнув. В бар врываются шестеро мужчин. Трое из которых я успел помять за углом бара, и еще трое - те, кто пришли на выручку своим дряблым вонючим друзьям. Я касаюсь пальцами переносицы, поднимаясь на ноги, чтобы не вынуждать бармена доставать молоточек. Одеваю куртку, забираю кошелек и сотовый со столика. - Давай сюда, паскуда. Живо! - Иду, иду, - скучающее отзываюсь я, подходя к стойке и слегка улыбаясь старику. - Пожалуйста... И старик впервые кивает мне, когда я отдаю ему ценные вещи в виде сотового, часов и кошелька с карточками. Я знаю, он не возьмет и йены, не заберет личных вещей - он сохранит все и вернет в том виде, в каком я отдал их ему. Я знаю это, потому что эти глаза не принадлежат мерзавцу. К тому же, по неведомой мне причине, все присутствующие тут, которые, замолкнув, пристально следят за мной, забыв о своих делах, действительно боятся этого седого человека. И это наводит на мысль, что, быть может, где-то под барной стойкой есть оружие. Но это уже не мое дело. - Я заберу, как только смогу. Спасибо за выпивку. И за салфетки, - улыбаюсь, подняв обмотанную бумагой руку. - Спокойного вечера. Ожидающие у дверей мужчины расступаются, когда я, обернувшись лишь раз на зал, провожающий меня, поднимаю руку в прощании. - Увидимся. И выхожу на улицу, тут же получая кастетом в грудь, и сам прекрасно зная, что не смогу противостоять толпе отморозков в одиночку. Но мне, почему-то, все равно... Только лица моих друзей перед глазами, пока меня тащат по земле за руки подальше от бара, пиная по ходу под ребра, а когда мы скрываемся с глаз в каком-то переулке, все разом набрасываются на меня с кулаками, ввергая тело в нестерпимую боль от ударов. Они швыряют меня из стороны в стороны, от одного подонка к другому, пока вновь не валят на землю, поставив на колени и ударяя по спине, заставив с глухим стоном рухнуть в грязь. Не знаю, сколько длилось это. Может, несколько минут, а может - несколько часов. Но в конце концов избиения прекращаются, сопровождаясь чьим-то криком, который заставляет меня открыть залитые кровью глаза, и в размытой картинке, которая изредка затягивается черным туманом, я замечаю сверкнувшую в воздухе биту, которую направляют умелые руки навстречу каждому моему обидчику, заставляя их по очереди падать обездвиженными куклами под ноги мужчины. И едва последний теряет равновесие... - Уруха! Кто-то падает на колени передо мной. Сильные руки с трепетной осторожностью отнимают мою голову от земли и помогают сесть, прижимают к рвано вздымающейся груди крепко, но бережно, подрагивающие пальцы на автомате гладят испачканные волосы. - Ты замараешься. Акира. - Твою мать, что ты творишь, сукин сын?! Что происходит с тобой? - Как ты нашел меня? - спрашиваю без интереса, глотая собственную кровь. Она из разрезанной зубами щеки, так что не страшно - внутренности целы, и ладно. - Мне позвонили. - Кто? - эта фраза пробуждает слабое любопытство, но я не могу шевельнуться от боли и даже перевести взгляд на басиста, обнимающего меня и дрожащего от испуга. - Какой-то мужчина. Представился барменом этой чертовой забегаловки. Кою, что случилось с тобой? Скажи, прошу тебя! Господи... ты гребаный придурок! Ты вообще не думаешь о нас, эгоист несчастный?! Я чуть замертво не рухнул, когда... Блять. Блять! - Прости. - Поехали отсюда. Рейта вынимает телефон из кармана, набирает номер "скорой помощи" и называет адрес. Чтобы люди в синих халатах рванули на помощь лежащим без сознания уродам в этом убогом закоулке, просто потому, что прибывающий в бешенстве басист надеется, что не убил ненароком парочку мразей, когда увидел происходящее тут "веселье" и не смог совладать с собой. И я знаю, что он был бы не прочь отправить их всех на тот свет прямо сейчас, но все же поддерживаю его в этом решении - чужой крови на его талантливых музыкальных руках я не хочу видеть. Как и он - на моих. И я тоже... убью любого, кто посмеет поднять на него руку. - Цел? Помощь нужна? Потерпишь до больницы? - Акира закидывает мою руку на свои плечи и медленно поднимает меня с земли, подхватив избитое тело под коленями и спиной. Он несет меня на руках к своей машине быстро, едва не бегом, погружает в салон на заднее сидение, распахнув дверцу. - Кою! - Я цел, - хриплю я, улыбнувшись. Мой школьный друг... ты всегда был таким смелым и сильным. Знаешь, я даже немножко завидую. - Только синяки и ссадины. - Плевать, мы едем в больницу! - Акира? - Ну? - бросает нервно, рухнув на переднее кресло и заводя свой любимый автомобиль. Я поворачиваю лицо, замечая в проеме между двумя сидениями профиль друга, напряженный и не на шутку обеспокоенный. - Помнишь, как мы дрались с нашей старой группой? До Gazette... - Помолчи, ради бога. - Тогда мы распались, потому что захотели начать самостоятельный путь, вместе с Матсумото. - Уруха... - Я не скучаю. Но я рад, что ты со мной. Спасибо, Акира. - Какой же ты дурак... - шепчет басист, смаргивая слезы и разгоняя машину еще быстрее. - Дурак... - И за это прости тоже. Наверное, это твой злой рок - вечно спасать меня от всего на свете. - И еще, - Акира молчит, сосредоточенно смотря на дорогу. - Прости за сидения. - Что? - Я замарал их. Кровью и грязью. Поэтому... - Плевать я на это хотел, скотина безмозглая! Это всего лишь машина, твою мать! Просто... дыши, Кою. Просто дыши! Остальное - покупается... И правда. Все покупается. И, знаешь, я безмерно рад, что только ты не продаешься. - Спасибо... - Я же говорил, что все цело, - улыбаюсь разбитыми губами, лежа в большой кровати басиста, что привез меня сюда сразу после того, как меня осмотрели в больнице и перевязали раны. Рейта сидит на полу спиной ко мне, откинувшись на край кровати, прямо возле моего плеча. - Зачем? - Не знаю. Басист прижимает к губам горлышко бутылки, отпивая большими глотками теплое противное пиво, которое так любит, в отличие от меня. А я все еще не могу двигаться, только разве что могу пошевелить руками да повернуть к нему голову, смотря на светлые, чуть взъерошенные волосы. Хочется зарыться в светлые пряди пальцами, взлохматить их еще сильнее, как в школьные годы, когда нас выгоняли из классов, когда ему надоедало слушать учителя, и он бранил строгого преподавателя, на чем свет стоит, стоя на крыше учебного заведения, опираясь на перила локтями. - Кою. - Да? - Ты не один. Я всегда буду рядом. Я перевожу взгляд в потолок, сжимая пальцами чистые простыни. - Прямо как в годы юности, да? Ты всегда говорил мне эти слова. - Потому что люблю тебя, придурок. - Что? - я даже дергаюсь, распахнув глаза и развернувшись к мужчине на полу, не веря своим ушам. - Что ты сказал? Акира опускает голову, вздохнув и отставив в сторону бутылку. Он опирается рукой в пол, поднимаясь на ноги и поворачиваясь ко мне, встречая мой ошарашенный взгляд со спокойствием и какой-то доброй насмешкой в карих озерах. Я не могу вдохнуть, когда он качает головой, сунув руки в карманы широких брюк и повернув лицо к окну, задумчиво оглядывая прилипшую к стеклу со стороны улицы темноту, разбавляемую совсем слабо мерцанием луны в черных облаках. - Когда?.. - Еще со школы. - Как?! Я резко сажусь на кровати, тут же хватаясь за голову, которую простреливает вспышка боли в мозгу - из-за легкого сотрясения и похмелья, явившегося так некстати именно сейчас. Басист пожимает плечами, лениво вытягивая из кармана пачку сигарет и закуривая, так же неспешно. Отводит сигарету от лица и долго разглядывает рыжий огонек на конце, сжирающий бумагу и табак, пустив тонкую сизую струйку дыма в потолок и чистый воздух, пропитанный только запахом его одеколона и порошка для стирки, которым пахнут свежие простыни. Запах Акиры смешивается с ароматом перегара из моего рта, и я могу лишь беспомощно наблюдать за тем, как он вновь обхватывает губами фильтр сигареты, глубоко затягиваясь. - Убью за тебя. Любого. Все слова застревают в глотке, которую сдавливают невидимые руки отчаяния, горечи и самоистязания. Я роняю лицо на ладони, чувствуя, как слезы скатываются по щекам против воли. - Кою. Ты все, что у меня есть. Я не помню себя без тебя. Ты ведь всегда был рядом. Я не помню, как рос до встречи с тобой. Все время, что я провел до знакомства с тобой, давно стерто из памяти. Словно и не было его вовсе. Ты - главное составляющее моей жизни. - Почему не сказал?! - И если ты вдруг исчезнешь, я тоже... - Акира! - Только дыши. Потому что я не хочу узнать, как жить после тебя. Я и правда забыл, как жил, когда мы не были знакомы. И не хочу запоминать свою дальнейшую жизнь, если потеряю. Поэтому... твоя боль и твое одиночество - я сотру. И все моменты твоей жизни, когда меня не было рядом - тоже. Кою, оставайся тут. Давай попробуем. Я отнимаю ладони от лица, вскинув голову к низкому тихому голосу. Но на самом деле... - Я тоже не помню, как жил до тебя. Он улыбается мне так уверенно и мягко, словно смотрит на потерявшегося в себе ребенка. И я наконец-то понимаю, что натворил. Утопая в своей меланхолии, я плевал на себя, не думая о тех, кто переживал бы за меня, случись со мной что-нибудь ужасное. И казалось, что мне нечего терять, ведь я так спокойно вышел на улицу в сопровождении шестерых головорезов, совершенно не беспокоясь за свою шкуру. Но теперь, когда я смотрю на своего давнего друга, возмужавшего, окрепшего и ставшего таким упрямым и уверенным в себе, стоя рядом со мной после того, как вытащил из лап смерти, не боясь количества противников и приехав по первому зову, не думая о себе, я знаю - мне есть, что терять. И ради кого жить. - Дурак... - Неужели? - усмехается басист, смотря на меня с усмешкой в честных и мудрых глазах. Они так похожи на те выцветшие глаза бармена, который, хоть и был молчалив и строг, все же имел ту необъяснимую силу и благородство, которые есть и в моем старом преданном друге. И я знаю, что могу доверять ему так же, как и старику за стойкой. Нет, еще сильнее. Я могу доверить Акире много больше. - Когда можно перевезти вещи? - Когда сможешь двигать своими сексуальными конечностями, - усмехается Рейта, туша сигарету в пепельнице и садясь на край кровати, протянув ко мне руку и зарывшись пальцами в мои влажные после душа волосы, укладывая ладонь на поцарапанной кастетом щеке. - Но перед тем все же подумай об этом хорошенько. Если ты въедешь сюда, я больше не отпущу. - Ловлю на слове. - Ублюдок, - шепчет с улыбкой в мои губы, склонившись к моему лицу. И это... действительно приятно. И совсем не странно, даже если мы оба мужчины. Просто мы так давно вместе, что умудрились прирости друг к другу, как сиамские близнецы, только на духовном уровне. А медицина не в силах разделить то, что не является живой плотью. А значит, я никогда не смогу избавиться от него - какая жалость! - Я займусь тобой, как только поправишься. - Нет. Дай хотя бы раз и мне сделать что-нибудь для тебя. - Звучит заманчиво. - Но, хотя бы поцелуй можно? Тихий смех обжигает разбитые губы жаром. - С условием, что ты больше не вернешься в тот бар. - А он больше и не нужен, - пожимаю плечами, сжимая пальцами светлые пряди басиста. - Только забрать мобильник с бумажником. - Я заберу. - И вино я не допил. - Ты больше не пьешь. - Вот как? - вздергиваю бровь, несильно дергая светлые пряди. - Только по особым поводам и праздникам. - Это еще почему? - Я биту оставил в переулке, - подается навстречу Акира, заставляя меня опуститься обратно на матрац, и нависает сверху, упираясь руками в подушку по обе стороны от моего лица. - Чем мне теперь защищать дурака, который напивается в вонючих забегаловках до отупения и потери инстинкта самосохранения? - И правда. Ну, что ж, придется бросать, - иронично отзываюсь я, притягивая музыканта ближе к себе за футболку. - Но раз ты забрал эту мою радость, хочу взамен другую. - Без проблем. Я же сказал - как только выздоровеешь... - И это будет не хуже вина? - Я очень опытный. - Сдаюсь, - шепчу с улыбкой, ощущая, как тяжесть покидает грудь, которая вновь заполняется чувством свободы, счастьем и желанием жить при одном лишь лукавом теплом взгляде на меня этих карих глаз. - Я весь в вашем распоряжении, господин Сузуки... - Ловлю на слове. Я закрываю глаза с улыбкой, когда мягкие губы накрывают мои в чувственном глубоком поцелуе. Прости, старый бармен. Кажется, я больше не вернусь в твой разваливающийся прокуренный бар. Надеюсь, ты не будешь скучать.