...
Она не забирает у Джоанны Каролину. Просто заходит на четвертый этаж, обнаруживает двух союзников за просматриванием глянцевого журнала, непререкаемым тоном требует у Джоанны пачку сигарет, а затем вызывает лифт без всяких объяснений. Кажется, и седьмая и внучка Сноу понимают, что к ней сейчас лучше не лезть. Они обе чертовски догадливы. Энорабия курит на балконе. Не удивляется, когда к ней присоединяется уставший Пит. Он не говорит, что искал здесь Каролину, но Энорабии, в общем-то, совсем не интересно. Она делится сигаретами и молчит. Ее интервью заняло куда больше времени, чем планировалось. Она выговорила столько связанных предложений, сколько ей хватило бы на несколько лет обычного ее общения. Пит берет сигарету, и рассматривает с каким-то маниакальным вниманием. У них, похоже, был тяжелый день. - Вам двоим чертовски повезло, что началась революция, - внезапно говорит Энорабия с жуткой усмешкой. – Вы не успели отведать того, что называют «жизнью после Голодных Игр». Пит смотрит на нее удивленно. Как смотрел бы, будь она людоедом, а он – жертвой, которую сразу по прибытию в логово не кинули в кипящую воду. - Нет, я не собираюсь тебя есть, - фыркает вторая. – Просто запомни на будущее: если я улыбаюсь, не обнажая десен, значит, я настроена вполне дружелюбно. - А если? – двенадцатый не договаривает. Энорабия расслабленно пожимает плечом и выдыхает грязный дым. - В другом случае лучше бежать, хотя не факт, что бегство спасет тебя от смерти. Рассеянно она продолжает выхватывать куски из данного в течение дня интервью. Конечно, учредители подразумевали под интервью исповедь, душераздирающую историю вроде той, которую когда-то рассказал Финник. Подумать только, что он решился на подобный шаг. Но, пусть он и не сказал толком правды, пусть скорректировал большинство частей своего рассказа, и вложил бесконечную череду издевательств, унижений и грязи, которую выливали на него в течение долгого времени, он был искренен. Он почти что исповедовался во имя общего дела. Энорабия же лгала. Никогда прежде ложь не жгла ее так сильно изнутри. Правда, скрываемая, частично забытая, частично погребенная заживо под иллюзиями и разрушенными надеждами, истекающая кровью правда, от появления которой никому, включая ее саму, не станет проще, рвалась наружу. В одно мгновение она возненавидела Пита Мелларка, так некстати оказавшегося рядом с ней в минуту слабости. В одно мгновение она проиграла в голове все возможные варианты развития событий, и самым приемлемым ей показался вариант с исповедью и последующим за ней убийством единственного свидетеля, но, конечно, этот вариант был таким же нереальным и таким же бредовым, как и все остальные. Энорабия всегда была сильной. Но она продолжала быть обычной женщиной. Странно, что Капитолий об этом забыл. Непростительная ошибка с его стороны....
Том подается вперед, когда Энорабия рассказывает об аукционах, которые проводились для богатых жителей Капитолия. Лотами были победители разных лет, разыгрывались они играючи легко, как предметы роскоши или произведения искусства, сдаваемые в аренду на определенный срок. Под продажей подразумевалось рабство. Покупатель мог использовать приобретенного победителя по своему усмотрению, мог продлевать срок использования, выплатив ту же стоимость в казну Президента, мог вернуть победителя досрочно, но деньги ему не возвращались. Победителя, который не угодил своему хозяину, ожидали не самые приятные деньки; для некоторых эти деньки были последними в жизни. Том задает вопросы, не самые тактичные, но все же с трудом держащиеся в рамках. Энорабия отвечает, после минуты молчания, делая над собою усилие. Энорабия не раз отпивает из высокого стакана прохладной воды, а иногда просит сделать перерыв, и ее просьба выполняется. Том смотрит на нее с жалостью, с восторгом, с жадностью, но не пытается сжать ее руку, прикоснуться к ее плечу. Быть может, инстинкт подсказывает ему, что подобный шаг обойдется ему очень дорого. Энорабия согласна играть на камеру, и даже вне камеры, но ее актерский талант трещит по швам при физическом контакте с тем, кого она подспудно ненавидит. Пит слушает молча, даже не глядя в сторону Энорабии. Должно быть, он проклинает себя за то, что решил зайти на этот этаж, и обреченно думает о том, что не сможет убраться отсюда в рекордные сроки. Ему Энорабия рассказывает чуть подробнее, не столько про покупателей, сколько про собственное обучение в стенах Капитолия. Тренировки с оружием она могла полюбить, потому что любила спорт во всех его проявлениях. Но тренировки по обольщению, по манипулированию людьми, которые обладали ею против ее воли, запоминались только через боль, унижение, отвращение к самой себе. Ей не повезло быть способной ученицей. Она продолжала показывать высокие результаты, желая извлечь из происходящего максимум пользы для себя. Но невозможно быть немного свободной, находясь в рабстве. Она была востребована. Сноу использовал ее как элитную проститутку и профессиональную шпионку. Она сделала себе прекрасные зубы, надеясь, что это хоть как-то отвлечет всех тварей Капитолия. Но это только сделало их интерес еще более сильным, разожгло в них новые и новые фантазии, которые ей тщетно приходилось стирать из собственной памяти уже после написания подробных отчетов о происходящем между нею и ее клиентами. Энорабия была сильной. - Вы не завели собственных детей? – как-то невпопад спрашивает Том, и Энорабии приходится огрызнуться. - Времени не было. К тому же, я не люблю детей. Пит сжимает и разжимает кулаки, когда она говорит о многочисленных абортах. Конечно, победителям позволялось иметь детей, которые имели слишком большие шансы повторить путь своих родителей. Но Энорабия была слишком полезной; ей не позволялось использовать противозачаточные таблетки или как-то оберегать себя. Причин подобного обычно ей не объясняли, но вторая подозревала, что во всем происходящем чувствовался особенный росчерк садизма Сноу. - Поэтому тебе отдали Каролину? – спрашивает Пит тихо и неуверенно. - Чтобы я задушила ее, как внучку своего врага? – уточняет Энорабия. Но, конечно, она знает, что имеет он в виду. Сноу был замечательным манипулятором. Он позволял ей чувствовать внутри себя зарождение новой жизни, пусть даже от людей, которым она не позволила бы прикоснуться к себе, будь ее воля. Он наслаждался ее мучениями. Он каждым своим словом, каждым своим взглядом давал ей категорический ответ на вопрос, который она не задавала. Ты никогда не получишь то, чего так жаждешь. Ты никогда не станешь матерью. - Я стала ментором на следующий год после своей победы. Я знала тех, кто стал моими первыми трибутами. Тех, кто был после них, я же и готовила к Играм задолго до Жатвы. Но чему я еще могла научить маленьких убийц? Я могла помочь им, заключая договоры со спонсорами. С самой Жатвы я помогала только одному из трибутов. К счастью, вначале они всегда сражались на одной стороне, и не знали, кого из них я выбрала. Энорабия всегда работала в паре с другим ментором. Чаще всего, с Бутом, но тот никогда не оспаривал ее право выбора. Она выбирала не сердцем, а головой. В трибутах она не видела детей – только уменьшенные копии самой себя. Так не было проще, она просто не могла иначе. Рассказ о Квартальной Бойне и последующем заключении в Капитолии она кромсает отрывистыми фразами, делая его как можно короче, но рассказ все равно затягивается. Конечно, Сноу не поверил в то, что Энорабия участвовала в заговоре. Ее не посадили в тюрьму, как Пита или Джоанну. Более того, президент одарил ее своим доверием, впервые забыв о том, что у нее миллион и одна причина желать ему страшнейшей из смертей. Энорабия была в курсе того, что сделали с Питом перед тем, как отправить его назад, к Китнисс Эвердин. Энорабия получала информацию о том, что задание Мелларк не выполнил, более того, он остался жив. Она многое подозревала, и о многом могла узнать наверняка, но она продолжала играть роль кровожадной второй, которая была счастлива участвовать в Играх дважды. Ее роли врастали ей в кровь. Свои тексты она выучивала так, будто переписывала их ножом на собственной коже. Неудивительно, что Президент верил ей до самого конца, уже готовясь записать сообщение о собственной капитуляции. Сноу собирался улучшить момент и сбежать, когда его сочтут неопасным. В крайнем случае, у него всегда оставалась возможность покончить жизнь самоубийством. - Койн плевать хотела на договор с Эвердин. Я осталась в живых только потому, что разоружила всю охрану Сноу, оборвала его шансы на побег и забрала последнее, что у него оставалось – попытку уйти из жизни самостоятельно. О, - Энорабия замирает и закрывает на мгновение глаза, - я никогда не забуду выражение его лица в тот момент. Одно из бесценных воспоминаний, которое греет ей душу. Вдвоем они докуривают пачку сигарет. Курит Энорабия, Пит только достает сигареты и потрошит их с интересом маньяка. Пит не спрашивает, зачем она рассказа ему все это. А если бы и спросил, то не получил бы ответа. Энорабии самой интересно, что в нем есть такого необычного, что ты начинаешь ему сразу доверять? Она не из тех, кто вообще способен доверять. Может, она просто устала быть сильной. - Теперь ты скажешь, что должна меня убить, потому что я слишком много знаю? – спрашивает Пит с явной издевкой. - Не сегодня, - уточняет Энорабия спокойно. - И что вы только здесь забыли? – интересуется хмурая Каролина, появляясь на балконе. Она морщится от сигаретного дыма и закатывает глаза, когда Джоанна бросается к пустой пачке сигарет. - Купишь мне новую, - говорит седьмая, и смотрит больше на Пита с каким-то подозрением. - Не дождешься, - парирует Энорабия. - Я сидела с ней целый день! – восклицает обиженная Мейсон. – Я обедала и ужинала с ней, я смотрела с ней мультики, я читала ей вслух книжку, а ты забрала мою пачку сигарет в благодарность?! - За честь заботиться о внучке президента Сноу нужно платить, - выдает Энорабия расслабленно. – А тебе пора спать, - обращается уже к Каролине, пока Мейсон за ее спиной корчит страшные рожи и беззвучно ругает последними словами. Но Каролина тоже весьма и весьма упряма. Ей очень хочется узнать, как прошло интервью Энорабии, какие вопросы ей задавали и о чем именно она рассказывала. А еще больше ее интересует то, о чем говорила она наедине с Питом Мелларком. - О непослушных маленьких девочках, которых нужно скармливать капитолийским переродкам, - фыркает Энорабия и насильно накрывает Каролину одеялом. Та фыркает и раскрывается, и смотрит на свою няньку с серьезным выражением лица, слишком взрослым. Энорабия должна была уже привыкнуть к тому, что жизнь у этой девочки была не самой легкой, и взрослое мышление к ней пришло не просто так. – Спи, - говорит она как можно более мягко, и голос ее кажется слишком хриплым. – Я все расскажу завтра. Сегодня я слишком устала. Обычно Каролину невозможно успокоить таким образом, но сегодня девчонка недовольно зыкает, ловя на слове, и переворачивается на живот, обнимая руками подушку. Наверное, Энорабия действительно выглядит уставшей. Или прекрасно вжилась в эту роль. Убедившись, что Каролина спит, а не притворяется спящей, Энорабия спускается вниз, в тишину и темноту общего холла. Кажется, жилые комнаты здесь занимает только Эффи, но она в последнее время отлынивает от выполнения своих прямых обязанностей, и в Центре появляется нечасто. Интересно, какие у нее дела находятся за пределами этого здания? Впрочем, у нее должна уходить целая вечность на нахождение безвкусных тряпок и париков для волос всех цветов радуги. На кухне, как-то негласно ставшей центром всех встреч, никого не оказывается. Энорабия открывает холодильник, достает холодное мясо и сок. Она не чувствует голода, но точно знает, что сегодня может позволить себе излишества хотя бы в еде. Слова, которыми она разбрасывалась направо и налево, забрали у нее почти всю энергию, оставив ее опустошенной. Пустоту нужно чем-то заполнять – и что, если это всего лишь еда? Энорабия хорошо ориентируется в темноте, ставит на стол тарелку с мясом, сок, думает какое-то время, нужно ли мясо разогреть, потом тянется к ножу с вилкой, но берет в руки лишь нож, который со снайперской легкостью запускает прямо в голову неподвижной фигуры в проеме двери. - Эй! – громко восклицает Гейл. – Ты могла убить меня! Здесь же темно… - Поэтому я и не попала, - резонно замечает Энорабия, и включает маленькую лампочку, которая дает больше теней, чем света. – Что ты здесь делаешь? – интересуется хмуро. Гейл, с которым она знакома лишь заочно, неопределенно разводит руками в сторону и чуть покачивается. – Ты пьян. - Нет, - заявляет тот. – Не совсем, - исправляется неловко, а затем, забыв про нож и вражду между ними двумя, садится за стол и ловко пододвигает чужую тарелку с чужой едой ближе к себе. Обычно второй раз Энорабия не промахивается, но пьяным красавчикам иногда везет дважды. Конечно, то, что он уклоняется, не является обычным везением, но Энорабии плевать на детали. - Что ты тут делаешь? – спрашивает она невежливо, доставая вторую тарелку и второй комплект приборов. - Пью, - ухмыляется Гейл. – Теперь еще и закусываю. От его паршивого чувства юмора клонит в сон. Но Гейл не пытается сделать из себя хорошего шута, он медлит, и развернуто отвечает, что после многочисленных споров, доходящих почти что до драки, сумел договориться и выбить для себя один из этажей. В конце концов, он – родственник победительницы Голодных Игр, которая стала символом революции, покончила жизнь самоубийством, а затем умудрилась воскреснуть. - Она все еще винит меня в том, что я помог в создании тех бомб. Она называет меня предателем и швыряет в меня тяжелые вазы, - делится наболевшим новый символ революции, пока Энорабия флегматично пережевывает мясо. - Ты еще поплачь, - предлагает с издевкой. – От меня можно дождаться сочувствия только так. - Они ведь не вместе? – внезапно спрашивает Гейл, игнорируя собеседницу. – Пит и Китнисс? Энорабия едва ли не хватается за голову. Этот день и прежде мог сражаться за звание худшего дня ее жизни, но теперь он получает эту награду вне конкуренции. Диалога у них не получается, они лишь обмениваются вопросами, ответы на которые практически не являются ответами. Энорабия узнает, что Гейл не общался все это время с Бити, что новости о том, что Эвердин жива, Гейл получил не от Бити, а от доктора Аврелия, причем он мог получить их гораздо раньше, если бы Капитолий не заставлял его мелькать на экранах страны, взывая к единению. - Я приехал сюда, чтобы узнать про шоу. И про то, что встретиться с Китнисс мне не светит в ближайшие три месяца, потому что для всей страны она все еще мертва, - качает головой. – Во что вы опять ввязались? – спрашивает совершенно адекватно, но Энорабия лишь пожимает плечом. – Я не верю тебе, ты не веришь мне, - говорит Гейл как-то отчужденно. – Идеальные отношения для обмена информацией, как думаешь? Кстати, нас не представили, - протягивает ей через весь стол руку. – Гейл Хоторн. Энорабия представляется в ответ, но на предложение о рукопожатии лишь закатывает глаза. - Чего ты хочешь? - Ты знаешь о том, как дела обстоят в твоем родном втором дистрикте? – ответ отрицательный. – Я так и думал. У Капитолия на всех вас есть какие-то планы. Я в эти планы не вписываюсь, поэтому меня держали во втором дистрикте. Я уехал туда почти сразу после смерти Сноу, хотя, если быть точным, меня туда сослали. Если ты не в курсе, то спешу тебя обрадовать: во втором дистрикте восстание не подавлено до сих пор, - Гейл ждет ее реакции, но не дожидается и продолжает. – Профессионалы остались верны прежней власти, а они составляют большую часть населения второго дистрикта. Мы раскололи чертов «Орешек», но так и не получили полного контроля над ним. Со мной должен был поехать Бити, но его сослали в Третий Дистрикт. Конечно, вместо него поехали другие гении, но они так и не достигли нужных результатов. Потом меня начали снимать в этих роликах… - Я вижу, как ты расстроился, - фыркает Энорабия. - Я вижу, как тебе интересно, - парирует Гейл. – Ты должна понять, что все это время меня всеми силами отвлекали от того, что творится здесь. Так что здесь творится? Китнисс сама на себя не похожа, Пэйлор бесится по малейшему поводу, чертов Плутарх хитрит и увиливает от ответов, Бити загружен какими-то срочными проектами, а вас всех собирают здесь, подкрашивают и откармливают – для чего? - Для шоу, - заявляет Энорабия. – Чем я могу тебе помочь? – начинает злиться. – И скажи, почему я должна тебе помогать? И почему ты вдруг так резко протрезвел? Гейл игнорирует большинство ее вопросов. - В твоем дистрикте есть те, кто будет продолжать убивать во имя Сноу. Они получают оружие, одежду, еду по закрытым каналам, которые мы не можем отследить, и получают все это, по-видимому, из Капитолия. Неужели это не очевидно? - Неужели не очевидно то, мой мальчик, что даже после революции вся капитолийская верхушка осталась у власти, а драгоценную Пэйлор окружает стая старых волков? Я знаю, ты один из тех, кто готов был бросаться в бой с киркой, веря в светлое будущее, и тебе повезло это будущее увидеть. Но скажи мне, насколько оно светлое? Гейл молчит. С каким-то стыдом он вспоминает все, что говорил Китнисс перед Квартальной бойней. Тогда он еще надеялся. Он и сейчас надеется, но он ведь уже не тот юнец, который горбатился в шахтах, почти не видя белого света. Он принял активное участие в войне. Так почему же он ничего не может возразить ей, сидящей напротив, молчащей и смотрящей так внимательно? Он презирал ее, когда-то. Он видел ее на Арене, он знает, что и сейчас эта машина для убийств остается машиной для убийств. Но почему он полез к ней со своими вопросами? Зачем он вообще прибыл в Капитолий, окрыленный новостью о том, что Китнисс жива? Ах да, конечно. Всегда все дело в Китнисс. - Иди спать, - внезапно отвлекает его от самоедства Энорабия. – Ты пьян (кажется), ты устал, твоя любимая девушка считает тебя предателем и винит тебя в смерти твоей сестры, вверенный тебе Дистрикт продолжает восставать против тебя, в Капитолии тебе никто не рад… - Черт, ты умеешь ободрить, - Гейл фыркает и отставляет пустую тарелку. - О, через мои ободрения прошло так много подростков, - Энорабия отрезает маленький кусок мяса, хотя, со своими-то зубами могла бы вообще не париться, а есть целиком, - большая часть из них умерла на Арене, но не в этом суть, - она ухмыляется. – Капитолий взвалил на тебя непосильную ношу, потому что, как ни крути, ты – ребенок, - Гейл смотрит на нее с неприязнью. – Сколько тебе лет? – спрашивает бесстрашная вторая. – Восемнадцать? Пусть даже двадцать, пусть даже за твоей спиной целая жизнь, полная решенных и нерешенных проблем, тебе нужен отдых. Могу одолжить тебе на время своего массажиста. Иногда он творит чудеса. Гейл разрывается между желанием поблагодарить ее, ударить или сразу убить. - Ты очень напоминаешь мне одну нашу общую знакомую, - выдает с загадочным блеском в глазах. - Я не умею стрелять из лука. - Я имел в виду Джоанну Мейсон. - В этом месте есть что-то инфекционное. Кстати, ты со своим пьянством, разговорчивостью и выкладыванием секретной информации мне тоже кое-кого напоминаешь. Хеймитча Эбернети. - Мы из одного дистрикта. - Это всегда многое объясняет....
Перепалки с парнем затягиваются до самого рассвета. Гейл, проведший неделю в постоянных спорах с правящим составом Капитолия, пытаясь отстоять право встретиться с Китнисс Эвердин, а затем проведший не самую приятную беседу с самой Китнисс, с большим трудом добирается до лифта. Сама Энорабия, выговорившая за одни сутки больше слов, чем за прошедший год, чувствует себя на удивление живой. До звонка ее будильника остается чуть больше часа, и она принимает решение не ложиться спать – все равно толку от такого сна не будет никакого, а мешки под глазами ей закрасят стилисты, если потребуется. Она моет посуду, презирая себя за занятие чисто женскими делами, и поэтому едва не пропускает возвращение Эффи Бряк. Та крадется в собственную спальню, не сняв туфли. - Вообще-то здесь камеры, - замечает Энорабия, и Эффи резко выпрямляется, впрочем, ничуть не испугавшись. – Мне следует подождать еще и Хеймитча? – не отстает от нее Энорабия. - Хеймитча? – удивленно переспрашивает капитолийка, и следует, как привязанная, за той, что задала настолько дурацкий вопрос, чтобы добиться объяснений. – При чем здесь он? - Мне показалось, - вторая легкомысленно пожимает плечом. Эффи поджимает губы и устраивается на стуле, глядя на то, как Энорабия расставляет посуду на полках, хотя считает это занятие ниже своего достоинства. - Как прошло твое интервью? – спрашивает чуть мягче. Энорабия неопределенно пожимает плечом. – Я говорила с Томом, он был очень впечатлен. Уверена, Плутарх тоже будет впечатлен, а это значит, что ты все сделала так, как нужно. - И что же вам нужно? - О, - Эффи заметно теряется. - Во что ты всех нас втянула? – Энорабия становится ближе, и Эффи приходится встать. Каблуки позволяют ей сравняться со второй в росте, но никак не в злости и решительности. – Не отпирайся, я знаю, что ты нашла Бити, хотя найти его было нелегко. Знаю, что благодаря тебе Мелларк и его компания узнали о том, что Эвердин жива. Не обошлось без тебя и в процессе пробуждения Эвердин от сна. А теперь, когда все мы собраны здесь, ты будешь делать вид, что тебе ничего не известно? Я спрашивала Бити, но он – крепкий орешек, он таится, потому что еще сам ни в чем не уверен. На его месте я не была бы уверена в тебе. За тобой кто-то стоит, но кто? Ты играешь против Плутарха, но, может, это только видимость? За последнее время я получила столько вопросов, а я нетерпелива, я жажду узнать все ответы. Эффи перекладывает маленькую сумочку из одной руки в другую и отстраняется от нависшей над ней Энорабии. Поправляет парик, сидящий идеально, рассматривает свои туфли, и улыбается. - Это шоу – цель моей нынешней жизни. Думаю, после него у тебя не останется вопросов без ответа. Но, - делает паузу, - поверь мне, иногда мы жаждем знания, которое неспособны выдержать. Энорабия хмыкает. - О, поверь мне, здесь собрались особенные люди. Они прошли через огонь, воду и медные трубы. И, знаешь, они выжили. Это вошло у них в дурную привычку – выживать в чертовом мире, в котором прежде они не захотели бы даже дышать. Они одаривают друг друга неприязненными взглядами. Энорабия скалится, лицо Эффи не выражает никаких эмоций, и, в конце концов, капитолийка спрашивает, выбрала ли вторая себе платье на шоу. - Я буду в красном, - огрызает та, но скорее от неожиданности. - Оголи плечи. Тебе очень пойдет, - заявляет Эффи и удаляется, уже не пытаясь пробраться в комнату на цыпочках. Энорабия тоже жаждет дать какой-нибудь «ценный» совет, но Энорабия устала. Поднявшись на свой этаж, и едва открыв дверь в спальню, она слышит противный писк будильника и закатывает глаза. Если шоу ответит на все вопросы, значит, она дождется шоу. Ожидание тоже стало ее дурной привычкой. Как и участие в играх, в которых недостаточно просто кого-то убить.