...
В личной беседе Каролине отказали. - Не сегодня, - Эффи озвучила чужое решение. – Быть может, на этой неделе. - После того, как Энорабия уедет?! – не сдержала маленькая девочка своего гнева. – После того, как меня опять бросят здесь одну, и я не буду понимать, чего все вообще от меня хотят?! Пит попросил ее успокоиться, и Каролина наградила его злым взглядом, но совету последовала. Сделала пару глубоких вдохов, стараясь не обращать внимания на колотящееся в груди сердце. Эффи легонько похлопала ее по плечу, но больше ничего не добавила. - Пэйлор обязательно расскажет тебе обо всем, о чем ты спросишь, - сказал Пит перед тем, как подняться наверх, в кабинет Президента. – Я обязательно возьму с нее слово. - Президентское слово, не записанное на бумаге, ничего не стоит, - ответила Каролина. - Хорошо, - Пит усмехнулся. – Я возьму с нее расписку. Обещаю. Каролина едва удержалась от того, чтобы потребовать расписку и с него тоже. Она спросила, знает ли он, чего хочет попросить у Пэйлор, ведь Пэйлор – никакой не волшебник, в силах Пэйлор не так много вещей, как хотелось бы. Пит ответил неопределенно. - Я вернусь и все тебе расскажу. Однажды Каролине уже обещали все рассказать. Но это было ложью, некрасивой, несправедливой ложью, к которой она до сих пор не привыкла. Но сейчас она поверила в очередное обещание и наблюдала за тем, как Пит поднимался по высокой лестнице (по той лестнице, которую Каролина с самого детства считала своей собственностью, но которая теперь ей не принадлежала). Впервые она увидела Пита, стоя на самом верху, даже успела поймать его удивленный взгляд, и длилось это мгновение лишь пару секунд, потом зрительный контакт был прерван Энорабией. Сейчас Пит обернулся и помахал ей рукой; Каролина ответила, но с тяжелым сердцем. - Он ведь сдержит свое обещание? – спросила она у держащей ее за руку Эффи. - Конечно, - Эффи улыбнулась. – Пит всегда держит свои обещания. Каролина склонна сомневаться в слове «всегда». Дед всегда говорил ей правду. У нее всегда было хорошее будущее. Она всегда могла положиться на людей, которые ее окружали. Сейчас же она сжала руку Эффи, выряженную в ярко-розовый брючный костюм, и подумала о том, что в руке Эффи нет ни силы, ни твердости, к которым она привыкла, будучи подопечной Энорабии. Быть может, из-за тысячи подобных различий Каролина склонна сомневаться во всем, включая завтрашний день и данные с такой легкостью обещания. - Ты встретишь Пита позже? – спросила Каролина, забираясь в машину к Энорабии, успевшей задремать. - Мне кажется, Пит сам встретит нас, - ответила Эффи и попросила водителя трогаться. Они быстро добрались до больницы, в которой Энорабию подвергли ряду неприятных процедур. Эффи осталась вместе с Каролиной в коридоре, и девочка могла делать вид, что не замечает, как вздрагивала капитолийка от неслышно открывающихся и закрывающихся дверей. Но Каролина задавала вопросы. Каролина любопытна, а Эффи устала и находилась, по большому счету, на грани эмоционального срыва, поэтому на заданные вопросы отвечала прямо и без всяких своих хитростей. Воображение девочки без труда рисовало описываемые Эффи места действий. Лифты, в которых на многих кнопках отсутствуют всякие опознавательные знаки. Такие же белые коридоры, как и этот, только без мест для пациентов. Палаты, являющиеся на самом деле, пыточными камерами, в которых включен такой же яркий, как и здесь, свет; включен двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Эффи говорила, что в камерах нет часов и нет окон, день и ночь сливались воедино, счет времени терялся, а пытки чередовались, постепенно сливаясь в одну непрекращающуюся пытку. Каролина слушала и представляла все, о чем слышала. - И после этого всего ты не ненавидишь меня? – спросила она, глядя куда-то в сторону. Эффи никогда не нравилась ей. Эффи была одной из тех, с кем Каролина общалась большую часть своей жизни. Эффи продолжала одеваться ярко и несуразно вопреки здравому смыслу, не отучилась от своих прежних манер и не сумела приноровиться к изменившимся реалиям своей новой жизни. Эффи была раздражающей, пугающе знакомой, так сильно не походила на Энорабию или любого другого из победителей Голодных Игр, с которыми Каролина близко общалась в последнее время. Но Эффи была рядом, и была частью той, прежней жизни, в которой дед всегда находил нужные слова, чтобы его внучка улыбалась. Теперь улыбки Каролины никому не были нужны; теперь Каролине каждый хотел отомстить. Каждый, но не те, кто больше всего должен был жаждать мести. - Сейчас я ничего не чувствую, - ответила Эффи с растерянной улыбкой. Улыбка ее не померкла даже после злого (Каролина злилась, не получая желаемого ответа на вопрос) восклицания: - Это продлится еще недолго. Чувства вернутся совсем скоро. - Да, - согласилась капитолийка, и все же решила прикоснуться к копне неубранных волос. – Они вернутся. И тогда, быть может, я возненавижу тебя. Но сейчас я знаю, что ты не виновата во всем, что творил твой дед. Я не считаю твою кровь дурной, - добавила она так, будто признавалась в чем-то постыдном и вдруг вспомнила о чем-то важном. – Пэйлор спросила меня, хочешь ли ты встретиться с Плутархом. Каролина замерла. К такому повороту событий она не была готова, но здесь взрослые оказались вполне в своем духе. Девочка прикусила губу. Ей нужно было взять себя в руки, нужно было успокоиться. Дед учил ее успокаиваться, даже заставлял применять подобные навыки на практике, поэтому в голосе ее не оказалось ненужных интонаций. - Почему ей это интересно? Эффи тщательно подбирала слова. - В ходе беседы с Плутархом, прояснились некоторые факты, о которых раньше мы не знали. Каролина представила белые узкие коридоры и пыточные камеры, в которых, возможно, с Плутархом продолжали беседовать даже сейчас. Конечно, Эффи не будет говорить ей ничего подобного. Эффи ничуть не лучше остальных капитолийцев, а все они лгут, носят маски, меняют даже свои голоса. Каролина не хотела выслушивать очередную порцию лжи. - Не знаю, зачем Пэйлор хочет, чтобы я встретилась с Плутархом, - заявила она, не дождавшись паузы. – У меня уже был отец; его убили вместе с моей матерью много лет назад. Эффи взмахнула руками от неожиданности, но не возразила. Позже ей удалось выкроить несколько мгновений для того, чтобы спросить Энорабию о том, когда Каролина узнала о том, кем в действительности был ее отец. Энорабия в свойственной ей манере, сообщила о том, что об этом не имеет никакого представления, но поделилась своими подозрениями на этот счет. - Он никогда не говорил ей прямо, - Энорабия наблюдала за девочкой, которая все еще сидела в коридоре. Эффи помогала Энорабии одеться в кабинете врача после всех процедур. – Но в том, как он относился к ее матери, да и к ней самой, не делал никакой загадки. Думаю, Каролина и прежде слышала сплетни о странном замужестве своей матери. Может, сам Сноу объяснял ей, как получилось, что она родилась месяцев через пять после официального замужества. К тому же, Сноу был умным политиком. Думаю, он сделал все, чтобы представить Плутарха в самом невыгодном свете. Девочка верила своему деду. А потом Плутарх бросил ее здесь, на растерзание победителей Голодных Игр. О какой дочерней любви может идти речь после всего этого? - Скажи, - Эффи не удержалась от вопроса, - а почему ты не ненавидишь ее? - Понятия не имею, - ответила Энорабия. – Сперва она была куском мяса, которое нужно сначала хранить и в нужный момент использовать по назначению, а потом я просто привыкла к ней. Сейчас я вряд ли смогу возненавидеть ее. Сейчас ее я даже люблю. Эффи удивилась такой искренности. - Но ты все равно уезжаешь, - укорила Вторую капитолийка. - Да. Но знаешь, чему меня научил режим президента Сноу? – Энорабия застегнула последние пуговицы на блузе действующей рукой и подождала, пока Эффи попытается угадать ответ. – Он научил меня тому, что то, что любишь, делает тебя слабой, а я не привыкла быть слабой. И я уже не хочу привыкать. Да и ей не нужно окончательно привязываться ко мне. Понимаешь? Впервые Энорабия спросила что-то у Эффи. Просто спросила, точно проявляя ту часть себя, которую так долго скрывала. Ту часть, которая останется в Капитолии, а затем умрет в мучениях, рядом с маленькой девочкой, которую еще никто не спрашивал, чего же хочет она. Каролина хочет многого. Чтобы все оставалось прежним. Ей нравилось жить среди сумасшедших, хотя ее симпатии к победителям Голодных Игр, которые вопреки здравому смыслу, не жаждали ее крови, могли оказаться только привычкой. Ей нравилось наблюдать за их перепалками, даже за их ссорами, которые не казались больше ссорами врагов, а оставались ссорами, так часто возникающими в по-настоящему крепких семьях. Ей нравилось то, как они выражали свои симпатии через поток обвинений и угроз. Ей казалось, что она на своем месте, что она сумела найти свое место там, где не ожидала его найти, поэтому втайне она мечтала о том, что Энорабия никуда не уедет. Каролина была готова терпеть в Центре вечно командующего Гейла, на команды которого никто не обращал внимания. Каролине казалось, что Гейл старался разрушить всю жизнь Каролины, но еще ей казалось, что, узнай она Гейла ближе и сумей она полюбить его, он ответил бы ей взаимностью. Не сразу, конечно. Он даже мог попытаться убить ее пару раз, но не смертельно, так, понарошку. Каролина присматривалась к Джоанне, а потом притащила ее в зал, чтобы метать ножи под бдительным оком временно ушедшей от тренировок Энорабии. Каролина подыгрывала Хеймитчу, чтобы вытащить Китнисс на свежий воздух, а затем делала все, чтобы и остальные проживающие в Центре собрались вместе. Пусть даже с помощью угроз и шантажа. Пусть даже для того, чтобы опять начать ругаться. Каролина просто находилась в их кругу, на крыше Центра, и ловила себя на мысли, что почти счастлива. Но счастье недолговечно. У счастья всегда есть привкус отчаяния. Поздней ночью Эффи вернулась в Центр в гордом одиночестве. Каролина к тому моменту уже спала, и обо всем узнала утром, пожалев, что ее отсрочка была так недолговременна. Каролина, конечно, не из тех, кто бегает от проблем. Но Каролина хочет быть счастливой....
Центр погружен в темноту. Эффи идет на тусклый и непостоянный свет, чтобы попасть в непривычно пустую гостиную. Джоанна щелкает семечки, закинув ноги на зеркальный столик, Хеймитч развалился на диване и без остановки переключает каналы телевизора, содержимое которых его нисколько не интересует. Он первым замечает Эффи, и будто на мгновение затаивает дыхание, а потом отводит свой взгляд. - Если ты скажешь сейчас, что нам пора спать, то мы в курсе, но мы не можем заснуть. Джоанна оборачивается, желая развить мысль Эбернети, но отчего-то передумывает. - У тебя сейчас выражение лица человека, который должен сообщить две новости, одна из них очень плохая, другая – средне хорошая. Начни с хорошей. У Эффи нет хороших новостей, поэтому она сообщает единственную новость, так и не решившись переступить порога общей гостиной. И Джоанна, и Хеймитч молчат. Молчание длится слишком долго, поэтому Эффи решает продолжить то, ради чего, собственно, сюда вернулась, и поэтому идет в свою комнату, чтобы собрать вещи. - Значит, ты убежишь от нас именно теперь? – спрашивает у нее Джоанна, останавливаясь в дверях. Сложно понять, о чем она думает, оставаясь в темноте; голос ее подозрительно спокоен. - Я вернусь в квартиру, которую занимала до этого момента, - отвечает Эффи, не прекращая своего занятия. – Она ближе к больнице, - здесь Эффи замирает. – Впрочем, это ложь. Правда в том, что я больше не могу оставаться здесь, - пауза. – С вами. Вы сводите меня с ума. Джоанна усмехается. - Значит, ты бежишь? – уточняет она. - Пусть так, - не спорит Эффи. - Как давно ты принимаешь эти таблетки? – следует еще один вопрос, но Эффи сыта по горло вопросами и ответами на них. Она не говорит этого вслух, только качает головой, не нарушая повисшего молчания и застегивая сумку. В сумку, конечно, помещаются далеко не все вещи, но Эффи все равно. Эффи кажется, что в ближайшее время ей не понадобится разнообразный гардероб, потому что она будет биться головой о мягкую стену в одной из палат местной больницы. Когда Эффи идет по коридору, Джоанна следует за ней. Не дальше гостиной, нет. Седьмая останавливается рядом с Хеймитчем, который сидит без движения на диване, глядя в одну точку. - Тебе лучше побыть с ней, - говорит Джоанна. Ей кажется сейчас, что она получила в награду за прошлые поступки желанный дар. Ей кажется, что она совершенно ничего не чувствует сейчас, и мысли ее спокойны и собраны, как бойцы из отряда Гейла. – Хеймитч, - зовет она и даже наклоняется к уху мужчины. – Тебе лучше побыть с нею. - Я должен быть рядом с Китнисс, - качает головой Эбернети. – Я должен быть рядом с ней, когда она узнает… - К черту Китнисс, - одергивает его Джоанна. – Рядом с Китнисс будет целая команда сочувствующих. Если тебя это успокоит, рядом с Китнисс буду я, хотя почему тебя это должно успокоить? – Джоанна улыбается, а потом повышает голос. – Эффи нельзя быть одной сейчас. Пит обязательно послал бы тебя к Эффи, тот, прежний Пит, которого ты любил, как сына. Ты ведь любил его, правда? Так подними свою старую задницу и сделай уже наконец то, что нужно сделать. И пусть это что-то будет сделано не во благо святой Китнисс Эвердин. Хеймитч не чувствует ни злости, ни раздражения. Смотрит на Джоанну так, будто видит в первый раз. Джоанна спокойна. Джоанна продолжает улыбаться. - Ты еще здесь? – оглядывается она по сторонам, показывая свое удивление. Хеймитч поднимается, медлит у дверей, но не произносит ни единого слова. Какое-то время Джоанна думает о том, что Хеймитч действительно сдал за последнее время сильнее, чем за все предыдущие годы. Она готова даже поклясться, что слышала странный треск; с таким треском ломается то, что было когда-то сильным человеком. Впрочем, относился ли этот треск к Хеймитчу? Смех Джоанны в тишине спящего Центра кажется безумным. Хотя, кажется ли? Ее смех безумен, каким бывает смех человека, только что осознавшего, что обстоятельства его окончательно сломали....
Хеймитч догоняет Эффи у темного перекрестка. - Ты серьезно собираешься идти по этому чертову городу в своих туфлях? – ворчит Эбернети, отнимая у Эффи сумку с вещами. Эффи смотрит на него, как на безумца. - Нет. Я еще не успела отпустить машину, просто водителю нужно было заскочить куда-то, пока я собиралась, - Эбернети фыркает. – Ты можешь возвращаться. Хеймитч не говорит о том, что не может вернуться, потому что его фактически выгнали. Но не говорит. Он думает о том, что Пит действительно попросил бы его присмотреть за Эффи, побыть рядом с ней, напомнить ей о существовании старой сказки о команде, которой они вчетвером когда-то были. Эту сказку она сама придумала тогда, когда двое из них шли на смерть, но эта сказка была правильной. Правильная сказка. Правильные поступки. Пит ведь действительно поступал правильно, до того, как стал капитолийским переродком. И даже после того. Хеймитч хочет сообщить обо всем этом вслух, но молчит. Дожидается машину, которая действительно приезжает, чтобы забрать Эффи. А потом садится на заднее сидение, и продолжает молчать какое-то время, чтобы начать говорить вовсе не о том, о чем следовало бы. - Ты все еще продолжаешь травить себя таблетками? – Эффи кивает. – Мне нужно их отобрать. Признаться, меня утомило отсутствие твоих истерик. В тишине они прибывают к дому, в котором Плутарх снял для Эффи квартиру. Водитель ждет, чтобы отвезти Эбернети обратно к Центру, но тот отказывается. Отказывается даже отдать обратно сумку с вещами, но не пытается переступить порог маленькой квартирки. - Ты в порядке? – спрашивает он, помявшись у двери. - Да, - отвечает Эффи. – Ты зря отпустил машину. Небрежным жестом она бросает сумку с вещами куда-то в сторону, проходит внутрь. Дверь квартиры она не закрывает, быть может, по рассеянности. Хеймитч чувствует себя невидимым, когда капитолийка останавливается в центре комнаты, а затем начинает расшнуровывать свое платье, ничуть не стесняясь его присутствия. Впрочем, она и не видит его; глаза у нее оказываются почти стеклянными, нагой она проходит мимо бывшего ментора в ванную комнату. Он чувствует себя вором, закрывая дверь квартиры, а затем чувствует себя монстром, потому что не знает, чем ей вообще можно помочь. Пит знал бы, чем ей помочь. Пит не стоял бы истуканом посреди единственной комнаты, слушая безудержные рыдания женщины, к которой никогда не был равнодушен. Но Хеймитч – не Пит. Хеймитч стоит посреди единственной комнаты, смотрит на груду одежды и не делает ничего, чтобы облегчить ее страданий....
В какое-то мгновение Эффи действительно теряет связь с реальностью. Старая квартира, ничуть не изменившаяся за ее долгое отсутствие, воскрешает в памяти все похороненные воспоминания. Плутарх раздевает ее, Плутарх целует ее, причиняет ей боль, наслаждается ее болью. Эффи неосознанно повторяет движения Плутарха, расшнуровывая завязки своего платья. Ему нравилась именно эта часть прелюдии; он считал ее своей куклой и заставлял продолжать носить вышедшие из моды платья, чтобы раздевать ее как можно дольше, не прикасаясь к ней, но мучая. Эффи отбрасывает платье в сторону, на мгновение ей кажется, что изнутри вся ткань пропиталась кровью, как случалось во время ее пребывания в пыточных камерах Капитолия. К платью присоединяется все остальное. Эффи кажется, что она вся вновь вывалена в грязи, и грязь нужно смыть, поэтому она идет в ванную. Забирается под душ и беспорядочно нажимает сенсорные кнопки, а затем просто бьет ладонями по панели. Вода оказывается то ледяной, то обжигающе горячей, но Эффи не обращает внимания. Напор воды смывает парик, и Эффи трясет лихорадочная дрожь, пока она соображает, что именно держит в руках. Вода не приносит облегчения. Эффи скрючивается в углу ванны. У сливного стока вода становится бурой, когда Эффи начинает расчесывать свою кожу, пытаясь смыть грязь, пробравшуюся под слой эпидермиса. Эффи рыдает, Эффи не может больше заглушать нестройный хор мыслей в голове, не может больше сопротивляться, просто больше не может. Мир внутри и вокруг нее взрывается, погребая под останками робкую надежду и оставляя ее наедине с болью и воспоминаниями, которые она не способна выдержать, сохранив трезвый рассудок. Эффи хочет все забыть, но всегда возвращается назад, к воспоминаниям, в которых она встречается с Питом в больнице. Она знала с самого начала, что Пэйлор разрешит Питу вновь поговорить с тем доктором, который сделал из него переродка. Эффи была готова к тому, что придется посвятить Пита в несколько жутких и страшных тайн. Но Эффи не знала, что случится с Питом после всего, что он увидит. Эффи не знала, что Пита сломает то, что ломало ее долгое время. Эффи не знала; но собственное незнание не избавляет ее от обжигающего чувства внутри, чувства, в котором больше нет ни намека на равнодушие....
Доктор Винтер, которому поручили отвечать на все вопросы Пита, понравился Питу больше под угрозой получить разряд электрического тока. Тот доктор, по крайней мере, чего-то боялся, этот же выглядел на редкость разговорчивым. - Не собираюсь ставить под вопрос решения президента Пэйлор, - начал он, едва увидев рядом с Эффи стоящего Пита, - но все-таки ваше присутствие здесь, на территории засекреченного объекта, можно объяснить только тем обстоятельством, что сама Пэйлор посвящена не во все секреты, - короткий смешок, обрывающийся под недобрыми взглядами двух пар глаз. – Ах, да, - спохватывается Винтер, - я помню о том, что должен содействовать вам во всем. С чего вы хотите начать? - С того кабинета, в котором вы охморили меня, - говорит Пит, и Эффи охает, а затем берет его руку. - Пожалуйста, Пит… - начинает она, но Пит выглядит слишком решительным. Винтер наблюдает за ними двоими с любопытством, а затем опять спохватывается и достает белый пластиковый пропуск. Они проходят огромное количество коридоров, ничем друг от друга не отличающихся, чтобы оказаться в той самой комнате, которую смутно помнит Пит. Комната ничуть не изменилась. Кресло осталось прежним, Пит, не обращая внимания на очередной короткий, но полный ужаса, вскрик Эффи, устраивается на нем. Без удобства – все-таки это кресло создали вовсе не для удобства. Пит закрывает глаза, воспроизводя все свои воспоминания того времени. Расположение всех объектов выстраивается идеально. Пит просит доктора Винтера сделать пару шагов в сторону. - Здесь стояло кресло Сноу, - объясняет он Эффи. – Вон там, - указывает он на одну из стен, - была установлена одна из камер. Записи с этих камер мне отдал Аврелий. У него, конечно, были не все записи, - добавляет он, помолчав. – Не могу понять, почему Аврелий отдал только часть. - Наверное, остальные забрал Плутарх, - предполагает Эффи. Винтер начинает часто-часто кивать. - Да-да, я помню, как ваши бойцы обнаружили хранилище с личными архивами Сноу. Если наш министр не хотел показывать все записи Пэйлор, значит, он извлек часть их с самого начала… - Как вы можете это помнить? – интересуется Пит. – Если верить первой нашей с вами встрече, вы должны были находиться в плену, как и все ученые, которые были сторонниками Сноу. Или я что-то путаю? Винтер облизывает нижнюю губу. Изрезанное морщинами лицо его искажается, но только с одной стороны; другая часть лица, кажется, совершенно парализована. - Но сам министр ведь уже рассказал вам, что все это время после падения режима Сноу он пользовался моими услугами… - Да, рассказал. Он забыл упомянуть, что наша с вами предыдущая встреча была полностью им написана. Из вас получился замечательный актер, - Пит одобрительно цокает языком. – Даже я не сыграл бы лучше в той части, в которой через вас будто бы пропускали разряды электрического тока. Джоанна, я уверен, тоже восхитилась бы вашему актерскому таланту. Нам с ней известно не понаслышке, что такое электрический ток. - Да-да, - кивает доктор. – Но вы же понимаете, что у меня не было выбора. К тому же, несложно сыграть то, что уже происходило с тобой прежде, - Винтер оглядывается на Эффи, пытаясь объясниться и перед нею тоже. - А еще меня поразила история вашей молодости, доктор, - вновь говорит Пит. – Точнее даже, ваша история любви. Вы рассказали, что пытались исцелить свою жену от страха перед… - Пит медлит, вспоминая, - темнотой, так? – Винтер мелко-мелко кивает и вновь облизывает губы. – Но вы не сказали, что в результате ваших экспериментов ваша жена сошла с ума. Доктор оглядывается на Эффи, будто ищет у нее поддержки, а затем закрывает лицо руками. Он говорит о том, что вся медицина, тем более, медицина экспериментальная, всегда начинается с ошибок. - Ошибок, цена которых – человеческие жизни? – уточняет Пит. - Я любил ее! – восклицает Винтер. – Любил и погубил. Думаете, ее призрак не навещает меня в кошмарах?! Думаете, все, что я сделал, не преследует меня?! Думаете, я хотел все это делать?! Но я ученый! Я не пытаюсь себя оправдать этим, но я не могу остановиться, - добавляет едва слышно. – Президент Пэйлор оставила меня здесь лишь для того, чтобы я попытался исправить свои ошибки. Вы ведь хотите, чтобы я попытался исправить то, что сделал с вами? – Пит прищуривается, и Винтер прикусывает губу, перед тем, как продолжить. – Нет, я не врал вам во время нашей первой беседы. Я действительно не знаю, можно ли полностью излечиться от охмора, мистер Мелларк, - вероятно, Винтер видит в Пите что-то пугающее, что начинает называть его «мистером». – Но я мог бы попробовать… - Нет, - Пит взмахивает рукой и встает со стула. На секунду ему кажется, что призрак мертвого Президента Сноу появляется в дальнем углу комнаты, но угол комнаты пуст. – Я не хочу больше иметь дел ни с Вами, ни с Вашим гениальным изобретением. Винтер замечает быстрый взгляд Пита в угол комнаты и подходит чуть ближе. Голос его становится вкрадчивым, тонкие руки тянутся в сторону Пита, как уродливые щупальца. - Неужели вы действительно не замечаете ничего странного, мистер Мелларк? – спрашивает доктор. Тот же жадный, почти плотоядный взгляд хищника, почуявшего свежую кровь. Пита просто передергивает от ассоциации, но свои предыдущие слова он отстаивает так, как отстаивают самую неубедительную ложь. – Значит, это все, чего вы хотели, Пит? – доктор вздыхает. – Мне жаль, что я оказался совершенно бесполезен....
Пит не слышит шагов в коридоре, но в висках у него кровь стучит в унисон шагам. Чтобы отвлечься от головной боли и подкатывающей к горлу тошноты, он начинает смотреть по сторонам. Винтер выводит их другим путем, в сливающихся со стенами дверях появляются узкие окна, похожие больше на бойницы. Эффи затравлено посматривает по сторонам, пытается поймать взгляд Пита, но оказывается бессильна управлять своим подопечным. Когда Пит резко останавливается, она не удерживается от вскрика и не скрывает своей злости, когда смотрит на Винтера. Пит подходит ближе к одному из окон, долго присматривается. - Открой, - говорит он Винтеру, но не просит, а приказывает. И Винтер подчиняется, беспрекословно поднося свой пластиковый ключ к замку, который сложно найти невооруженным взглядом. Панель бесшумно отъезжает в сторону. Эффи пытается удержать Пита, но тот не обращает внимания и останавливается около скрючившегося в инвалидном кресле человека, стеклянными глазами рассматривающего пространство перед собой. - Ты знала, - говорит Пит Эффи. Та кивает. Пит садится на корточки рядом с человеком, пытается заглянуть тому в глаза и не видит ничего, кроме пугающе неподвижных зрачков. – Что с ним? Эффи отворачивается. - Его ослепили. Нижняя часть его тела парализована после пыток, - перечисляет ровным голосом. – К тому же, он не слышит тебя. - Почему его вообще оставили в живых? – Пит скорее озвучивает свои мысли, чем адресует вопрос кому-либо, а затем замечает раскрытую книгу на неподвижных коленях человека. Он пытается дотронуться до корешка, но неподвижная только что фигура распрямляется. Скрюченные пальцы впиваются в книгу, незрячие зрачки приходят в движение. А потом губы человека начинают шевелиться, и Пит слышит голос, знакомый, но ставший каким-то чужим голос. Голос. Пит вспоминает о том, что говорил ему Винтер еще в первую их встречу, говорил о том, как проходит охмор. Ведь для охмора нужен не только наркотик. Нужен голос, голос, которому охморяемый человек верит безраздельно. Китнисс верила Цинне. И теперь Цинна читает вслух книгу с помощью подушечек пальцев, глядя прямо и не замечая, что рядом с ним кто-то стоит. Пит стискивает плечо того, кто был когда-то блестящим стилистом, а теперь стал какой-то жуткой пародией на подвешенную марионетку. - Пэйлор еще не решила, что с ним делать, - говорит Эффи, не скрывая дрожи в голосе. – Вернуть его в прежнее состояние не представляется возможным. Он мертв, Пит, просто Капитолий… - К черту Капитолий, - выдыхает Пит. – Это все он! Винтер вздрагивает и отходит к стене. - Нет, что вы, мистер Мелларк! – частит человек, почти что жалобно. Старость, бросающаяся в глаза только после продолжительного общения с ним, искажается страхом; лицо доктора становится уродливым. – Когда я получил его, он уже был в таком состоянии, я вам клянусь. Нет, даже в худшем состоянии. Я сделал все, чтобы он мог еще какое-то время существовать, ведь это был приказ Плутарха… - К черту Плутарха, - Пит поднимается, его немного шатает из стороны в сторону от злости. – Что еще я могу найти в этих белых комнатах, а? Какие еще жуткие тайны хранит Капитолий? Отвечай! – в глазах темнеет. Пит почти не контролирует себя, делая неуверенные шаги в сторону высокой костлявой фигуры. Что-то другое, вовсе не Пит, бьет с силой в грудь этого человека. Винтер не может устоять на ногах и ударяется всем телом о стену, а затем с всхлипыванием сползает по стене на пол. - Пожалуйста, мистер Мелларк, - выговаривает тот, брызжа слюной и держась руками за грудь, пытаясь понять, сломаны ли ребра. – Они заставляли меня, они пытали меня, они убили всех, кого я люблю, - доктор скрючивается на белом полу. Несуразная костлявая фигура, бормочущая какие-то извинения с заиканиями и всхлипами. Особенно жутким это зрелище становится тогда, когда становится заметным, что только часть лица меняется, другая, как неправильно надетая маска, остается неподвижной. - Пит! – Эффи перехватывает занесенную для следующего удара руку. – Пожалуйста, Пит! Пит отстраняет ее; Пит не слушает ее голос, доносящийся из мерзкой темноты. - Он покажет мне все, - выговаривает Мелларк, подбирая слова, будто говорит на языке, ему полностью незнакомом. – Я хочу увидеть все. - Пожалуйста, Пит, - умоляет его Эффи, но не добивается никакого результата. - Все, - повторяет Пит с угрозой. Винтер поднимает на него испуганные глаза, затем, смирившись, с трудом встает. Он продолжает прижимать руку к груди в месте удара. - Все, - повторяет со смирением доктор, и Питу, голова которого буквально раскалывается от боли, кажется, что в глазах этого человека зажигается холодный огонь. Но доктор отворачивается и направляется в сторону других закрытых дверей. Эффи продолжает просить Пита остановиться, но он не обращает внимания на предостережения. Идет следом за доктором Винтером по коридорам, воспоминания о которых оставляют неприятный осадок. Люминесцентные лампы не мигают так, как в прошлый раз. Никто не идет им на встречу, ограниченное пространство кажется пустым и заброшенным. Пит думает о том, что за сливающимися со стеной панелями кипит жизнь, отзвук которой не может преодолеть герметичные стены палат. Винтер идет целенаправленно, не оглядываясь, и продолжает прижимать к груди открытую ладонь. Каблуки Эффи стучат по полу, и Пит слышит своеобразную музыку ее шагов, чуть более нервную, чем обычно. У одной из дверей Винтер оборачивается, застывает, рука его с пропуском начинает дрожать. - Вы уверены, что действительно хотите знать те тайны, которые прячет Капитолий? – спрашивает он Пита, глядя прямо в глаза. Что-то в этом взгляде должно предостеречь или испугать, но Пит уверен в своих даже поспешных решениях. Пит никогда не был ни в чем так уверен. Эффи уже не спорит, но держится отстранено, ожидая новой боли и новых потрясений, которые она не может предотвратить. Винтер открывает дверь и проходит в комнату, похожую на лабораторию, включенные аппараты пищат и мигают разноцветными лампочками. Свет здесь более приглушенных тонов, создает мягкий полумрак. Пит почему-то не сразу замечает то, что занимает большую часть комнаты. Сперва ему кажется, что это большой вертикальный аквариум, заполненный мутной водой зеленоватого оттенка. Но в аквариуме нет рыб; Эффи, стоящая позади Пита не удерживает крика и зажимает рот двумя ладонями. Пит не пытается спросить, что именно ее так испугало, всматриваясь в нечто бледное, находящееся сейчас внутри аквариума и медленно поворачивающееся к Питу. Винтер обходит аквариум с другой стороны. Выглядит доктор действительно не как, как прежде. Взгляд его становится злорадным, а голос нельзя больше посчитать заискивающим, дрожи в нем больше нет. - Капитолий скрывает слишком много тайн, мистер Мелларк, - возвращается к первоначальному обращению доктор. - Многие из них выше вашего понимания. Капитолий научился восстанавливать поврежденные тела. Умение местных мастеров на себе почувствовала Китнисс Эвердин. Но ее лишь подлатали. Капитолий же умеет буквально возвращать из мертвых, мистер Мелларк. В мутной воде начинают проступать очертания человеческого тела. Светлые волосы, прежде сплетаемые в косы, едва успели отрасти на пару сантиметров. Бледная кожа в мутной воде кажется зеленоватой. Глаза закрыты, но длинные ресницы дрожат. Пит помнит цвет глаз, который увидит, если поднимутся веки. Пит помнит, как меняются черты лица при малейшей улыбке сейчас неподвижных губ. Пит представляет две могилы сестер Эвердин на центральном кладбище Панема; Пит знает, что их полностью скрыли принесенными цветами. Больше ни для кого не секрет, что одна из могил пуста, но теперь Пит знает, что пусты обе могилы. Тело Прим, опутанное проводами, сейчас находится в заполненном мутной водой аквариуме. Пит касается рукой холодной поверхности аквариума и вглядывается в знакомые и одновременно забытые черты лица. Видны следы не полностью сросшейся кожи, но в целом процесс регенерации почти завершен. - Мы потратили очень много времени и сил на то, чтобы вернуть ее, - говорит Винтер. - Она была мертва, - Эффи подходит ближе, голос ее дрожит. - Да, - легко соглашается Винтер. - Но мы вернули ее. - Вернули тело, - возражает Пит, не сводя взгляда с дрожащих ресниц Прим. - А душу? Вы можете вернуть ее душу? Он не слышит ответа. Он наблюдает за тем, как существо, полностью погруженное в воду, распахивает свои глаза. Бесцветные, кажущиеся мертвыми, глаза. И существо улыбается Питу; оно улыбается и медленно подносит свою ладонь к ладони Пита. Запертые чувства ломают хрупкую оболочку равнодушия. Пит одергивает руку с отвращением, делает неуверенный шаг назад. Он раздавлен, шокирован, с трудом ловит ставший каким-то густым воздух, и на секунду ему кажется, что вовсе не Прим сейчас наблюдает за ним. Вовсе не Прим прижимает свою ладонь к стеклу по ту сторону аквариума. Пит смотрит на себя самого из толщи мутной воды, глаза у него пусты и мертвы, и дышит он с помощью проводов, потому что его не смогли спасти когда-то давно. Он умер; он стал передком задолго до того, как охмор повредил его психику. Он умер, а они вернули его к жизни, как вернули к жизни Прим. Они. Капитолий воскрешает мертвых. Капитолий разрушает жизни. Капитолий отравляет все, до чего может дотянуться. Он, Пит, давным-давно отравлен. Яд в его венах успел стать его кровью, его будто подменили на что-то, совершенно иное. Пит не слышит треска того, что считал своей волей. Воли больше нет. Пита больше нет. Есть нерушимый в своей жестокой эгоистичности Капитолий, пустивший корни в сердце Пита. И есть поток прежде запертых чувств, которые, как лавина, сметают все физические и психологические преграды. В глазах темнеет. Пит с трудом удерживается на ногах, пытается понять, откуда доносится чей-то издевательский смех. Но, вместо того, чтобы увидеть лицо обезумевшего от радости доктора Винтера, Пит видит только мутную зеленую воду. А затем прочь уходит и вода. И мир погружается в темноту.