Забывай эти строки и забудь свое имя И давай же убьем нашу прочную связь Забивай в руки гвозди – я бы стал божьим сыном, И, быть может, тогда повернул время вспять. Убивай меня жестко и без капли притворства Убивай меня так, как хотел бы любить Ты спускаешь курок, это стоит упорства, Но ведь смерть для тебя только способ забыть.
с. Mioko.,
— Шерлок. — Джим. Запах вечернего воздуха на крыше здания был слишком густым, чтобы описать все ароматы, что там скопились. Сигареты, машинное масло, выхлопы, что поднимались тюками дыма от дороги, перепаленный мусор, подкисшие лужи и овощи, что опали туда из бакалеи напротив. Но стоило только ветру взволнованно обнять две застывшие фигуры, как шлейф из мускуса, грейпфрута и сандала потянулся, смешиваясь около бортика крыши с дымком дотлевающей сигареты. Эти люди, казалось, не имели сейчас ничего общего, кроме помеси дорогих духов и сигареты. Они стояли в паре метров друг от друга, плотно закутанные в пальто, взглядом – словно нарочно – упирались в неприхотливый пейзаж северной части Лондона и делали вид, что названные имена принадлежали кому угодно, но только не им. Мистер Холмс, как и мистер Мориарти, впрочем, не подходили под описание тех людей, которым свойственно вести живую беседу на темы, которые не достойны внимания, только за тем, чтобы укрепить едва заметный контакт между людьми. Знаете, так поступают на приемах, фуршетах и закрытых, упакованных в дорогой атлас, вечеринках: люди подходят друг к другу, придерживая стакан за донышко, приветливо улыбаются, лишь губами, впиваясь охлажденными глазами в новое лицо, и говорят о глупостях, которые никого не интересуют, начиная от погоды и заканчивая упадком рыночной стоимости полиуретана. Им не нужно было совершать выпады в столь пустотелую дребедень. Между ними и так вились нити напряженного ожидания, которое могли просмаковать только они, как и понять его способны были лишь их отрешенно-задумчивые взгляды. Тишину разбивал сигнал клаксона проезжающей машины, вой сирены кареты скорой помощи, голоса людей, скрип бумаги поверх табака, когда Шерлок делал новую затяжку, касаясь бледными губами сигареты – всё, что угодно, но только не разговор, который всё никак не может начаться. Им бы стоило поговорить о ненависти. Подобная эмоция была бы характерна для тех, кто нашел себе подобного в мире, в котором почти что полностью растворилось такое понятие, как разум. Не начитанность, перетекающая в эрудицию, не врожденный талант к какой-то ветви науки или искусства, а разум… Насыщенный, живой, прогрессирующий, неукротимый, постоянно функционирующий в сотнях направлений и все же приходящий к одной и той же точке каждый раз. Наверное, сейчас точка каждого из этих двух разумов стояла на чёрном покрытии крыши и боялась соприкоснуться с чем-то еще, будто два атома, слияние которых может высвободить на свет подобие ядерной реакции. Они могли бы начать ругань, чтобы попытаться скрыть то, чем на самом деле было распалено нутро каждого. За острыми фразами старались бы скрывать сжигающий дотла интерес; за кривыми смешками и прищуренными глазами – желание вытянуть больше откровенности из оппонента; за звучанием голоса – истинный рык, который клубился под грудиной каждого, в готовности сорваться в любую секунду. Шерлок не сдавал позиции. Мориарти не желал начинать новый раунд. Они уже вышли, чтобы поиграть, однако до их игры осталось определенное время, которое и выверит правила. Или же отсутствие оных. Холмс позволил себе закурить, выцеживая из сигареты весь никотин, который она могла отдать, ощущая, как кожа неприятно саднит от никотинового пластыря на предплечье, который сейчас был совершенно не нужен, словно насмешка над здоровым образом жизни. Выпускаемый дым утыкался в правую щеку Мориарти, впиваясь вязкими ленточками в гладковыбритую кожу, смешиваясь с пряным запахом его одеколона. Джон уже уклонился бы от летящего дыма, перешел бы на другую сторону или вовсе вновь завел разговор о вреде курения, но ведь Мориарти вовсе не интересовало то, как именно будет убивать себя Холмс: привычкой курить или слушать советы ворчливого доктора. Наоборот, он будто делал вдох глубже, когда Шерлок выдыхал, вбирая дым в себя, стараясь соприкоснуться с сыщиком более тесно. — Шерлок, как ты думаешь, какой способ смерти самый привлекательный? — Для тебя – от моей руки, — кратко ответил Холмс, пока скошенная ухмылка стискивала почти докуренную сигарету. Джим усмехнулся, закусывая губу, будто в размышлении, был ли в небрежно брошенном в лицо предложении детектива хоть какой-то смысл. Душный дым сигареты медленно пропитывал белоснежный воротничок его дорогой рубашки, а на языке чувствовался горьковатый привкус, когда консультант, резко перестав улыбаться, облизал свои губы и серьезно взглянул в холодные глаза. Так близко, что возникало отстраненное желание нагнуться ближе, чтобы ощутить горячее дыхание на своей коже, там, где нервно билась налитая опьяненной кровью артерия. — Ты пришел сюда за своей поруганной честью? Уверен, что этот ребус заставил тебя понервничать… — с презрением выплюнул Мориарти, вдыхая глубже скользящий по невыносимо сухим губам детектива дым. Безумный взгляд цвета терпкого виски с вызовом буравил спокойный серый лед глаз Шерлока, словно это было еще одним негласным условием в их личной игре. Атмосфера вокруг мужчин стремительно накалялась, сгущая краски дождливого неба, делая воздух наэлектризованным, обостряя все чувства. — У тебя получилось удивить меня своей актерской игрой, но не ребусом, Мориарти, — детектив сделал очередную глубокую затяжку и уголки его рта едва заметно дрогнули в ответной улыбке. Это больше всего бесило Джима в Шерлоке – его уверенность в каждом своем действии. Бесило и возбуждало одновременно, потому что детектив был единственным человеком, который умел поджигать в теле огонь, заставлять нуждаться в себе, будто в глотке необходимого кислорода, но при этом оставаясь отстраненным. Он попросту не давал гению преступного мира умереть от невыносимой скуки в окружении одинаковых, в своей тупости, кусков мяса, которых он использовал, как нескончаемый реквизит в своих хитрых схемах преступлений. Было невыносимо ощущать себя проигравшим, даже думать о подобной возможности – сродни безумию. Слишком многое поставлено на кон, и план по уничтожению Шерлока Холмса заслуженно являлся бесценной жемчужиной в коллекции Мориарти. Но отчего детектив так уверен в себе? Пауза слишком затянулась, заставляя дыхание сбиться с привычного ритма, а взгляд карих глаз стать откровенней и жестче. Ладонь быстро скользнула по гладким волосам, приглаживая пальцами случайно выбившуюся от порыва прохладного ветра прядь. Мятная жвачка уже утратила свой вкус и теперь неприятно липла к зубам. — Сегодня ты будешь полностью разбит, Шерлок, — он сплюнул комок жевательной резинки себе под ноги и посмотрел на детектива исподлобья, с явственно отразившимся в глазах предвкушением. — В этой игре тебе не одержать верх, потому что я уже уничтожил тебя. Борьба продолжалась между ними, пока никто больше не подозревал об этой роковой встрече на высоте в несколько десятков метров, которых было бы достаточно, чтобы размозжить голову об асфальт. Мориарти хотел разбить прочную скорлупу невозмутимости Шерлока, чего бы ему это ни стоило, пусть пришлось бы рвать зубами выдержку детектива в кровавые клочья – он был готов стать кем угодно, спустить безумие с короткого поводка. Тело звенело от томления, когда Холмс упрямо сопротивлялся, отбивая любую попытку заглянуть за стеклянные грани серой радужки своих глаз, прямо в душу. Чем дольше консультант находился так близко к своему сопернику, тем ощутимей становилась жажда, что топила в своей приторной сладости трезвые мысли консультанта. Он пришел сюда с одной целью – уничтожить, но с каждым новым случайным взглядом на мягкие губы, сжимающие обкусанный фильтр сигареты, его окатывало волною смутно знакомого жара, который прокатывался колкими мурашками по коже и сворачивался тугим узлом в паху. — Ты… мне… противен, — соврал Джим, шипя сквозь плотно сжатые зубы каждое слово, всё ближе наклоняясь к лицу детектива, едва ли не касаясь чужих губ, но в самый последний момент резко отстраняясь и вздергивая подбородок. — Ну, если бы все люди называли подобный язык тела отвращением, — усмешка сменилась холодным расчетом, который блеснул на лице Шерлока совершенно отстраненной диагностикой каждой морщинки Мориарти, каждого изгиба его кожи, каждой лучинки в его радужке, — то в мире бы перестало существовать возбуждение. Шерлок с безразличием и легкой брезгливостью посмотрел на выброшенную жвачку, сделав затяжку последний раз, доведя огонек до каемки фильтра, выбросил окурок прямиком в обветрившийся кусок жевательной резины. Вернув свой взгляд в уже чуть расширенные зрачки Мориарти, он вновь позволил уголкам губ вздрогнуть, а сквозь узкую щель широкого рта просочилась дымка, что уплывала прямо в лицо Джима, обволакивая его, словно маска или руки нежного любовника. Казалось, что в этот момент Шерлок бросил в искаженное ложным презрением лицо Мориарти перчатку вызова, которую тот должен был подобрать или попытаться растоптать в свойственной ему манере. Право, последнее ему было бы не на руку лишь по одной, весьма простой, причине – тогда мистер Холмс больше никогда не станет делать подобную уступку, допускать подобную близость, такой дыхательный контакт. Никогда Мориарти не позволит вранью исказить собственные желания, никогда Холмс не даст оппоненту почувствовать больше воли, чем можно предоставить, и сейчас они оба делали кроткий шаг, закрывали шторы по обе стороны, прячась во внутренностях этой крыши, позволяя антрацитовому куполу неба накрыть их тайную дуэль полностью. — Не льсти себе, Шерлок, — чуть приподняв верхнюю губу, сказал Мориарти, притворно улыбаясь, но не отстраняясь намного, только лишь часто моргая из-за дыма, который постепенно увивался вслед ветру, цепляя за собой аромат Джима, что цепко впился в дорогой ворот. — Ты не настолько захватил меня. Да и обаяния в тебе, честно говоря, как у каменной плиты, разве что, предположим, у меня будет вставать на интеллект. — Так быстро, Джим? Что ж, если тебе это нравится, могу рассказать о видах табачного пепла или разновидностях гальки, но только… — Шерлок наклонил голову ровно на несколько сантиметров, но этого хватило, чтобы их лбы стали настолько близки, что можно было почувствовать запах лосьона после бритья или горьковато-кислый табачный привкус в уголках губ Холмса. — Перестань сочиться притворством. У тебя, признаться, паршиво выходит, да и это только ускорит мой уход. Мориарти перевел свой взгляд с прищуренных серых глаз, которые цеплялись за то раздраженное отторжение, которое плескалось внутри головы Джима, ведь именно в этот момент он осознавал, что ненавидит Холмса за то, что тот его переиграл, заставил хотеть, заставил вдыхать этот чертов дым, что сейчас расползается до самых костей, заставляя тело тяжелеть под этим взглядом и наливаться горячим оловом возбуждения. Тяжелым, сочным, аккуратным, как губы Шерлока, на которые исступленно смотрел гений преступного мира, чувствуя в себе разбитость пятнадцатилетнего мальчишки, у которого чешутся руки, чтобы потрогать дорогущие бутсы на прилавке, но его ограждает пятимиллиметровое стекло. Консультант медленно размышлял о том, что у Холмса невероятно чуткие морщинки вокруг глаз, что необычное лицо могло передать гораздо больше эмоций, чем лицо кукольных людей, которые сейчас блуждают у фундамента этого здания. Внезапно Мориарти захотел увидеть на этом лице не только щепетильность, строгость или насмешку, но и раскрыть там аккурат удивления, терпкого желания и стыда за собственную слабость. Шерлок внимательно всматривался в лицо Джима, видя этот изучающий взгляд, от которого лучился магнетизм, и сыщик не имел ни малейшего желания вмешиваться в изучение собственного лица в осознание того, как именно Мориарти распорядится тем шансом, который преподносит им эта крыша. Но его собственное лицо пропитывалось холодом, запахом запрещенных для него сигарет и мускусом. Последний аромат вызывал резь в носу и прилив крови к вискам, в которых словно был колодец из спутанный мыслей и неверных решений за сегодня, а почему-то именно сегодня их было невероятное множество. — Ты не уйдешь, верно? — отрешенно подметил Мориарти, вновь резко поднимая взгляд к серым глазам, но в этот раз отстраняясь, придавая своему лицу выражение, которое говорит о совершенной надменности и презрении. — Я отчего-то интереснее тебе, чем ты мне, Шерлок. Неужели в этом мире настолько мало людей, которые смогут развлечь тебя… — притворно задумавшись, Мориарти хмыкнул и почесал указательным пальцем, обтянутым кожаной перчаткой, под левым глазом, а потом впился в лицо Шерлока насмешкой сильнее прежнего. — Достаточно незабываемо? — Тебя я не смогу забыть только из-за того, что ты схож с кожным заболеванием: свербит, распространяется и надоедает, — кратко ответил Холмс, вынимая из пачки Marlboro сигарету и всовывая упругий фильтр в зубы, крепко сжимая, смотря на отходящего Мориарти из-подо лба, прикуривая табачный кончик. — Ты любишь выдавать желаемое за действительность, разговор за внушение, а согласие за власть. Неужели тебе так нравится думать, что ты смог заставить меня желать тебя? — Я не думаю, — раскинув руки, Мориарти уже стоял на парапете, всматриваясь в размазанные по небу облака, которые постепенно опускались в густой мрак, что наполнялся все большим холодом, оставляя на щеках покрасневший след. — Я в этом уверен, Шерлок. Он не терял бдительность, как могли бы подумать все, кроме Шерлока Холмса, который, пряча зажигалку в глубокий карман пальто, подошел сзади и аккуратно коснулся выдыхаемым дымом пальто Мориарти. Тот постепенно опустил руки, словно сгребая кончиками пальцев курчавые облака цвета запыленных рубинов, и склонил голову, будто бы на секунду окунаясь в сумерки, позволяя последним минутам света забрать с собой его молитву. Шерлоку даже на секунду показалось, что губы Мориарти шевелились в какой-то совершенно неизведанной песне, которую он напевал для небес, чтобы утром те как можно дольше не показывали солнцу его деяния. И еще ему подумалось, что Мориарти просил более длительного утра для них обоих, чтобы небо не видело обоюдно признанного ошибочного греха. Холмс сделал еще одну затяжку, сигарета ярко засветилась рыжевато-красным огоньком, освещая тонкие пальцы, впуская в легкие детектива диоксид углерода, бензол, формальдегид, никотин и синильную кислоту, заставляя с каждым глубоким вдохом умирать еще несколько тысяч клеток. Будто бы помимо Мориарти требовалось какое-то более концентрированное зло, которое тоже будет разъедать его глубоко изнутри… Когда нехватка кислорода стала подкатывать к горлу, давя на глаза, будто требуя вдоха, Джим повернулся лицом к Шерлоку, оказываясь чуть выше детектива, и в третий раз почти что ткнулся губами в рот Холмса. — Так кто из нас врет себе, Шерлок? Вкус сладковатой мяты в вязкой слюне смешался с горьковатой слюной во рту Холмса, а дым заструился сквозь узкие щелочки, которые остались между двумя тесно соприкоснувшимися ртами. Выдох Шерлока обернулся поцелуем, и Мориарти не стал тратить такую возможность на аккуратные касания, трепет или нежные поглаживания пальцем гладкой кожицы на широкой нижней губе. Он впился в губы Шерлока именно так, как хотел: открывая их еще шире, нажимая своим языком на язык детектива, лишь на секунду отстраняясь, чтобы сделать неглубокий вдох и позволить облаку дыма затечь в его гортань. Дым от пережженного Marlboro плавно скатывался с языка Шерлока, оставляя горечь в поцелуе, и перетекал в рот Мориарти, оставляя там свой пряный след, связывая их этим шатким облаком сожженной бумаги и табака. Мориарти не собирался тратить время на неловкости, шепотливые фразы, отстраняться и лживо ворчать, что не хотел. Он хотел, он желал, он брал. А Шерлок был волен отдавать то, что посчитал нужным, и сейчас он предоставлял всё, что имел на этой крыше: сигаретный дым и себя. На какую-то секунду он почувствовал, что Мориарти шатко отстраняется, а паутинка слюны завершает их поцелуй, оставляя в уголке губ влажный ожог. Преступник и не почувствовал, как начал было отклоняться, едва не рухнув спиной вниз, едва не позволил прочному шарфу асфальта обмотать свою шею. Если бы не рука Холмса, которая цепко ухватилась за ворот пальто, то гений преступного мира уже выдыхал бы остатки жизни вместе с полупрозрачным дымком поцелуя. — Полагаю, что мы заврались, Джим, — хрипло ответил Холмс, смотря в лицо Мориарти совершенно осознанно, без признаков улыбки или издевки, только сильнее сжимая длинные пальцы на вороте, одновременно притягивая к себе, чтобы уткнуться аккуратным носом в гладкую щеку и наконец-то впитать в себя спрятанный аромат имбиря на щеках Мориарти. — Думаю, оставим тренировки вранья на завтра, — Мориарти не хотел романтично прикрывать глаза, что всегда злило его в фильмах плохого покроя, наоборот, он впитывал эти влажные губы Шерлока, чуть прикрытые глаза, легкий, почти что незаметный, румянец на обыденно бледных щеках. Консультант провел своим языком по нижней губе Холмса, собирая остатки горечи и какую-то личную нотку, которая могла принадлежать только сыщику, вроде той, что остается по утрам после выпитого кофе или поздно вечером, когда весь день скопился комом в горле… И Мориарти слизывал его с жадностью, будто хотел оставить порез на сиреневой губе. Язык очертил аккуратный уголок рта, прошелся совсем тонкой полоской влаги по щеке, и уже улыбающиеся губы коснулись уха детектива. — Разделишь эту сигарету со мной, Шерлок? — он игриво подул в ухо, наконец-то чуя, как пахнут кудри Холмса: чем-то сандаловым, зеленым чаем и тёмным мёдом, который можно учуять по особой горчинке в аромате. — Отдашься ли до самого фильтра? Ответом ему была тишина, но этого было достаточно, чтобы принять согласие детектива, которое вибрировало в его непривычно сбитом, на пару прерывистых вдохов, дыхании. Такая мелочь для обычного человека в случае Шерлока являлась красноречивым доказательством ленивых предположений, которые так и ползали по воспаленным извилинам мозга, требуя анализа. К черту! Только тело может заглушить этот рев бесполезных сейчас мозгов. В отличие от своего врага, Джим не был сгустком логики и расчета... Нет, он был проводником эмоций, которые могли выбивать смертельные искры на кончиках его пальцев, будь это нужно. Сейчас нужно не это, наоборот… — Хорошо... — прошептал в чужое ухо Джим, царапая прохладную поверхность соблазнительно изогнутого хрящика уже высохшей от слюны кожей своих обветренных губ. — Думаю, ты заслужил это не меньше страшной жестокой смерти, Шерлок. «Это даже более нужно мне сейчас, — продолжили молчать губы, томно раскрываясь в непосредственной близости от уха детектива и позволяя ряду белых зубов сжать мягкую мочку, болезненно прикусив. — Ты и твое мастерское спокойствие здесь, у моих ног, хочу видеть тебя раскрытым, хочу чувствовать мольбы твоего тела, когда заставлю глотать сдавленные стоны сквозь твою же боль». Руки мягко легли на грубую ткань неизменного пальто, ведя по плечам, спускаясь по вздымающейся и опадающей груди, касаясь практически с утонченной лаской, которая была чужда Мориарти по определению. Замирая у воротничка рубашки и неожиданно резко вцепившись подрагивающими от кипящих в теле эмоций пальцами, с силой дергая на себя, до белых от напряжения костяшек под красноватой от холода кожей. Бросив один острый взгляд карих глаз, в которых почти не видно золотистой радужки от расширенной пропасти черных зрачков, чтобы затем практически плотоядно укусить расслабленную губу до проступившей на поверхности капельки крови, натягивая смятый пальцами ворот до тихого хруста ткани. Джим прекрасно осознавал, что делает; хотя его сознание и плясало на самом краю бездонной пропасти беснующегося безумия, все же он осознавал, чего именно хочет от Холмса, как точно желает выбивать из непокорного тела протяжные стоны. Нависнув над мужчиной, он перестал терзать укусами чужие губы, вновь ласково огладив их шершавым языком и увлекая в совершенно развратный поцелуй так, что из уголка их раскрытых навстречу друг другу ртов тянулась тонкая ниточка слюны, пошло хлюпая, когда нужно было хрипло втянуть глоток воздуха. Он слегка подтолкнул детектива назад, не разрывая при этом жадного поцелуя, желая прижать его к чему-то более осязаемому, чем его хваленая твердость сознания. Мелкая цементная крошка бетонной плиты под тонкой подошвой его ботинок поскрипывала и отслаивалась, когда они с Шерлоком мелкими шажками, практически на ощупь, достигли торчащей посреди площадки вентиляционной трубы. Прочные стальные листы, которыми она была обита, коротко скрипнули, когда детектив ударился о них спиной, тесно прижатый разгоряченным телом Джима к холодной поверхности. — Полнейшее безумие с точки зрения здравого смысла, которым я обладаю в большей степени, чем ты, — низким голосом проговорил Шерлок, вздрагивая от неприятного холода стали, который обжег кожу даже сквозь плотную ткань пальто. — Однако, с тобой не могло быть иначе. — Будь уверен, я никогда не упускаю того, что однажды упало мне в руки, даже если оно надумало сбежать. — Неужели? — бровь Холмса скептично изогнулась, но ухмылка на обкусанных и припухших от грубых поцелуев губах выдала истинные мысли, которые, впрочем, он и не собирался особо прятать. Одернув смятый воротничок рубашки, Шерлок одним ловким движением подтянул к себе самодовольного Мориарти за пояс и рывком развернулся, заставляя того оказаться на своем прежнем месте - крепко прижатым к шахте. — Не пытайся играть со мной, — выдохнул Джим в губы мужчины, обводя плавный контур языком, но отстраняясь от поцелуя. Его пальцы вновь легли на плечи Шерлока, надавливая в попытке заставить мужчину опуститься на колени. Болезненная теснота в плену узких брюк сводила с ума, а Джим не привык терпеть - всегда получая то, что хочет по щелчку. Конечно, детектив как раз и привлекал его той самой сложностью в достижении удовлетворения желаний, однако сейчас им было нужно друг от друга одно и то же, просто каждый готов был отдать лишь определенную долю. Мориарти не сдержал просящего стона, едва слышного, но от того еще более интимного, когда на обратной стороне томно прикрытых век он увидел самую смелую фантазию, какую позволял себе в отношении детектива: стоящий на коленях, поверженный и покорный, жадно обхвативший его член своими горячими губами, в яростном темпе вбирающий глубоко в рот. И пальцы Джима стискивают густые волосы, впиваясь в кожу головы с силой, то оттягивая назад, чтобы головка оказалась лишь на губах, а блеск серых глаз сверкал блудливым взглядом, то удерживая за волосы на макушке, вбивая член в самую глотку, лишь на секунду крадя дыхание, заставляя детектива терять капли ценного воздуха и давить внутри себя тошноту, которая смешивается с дурманом возбуждения, что пьянит, уводя в этот бешеный ритм. Мориарти почти слепо впитывал стоящего перед ним Шерлока, сильно сжимая сквозь пальто его плечи, расстегивая широкополые пуговицы донизу и распахивая пальто, отмечая, как звонко они хлопнули на холодном ветру. Белая рубашка плотно прилегала к стройной фигуре, заставляя Джима нелепо водить руками по груди, чувствуя под рукой тонкую косточку ключицы, слегка выпирающую грудину и вздымающуюся грудь, что резко хватала кусками холодный воздух. Шерлок все еще уверенно стоял на ногах, совершенно, казалось, не обращая внимания на то, как сильно жгло желание Джима, как крепко он сжимал его правое плечо, на котором если синяки и не останутся, то красные пятна отпечатков не сойдут еще пару часов. Холмс крепче прижался к Мориарти, не желая возвращать поцелуй; он скользнул губами по линии нижней челюсти, прикусил кожу на подбородке, руками позволяя себе развести в сторону тяжелое, сбитое пальто, опуская тонкие пальцы на узкий пояс брюк, которые явно невероятно досаждали сейчас их владельцу. — Ты же сам предложил начать игру, Джим… Да и мне по вкусу её правила, порой я могу им следовать, если затем смогу получить свой приз, — учтиво, с долей лукавства, сказал Шерлок, вновь утыкаясь носом в щеку, посылая волны теплого дыхания в уголок приоткрытых покрасневших губ, которые не тянулись за лаской, а только вкушали, пробовали, хранили то, что уже успели словить. Шерлок ощущал под своими руками теплую кожу внизу живота, как сильно были напряжены, будто скованы судорогой, мышцы, ощущал руки Мориарти под своим пальто: его ладони аккуратно поглаживали спину, а затем сильно сжимали кожу под лопаткой, заставляя дрожь пройти до самого копчика, разжигая огонь чуть ниже поясницы; Шерлок ощущал, как длинные широкие ладони поглаживают линию его брюк, указательный палец обводит пуговицу на заднем кармане, соскальзывает на шов между ягодиц и затем вновь, словно прилив лавы во время извержения вулкана, Джим стискивает поджарую ягодицу сквозь ткань, сильнее прижимая к себе Холмса, заставляя того делать что-нибудь, лишь бы не дешевое игрище для повышения цен на себя. Холмс криво усмехнулся, а взгляд серых глаз показался на секунду гораздо более светлым, чем когда-либо еще. Он позволил себе короткий поцелуй в шею, укус под кадыком, но не более – всего несколько секунд, словно галочки в бланке визита. Шерлок ткнулся лбом в первую пуговицу рубашки и медленно, словно запоминая аромат каждого сантиметра, стал спускаться вниз, пока его руки вытягивали кожаный ремень из пряжки. Он спускался настолько медленно, что Джиму начало казаться, что в зазорах ткани, куда проникало дыхание Шерлока, были маленькие полосы ожогов, которые сейчас саднили и требовали вернуть источник тепла. Преступнику казалось, что Холмс просто собирал запахи с его тела, чтобы занести в картотеку затем, чтобы детально описать и обозначить в собственных записях: порошок с запахом горной свежести, мыло с яблоками и корицей, дезодорант с охлаждающим эффектом, уже знакомый одеколон. Примесь мускуса увеличивается, когда Шерлок носом утыкается в пояс брюк, когда он юрко вытягивает пуговицу из петли, когда в миллиметре от его губ расстегивается молния… — Холмс, тебе явно нужно было писать дамские романы под псевдонимом постаревшей шлюхи, а не заниматься дедукцией и такими, как я, — сорванно выдохнул Мориарти, наконец-то добираясь рукой до намеченных волос, с силой сжимая густые локоны в руке, но не направляя, только ощущая их упругость и холодок между волосками. — Хотя от меня тебе сейчас лучше не отвлекаться. Шерлок не стал бросаться на «жезл любви», как это любили пояснять те самые дамочки, к которым Мориарти его бы с удовольствием причислил, вовсе нет. Он приспустил белье Джима, оставляя трусы под мошонкой, и лишь чуть приспустил брюки так, что было видно напряженные мышцы живота и бледные, узкие, но сильные бедра. Уткнулся носом в жесткие чёрные волоски на лобке, провел сомкнутыми губами от основания до головки: нарочно медленно, с силой выдыхая горячий воздух на разгоряченную плоть, что была обложена холодным пространством. И дойдя до головки, которая не была прикрыта тонкой кожицей, крепко обхватил член Мориарти своей рукой, поднимая глаза вверх, совершенно спокойно высматривая в лице своего врага все оттенки накатывающего удовольствия. — Чего ты хочешь от меня, Джим? — Шерлок водил рукой медленно, сильно сжимая у основания и растирая выступившую смазку по темно-розовой головке, но не касаясь ею своих губ, как бы сильно ни было давление руки Джима в его волосах. — Скажи мне… Хочешь, чтобы я медленно облизывал и посасывал, оставлял влажные следы, но работал в основном рукой? Или ты хочешь, чтобы я не выпускал член изо рта, позволяя тебе трахать меня глубоко, в самое горло? До рвотных позывов, да, Джим? — Шерлок смотрел прямо в глаза Мориарти, который только сипел сквозь плотно сжатые зубы, задумчиво наблюдая, как произносит столь похабные вещи умнейший человек, которого ему довелось встретить за всю свою жизнь. — Возьмите поглубже, мистер Холмс, полагаю, что в этом, как и во всем остальном, старания вам не занимать, — почти что ровно, без запинок или охрипших ноток, приказал Мориарти, видя, как детектив чуть сгибает спину, опускаясь ниже, и, открыв рот, проводит влажным, твердым языком по нижней части члена, затем плавно охватывая головку губами и, сантиметр за сантиметром, не останавливаясь, вбирает напряженный член Джима. Холмс мог корпеть над деталями своего расследования сутками, мог не спать на протяжении нескольких дней, оставаясь при этом в трезвом уме и здравой памяти, но сейчас он опустил веки, будто в трансе погружая в свой рот член своего злейшего врага, при этом едва удерживаясь, чтобы не сжать собственную промежность, которая болезненно напряглась. Шерлок обводил языком головку, чуть сильнее сжимал там, где был самым сильный ток широкой вены, ощущая новые приливы крови; после каждого глотка на члене оставалась бледно-серебристая паутинка слюны, которую он растирал ладонью вслед собственным губам, сжимая напряженную мошонку сильными пальцами. Мориарти только наблюдал, как крепкий член исчезал в аккуратном очерке губ, как тонкая линия слюны неаккуратно растянулась на правой щеке, как на подбородок Холмса стекает влага, как он сжимает ткань своего пальто рукой, стараясь скрыть возбуждение… Джим просунул правую ногу между расставленных коленок Шерлока, одновременно с этим сжимая его волосы так, чтобы тот не смел отвлекаться или убирать губы с члена, и носком дорогого ботинка потер шов его брюк, что сейчас были явно теснее, чем обычно, потому что Холмс попытался отпрянуть, что-то промямлить, пока член был только на конце языка. Но не успел: Мориарти сильнее надавил носком на промежность, проводя до ямочки между аккуратных ягодиц, и тут же с силой вогнал член в горло Шерлоку, размашисто вбиваясь в податливое нутро, чувствуя, как Холмс с силою сжал левой рукой его колено. — Тебе не по вкусу были бы ослабленные правила, верно? Нужна только жесткость, — он выдохнул это слово, как раз когда Шерлок выпустил член изо рта и закашлялся, оборванно дыша, не обращая внимания на вязкую слюну, которая текла с обеих сторон рта, — уверенность, определенность и… — Мориарти убрал руку из его волос, проводя большим пальцем по широкой скуле, прямо под широко распахнутым правым глазом, внутри которого плясало надменное возбуждение, — сильная рука. Он пожирал глазами ответный взгляд серых глаз стоявшего перед ним на коленях Холмса. С жадностью выжигая этот образ в памяти, чтобы возвращаться позже к самой безумной сексуальной фантазии, ставшей явью. Тело звенело удовольствием и желанием большего, но Джим не собирался показывать детективу свою слабость или давать тому повод думать, что он может диктовать правила - слишком удобно было ощущать себя именно в роли доминирования. Палец скользнул по гладкой щеке мужчины, немного царапнув коротким ногтем по холодной коже и замерев на подбородке. Это было небольшой передышкой для поперхнувшегося детектива, отсрочкой того, что Джим уже не позволит прервать позже. Медленно проведя по припухшей нижней губе, он прижал ее мозолистой подушечкой, оттягивая вниз и погружая палец в горячий рот на одну фалангу. Шерлок протестующе толкнул его языком, но затем все же послушно обхватил губами, позволяя Джиму пару раз поступательно двинуть рукой. Это было неожиданным открытием, но Холмсу действительно нравилось сосать, он получал искреннее удовольствие от подобных действий в отношении себя, отзываясь гортанным стоном на особо наглые выходки. Консультант ухмыльнулся, усиливая давление носка ботинка на промежность парня, с пошлым звуком резко вырывая палец из кольца влажных губ, чтобы тут же заменить его на свой возбужденный член, грубо толкнувшись им в приоткрытый рот. На этот раз он не стал сразу же погружать его глубоко в горло, а позволил Шерлоку сконцентрироваться на налившейся кровью головке. Вылизывая капли вязкой смазки и цепляя кончиком языка уздечку, детектив сам скользил по тонкой кожице губами, надавливая на проступившие под ней синие жгуты вен, довольно улыбаясь одними глазами, когда с губ Джима все же срывались старательно скрываемые шумные вздохи. — Плохо... — прошипел Мориарти, запуская пальцы в густые черные кудри парня и резко стискивая мягкие пряди меж пальцев в твердый кулак. — Глубже, черт тебя подери. Он старался сдерживать свои отчаянные эмоции, которые заставляли напряженные мышцы тела гореть изнутри, а в тихом рычании мешались утробные стоны удовольствия, но на лице то и дело проступала истинная личина: порывисто втягивая воздух меж сжатых зубов, Джим закусывал свои губы, вытягивал красивую длинную шею, морща лоб в моменты особо ярких ощущений. Головка члена ударялась о внутреннюю поверхность щеки, скользя глубже в горло, но Шерлок уже не давился, привыкнув к ритму и расслабляя гортань, когда консультант в очередной раз размашисто подавался навстречу. Каждый раз, когда детектив издавал протяжный стон, вторя частому дыханию Мориарти, по горлу пробегала вибрация, отзываясь миллиардами игл в налитом кровью члене, заставляя Джима откидывать назад голову и раскрывать рот в немом стоне. Прохладный воздух превращался в теплый пар, окутывал сизым облачком каждый новый выдох теряющего рассудок консультанта, а горячие пальцы Холмса медленно скользили по покрытой мурашками оголенной коже напряженных ягодиц. Мориарти чуть отстранился от этих прикосновений, давая понять, что подобные ласки не в его характере. Он перехватил пальцами подбородок мужчины, заставляя того поднять серый взгляд томно прикрытых глаз и с пошлым хлюпаньем переполненного слюной рта выпустить из кольца губ уже достаточно твердый член. — Ты же понимаешь, что минетом не отделаешься? — криво улыбнулся Джим, чуть оголяя в оскале зубы и водя скользкой головкой члена по приоткрытому рту Шерлока. — Более того, Джим, я совершенно точно уверен в том, что прерви я сейчас все это, как ты устроишь очередную взбучку окружающему миру и заставишь меня продолжать силой. Или игра приобретет совершенно иной окрас… Припухшие губы Холмса изогнулись в улыбке, а в глазах мелькнуло практически мальчишеское озорство. Он вновь нагнулся к напряженному члену консультанта, широко открывая рот, чтобы затем плотно обхватить яичко, втягивая его меж губ и посасывая. Мориарти содрогнулся всем телом, когда грубая кожа мошонки рефлекторно натянулась под давлением приятной тяжести в паху. Горячее дыхание детектива обжигало особо чувствительные участки бледной кожи, оседая облачками влажного пара при выдохе. Он увлеченно оттягивал мошонку, обводя языком оба яичка по очереди и иногда даже прикусывая край натянутой кожи, словно только и занимался подобным всю свою жизнь, уделяя внимание каждому шумному вдоху, движению тела мужчины, безошибочно угадывая острые спазмы накатывающего возбуждения. Джим зарычал, больно вцепившись в плечо детектива пальцами, с силой отстранив его от себя. Ощущая, как нагрелась под жаром тела поверхность вентиляционной трубы, он перестал облокачиваться и выпрямился, делая глоток прохладного воздуха. Морок в голове слегка рассеялся, но тело продолжало гореть от желания втрахать Холмса в первую же горизонтальную поверхность, хотя могла сойти и вертикальная, да даже узкий парапет крыши был вполне годен, лишь бы, наконец-то, вбиваться в узкую задницу детектива до самого упора. Рывком он подтянул Шерлока вверх, заставляя подняться с колен и прижаться ближе, царапая краями мелких перламутровых пуговиц рубашки оголенную кожу торса и эрегированного члена, жавшегося к самому животу. Слизав с чужих губ горьковатые капли вязкой слюны, он поцеловал Холмса глубоко, сплетаясь языками, на которых смешивались терпкие вкусы не разбавленного сплава секса. — Снимай одежду, к черту... — прорычал Мориарти сквозь жадный поцелуй и развернул Шерлока к себе спиной, толкая Холмса на небольшую пустую площадку все той же трубы, стягивая тяжелое пальто с плеч, давая себе больше доступа к разгоряченному и желанному телу. Черная прядь вновь упала на горящие страстью глаза, но на этот раз она мало волновала Джима. Не переставая пожирать взглядом тело Шерлока, он стянул со своих плеч тяжелое пальто и кинул его на угол трубы, но не сбросил с себя больше ни одной детали одежды – ему хватило того, что брюки болтались на бедрах, позволяя возбужденному члену доставать до желанного тела Холмса. Ему хотелось видеть детектива максимально открытым, хотелось ловить в серых глазах томное желание и лишь затем давать то, чего тот желал. Сминая, терзая грациозное тело и оставляя на казавшейся совсем белой коже наливающиеся болезненными волнами отметины. Мысли об отношениях Холмса с видевшимся лично ему отвратительно мягким Джоном Ватсоном казались сейчас наивно смешными. Джим не мог представить себе, что мог дать такому многогранному человеку, как Шерлок, - который, к слову, сейчас отирал тыльной стороной ладони губы, упираясь лбом в прохладу стальных листов, - такой посредственный, скучный доктор. Всегда сдержанный гениальный детектив просто нуждался в силе, в откровенной и развратной страсти, чем-то новом и необыденном. Именно это было в крови Мориарти, и он прекрасно осознавал это. Их тянуло друг к другу не только по причине борьбы двух сильнейших умов. Это было чутье на уровне необъяснимой животной интуиции, которая почти что полностью соскользнула в животные инстинкты. Они просто знали, что могут дать друг другу, помимо смерти. Шерлок чуть повернул голову, через плечо смотря, как Мориарти несколько секунд просто стоял за его спиной, слегка сминая горячими ладонями бока детектива, через рубашку ощущая, насколько худощав знаменитый сыщик, и строил догадки, какая же тонкая кожа может быть под непрочной тканью. Джим провел пальцами по плечам, коснулся локтей, чуть сильнее сжимая сгибы, ощущая, как тычется локтевая кость в ладонь, вернулся к груди и сжал проступившие от холода и возбуждения соски. Те торчали под проветриваемой тканью рубахи вульгарно и призывно, даже не видя их, Джим ощущал, как губы саднят от желания прикоснуться к этим видоизмененным железам. Детектив не торопясь касался своими бедрами горячего паха, пока Мориарти сжимал его торс, явно преследуя мысль снять с Холмса рубашку. — Снимай сам, если тебе это так мешает, — с насмешкой промолвил Шерлок, показательно разводя свои упертые в поверхность ладони еще дальше от своей головы, буквально задом ощущая, как Джим сильнее прижимается к нему, раздражая разгоряченную, влажную кожу своего члена о грубую ткань брюк детектива. Тому не нужно было предлагать условия или варианты: Мориарти с легкостью дернул края рубашки в разные стороны, и когда-то крепко державшиеся пуговицы разлетелись по крыше, топя глухой стук в холодном ветре, который обволакивал тела. Под руки Джима попалось теплое тело, с бархатной кожей, с упругой грудью, с рёбрами, выпирающими из-за того, что Шерлок чуть прогнулся, дабы сильнее коснуться Мориарти тем, что ему нравилось. Пальцы консультанта без лишней нежности сжали соски, чуть оттягивая и прокручивая, заставляя Холмса морщиться, сжимать зубы сильнее, чтобы не проронить лишний звук, который был не нужен в самом начале ласки. Но Джим никогда не любил тихие игры, и следующее движение все же заставило Холмса сильнее вжаться лбом в прогретое железо, спуская глухой рык. Эти люди могли с легкостью разыграть смерть или комедию для остальных людей, убить друг друга сейчас или оставить свою смерть для других, будто вожжи жизней были в их горячих руках, но им не хотелось сбрасывать со стола игральную доску, пока каждая фигура не окажется повержена, пока победитель вдоволь не насладится победой. Мориарти хотел сейчас вкушать этот аромат подавленности и одновременного превосходства, хотелось впиваться зубами в кожу, таскать за волосы, трахать, но при этом понимать, что всё это ему позволили. Ведь они закончат, приведут себя в порядок, вновь облачатся в пальто, возможно, Шерлок выкурит еще одну сигарету, и вновь расстанутся, оставаясь врагами, но каждый из них, замыкаясь внутри своего разума, будет возвращаться к своей точке, к этой крыше. Поэтому лишь Мориарти с нетерпением стянул с плеч Шерлока рубашку, резко вытрушивая его руки из узких рукавов и отбрасывая ненужную тряпку на поверхность крыши, позволяя ветру подхватывать ткань и теплый запах Шерлока. Джиму досталось большее: выпирающие широкие лопатки, дуги ребер под бледной кожей, с редкой россыпью темных родинок, аккуратно проступающие позвонки, которые он почувствовал своими губами, касаясь каждого сантиметра с нескрываемым интересом. Он чуть приоткрывал губы, втягивал кожу, словно пробуя горячий кофе ранним утром, но спустя пару сантиметров глотал Шерлока крупными глотками, закусывая тонкий листок кожи прямо над нисходящей клеткой реберных дуг. Следы тут же багровели, наливались соком раздавленных сосудов, а влажная слюна, словно полупрозрачная корона, аккуратно очерчивала следы зубов. Впрочем, на деликатность и долговременные утехи Джим не тратился; в то время как Шерлок, шипя и сипя от укусов, вжимался грудью в воздушную шахту, Мориарти расстегивал пуговицу и ширинку его брюк, проникая под резинку трусов, с силой сжимая ладонь на крепком члене, который истекал смазкой в тесноте строгих штанов. — Шерлок, тебе не больно? — смешок Мориарти был поверхностным, скрывающим истинное возбуждение и агрессию, которая подступала комом под горло и под мошонку, заставляя мужчину резко спускать надоевшие брюки и трусы Холмса, тут же с силой сжимая его член у основания, стискивая яйца в ладони. Холмс не отвечал, только надсадно простонал что-то несуразное, что-то с явным намеком на деликатность и искрометный юмор, но все сгорело в его возбужденном хрипе да паре движений руки Джима, который, тесно обхватив восставшую плоть, задвигал кистью вверх и вниз. Левая рука с силой сжала белую ягодицу, что плавно перетекала с прогнувшейся поясницы, оставляя там покрасневшие следы тонких пальцев, тиская гладкую кожу с таким усердием, словно хотел оставить на каждом сантиметре свою подпись. Холмс шире расставил ноги, чувствуя, как в его бедро утыкается горячий член Джима, как тот с остервенением впивается в его бока зубами, а вязкая слюна на холоде сжимает кожу, застывая влажным пятном. Подметив это, Джим усмехнулся и выпрямился, вяло проводя по своему члену рукой, ощущая, как тот еще сильнее напрягается, хотя казалось, что сильнее уже некуда, но с каждым взглядом на утонченное, но сильное тело, на напряженные мышцы рук, подставленные полушария ягодиц… Мориарти терял голову и полностью позволял себе окутываться в это наваждение, позже обещая себе увериться в том, что такие, как они, могут позволить себе столь примитивную и недолгую слабость. Гений преступного мира достаточно ясно осознавал, чего ожидает Холмс, взглядом проникая в ложбинку с шероховатой из-за тёмных волосков кожей, пальцами сжимая ягодицу, чуть отводя её в сторону, чтобы лучше рассмотреть тесно сжатое колечко мышц. Джим сплюнул в свою руку, посчитав, что слюны Холмса и так достаточно на его члене, что внутри его тесной задницы они смешаются окончательно, как не так давно мешался сигаретный дым в их ртах. Холмс в это же время с силой давил на тонкий, но неприступный лист железа горячим лбом, пытался оцарапать аккуратно состриженными ногтями металл, но только отвести себя от мысли, что сейчас будет делать Мориарти, отвести себя от мысли, потому что его колени предательски дрожали, а возбуждение было таким сильным, что ему и вправду было почти больно. — Я не обещал быть нежным, Шерлок, — Джим развел руками ягодицы, большим пальцем надавливая на отверстие, отчего складочки чуть расступались в сторону, открывая начало розоватой слизистой; его взгляд был медлительным, он хотел лучше запомнить каждую деталь, каждый тон шипения Холмса, когда ноготь царапает нежную кожу, а ладони с силой вновь сжимают сразу две ягодицы. — Но ведь не рвать же тебя на куски, хотя так хочется войти резко, зажимая тебя между этой гребаной вентиляцией и собой… И начать трахать тебя так, как никто в жизни не посмел бы и не посмеет, даже твой Джон. — Джон никогда не… — Шерлок встрепенулся и повел плечами при упоминании Ватсона, а Мориарти переместил одну руку в волосы сыщика, с силой сжимая пряди на затылке, оттягивая голову настолько сильно, что шея изогнулась под невероятным, но в тоже время плавным углом. — Конечно, нет, не зря ведь ты такой узкий. Джим, придерживая свой член, направил его в тесные мышцы, натыкаясь на преграду, хотя Шерлок и обмяк под ним, казалось, держась только за стену да волосами в руке Мориарти. Отведя ягодицу в сторону, размазывая головкой влагу по поверхности входа, консультант постепенно расслаблял колечко сопротивления, проникал аккуратно, по миллиметру, растягивая дискомфорт, словно рождественскую гирлянду на окне, с силой сжимая ягодицу и волосы, словно боясь, что Шерлок попытается дернуться и те ценные крохи погружения ускользнут. Только лишь почувствовав под головкой тесное кольцо, вязкое тепло на самом пике собственного возбуждения, Мориарти позволил себе выдох и стон внутри него, перенося руку с ягодицы на левое плечо Шерлока, резко входя почти что до самого конца, ударяясь мошонкой о подставленные ягодицы. Холмс вскрикнул, тут же убирая руку от стены и сжимая правое бедро Мориарти, одновременно мстя за собственную боль, но прижимая его к собственной заднице, ощущая распирающий ком внутри, чувствуя, как обжигающее возбуждение бьется в лицо и даже окружающий холод не может унять жара, который накатывает, обтекая по напряженному стволу около самого живота, по напряженным бедрам. Движений почти не было, лишь слабые толчки, которые отдавались расслаблением с каждой секундой все сильнее, впуская Мориарти глубже, свободнее, превращая тесный зад не в тиски, а в приятное нутро, которое принимало с отдачей, готовностью и страстью. Джим оглаживал плавными движениями плечо Шерлока, почти отпустил волосы, перебирая густые локоны пальцами, толкался так, словно не хотел больше боли, но стоило ему только почувствовать, что Шерлок стал впускать его член в себя свободнее, как вцепился в тело сыщика вновь, грубо вбиваясь в сжатые мышцы собственным возбуждением. — Не трогай себя, — шикнул Джим между лопаток Шерлока, когда заметил, что тот убрал руку с его бедра и потянулся к собственному члену; он хотел ощущать, как жадно принимает его Холмс, как упивается ощущением власти, осязанием члена внутри, распирающим кайфом того, как кто-то может покорять тело, внутри которого всепоглощающий разум. Джим несколько раз надавил на затылок Холмса, заставляя того почти что оставить вмятину в листе железа шахты, заключая каждый толчок широким укусом, или сжимая плавную линию таза, чувствуя, как прорезает тонкую кожу тазовая косточка, упираясь в пальцы и, кажется, эхом дрожа от толчков внутри. Несмотря на возбуждение Шерлока, он не прикасался к себе, а только скрестил руки над головой и стал глубоко дышать, стараясь концентрироваться на ощущениях, которые были новыми, тайными и греховными. Но ему не стыдно за них ни сейчас, ни после, ведь о том, как раскрывается Шерлок Холмс, будет знать только крыша, о том, как он подставляет свой зад под размашистые толчки, о том, как закусывает губы, закатывая гортанный стон, когда раскаленный член задевает простату и замирает так глубоко, всего на несколько секунд, буквально сводя с ума. Ведущий мужчина замедлился, и толчки стали плавными, словно волны во время прилива: он проникал в податливое и разомлевшее тело, оглаживал плечи, бока, несколько раз даже обронил незаметные поцелуи под лопаткой, а широкая ладонь скользнула под худой живот, аккуратно сжимая член и набирая темп рукой в то время, когда сзади все перетекло в ленивые толчки. От них у Холмса рвался узел внутри, и его стон становился совсем тихим, казалось, что еще несколько таких томительных секунд, и он уронит себя и Мориарти с собой на пол. Сыщик взвыл, когда подкатывающий оргазм замер на пальцах Мориарти из-за того, что тот с силой стиснул головку, загоняя свой член так глубоко, как только мог в этой позиции, ложась своей грудью и животом на охлажденную спину, чтобы шепнуть на ухо: — Ты хочешь кончить, Шерлок Холмс? — Мориарти, — просипел тот, стараясь не подавать виду, не просить и не дрожать внутри, словно продажная шкура на обожаемом члене, — как для человека со столь гениальным разумом, у тебя весьма ослаблена логически-приоритетная связь. Но, если тебе требуются четкие указания, скажи в следующий раз до момента соития - я развешу тебе бумажки, чтобы ты знал, что делать, и не терялся! — почти что возмущенно процедил Холмс сквозь плотно сжатые губы, ощущая, как Мориарти снова начинает двигать рукой по его члену, но не сходя с позиций собственного вопроса. — Но да, оргазм был бы желателен. — Так бы и сразу, Холмс. Как для человека с мозгами, ты ужасно нудный, — Мориарти отпустил член Холмса, поджал его яйца и лишь пару раз мазнул рукой, чтобы горячее семя изверглось из покрасневшего члена сыщика, который с подавленным вздохом ударился лбом о металл. Сам Джим едва держался, ему доставило удовольствием несколько раз втиснуться в тесное тело, с силой сжимая податливые бока, и, уткнувшись головой в спину Холмса, кончить глубоко внутрь, ощущая, как на языке вновь проступает вкус прогорклого дыма и слюны Шерлока. Небо над их головами уже успело окраситься в розоватые оттенки заката, смыкая по краям крыши подсвеченные подтеки угасающих лучей вечернего солнца. Улица далеко внизу казалась пустынной и тихой, из-за чего Джим слышал каждый глубокий вдох отходящего от недавнего оргазма Холмса, тихие скрипы металлической обшивки вентиляции под его влажным от холодного пота телом, что неимоверно раздражало чуткий к мелким звукам слух гения преступного мира. — Ты все же смог изменить мои изначальные планы на этот вечер, чертов сыщик… — несмотря на резкие слова, тон мужчины не выражал злобы или разочарования, наоборот, в нем чувствовалась эфемерная благодарность, едва различимая на кончике языка горечь. В этом был весь Мориарти – вечный Джокер, который порой и сам не осознает, где именно кончается игра и начинается реальность. Он будто в прощальном жесте коснулся горячими губами ямочки между острых лопаток расслабленной спины детектива, совсем с несвойственной его характеру нежностью проводя по выпирающим позвонкам пальцами и, наконец, отстраняясь. Посторгазменная слабость еще сохранялась в теле Джима, но ему не хотелось затягивать их с Шерлоком встречу больше ни на одну секунду. Потому что каждый миг рядом с этим человеком все сильней дергал и так едва державшуюся чеку на готовой разлететься на куски душе мужчины. Зависимость от кого-либо – медленная смерть, признание своей собственной ничтожности и трусости. Нет, Мориарти была противна одна лишь отстраненная мысль о любви к Шерлоку. Такие мысли вызывали горечь во рту и подступающий к горлу рвотный комок. Джим поморщился, бросая быстрый взгляд на поднявшегося с надрывно скрипнувшей вентиляционной трубы Холмса. Он практически физически принуждал себя быть отстраненным, судорожно вспоминая самое главное в этой скучной жизни гения – каково это, ненавидеть Шерлока Холмса. Не прошло и пары минут, как он уже стоял перед своим врагом в полном облачении дорогого костюма, даже привычная и узнаваемая маска Джима Мориарти исправно стягивала лицо, которое вряд ли еще когда-нибудь сможет быть свободным от кривой усмешки, да цепкого взгляда усталых карих глаз. Порывшись в широком кармане пальто, мужчина достал пастилку мятной жвачки и сунул ее в рот. — Думаю, что ты не сильно расстроился такому повороту событий, — парировал Шерлок, тоже поспешно одеваясь и запахивая длинное пальто, пряча оголенный торс, едва прикрытый полами белой рубашки с оторванными пуговицами. Зад неблагодарно саднил тянущей болью после столь бурного секса, который буквально разорвал его изнутри на мелкие клочки, причем не столько в физическом плане, а больше даже в эмоциональном. В отличие от Джима он не боялся чувствовать что-то новое, а точнее, хорошо забытое старое. Детектива можно было бы считать человеком скрытным в отношении личных переживаний, но он не был виртуозным лжецом. По крайней мере, ему совсем не хотелось надевать какие-то маски или прятать от взгляда соперника свою удовлетворенную улыбку. Шерлок был открыт перед Джимом, совсем как в сексе, готовый впустить этого человека глубже, чем кого бы то ни было ранее, но лишь в этот короткий вечер. Мориарти задумчиво проследил тускло белеющую в длинных тенях вереницу сорванных с рубашки детектива пуговиц, затем взглянул в серые глаза и презрительно прищурился, цепляя явный интерес во взгляде своего врага. На его скулах нервозно ходили желваки, но привычный мятный привкус на зубах все же успокаивал, постепенно притупляя ощущение табачной горечи на языке. Рука медленно скользнула в карман пальто, а согретая ладонь осторожно коснулась прохладного бока пистолета, трепетно погладив гладкую поверхность курка подрагивающим пальцем. — Я не расстроился, Шерлок… — мужчина размеренными шагами приблизился к детективу, отчаянно борясь с выжигающим разум желанием уткнуться тому в пахнущую терпкой смесью оргазма и пота шею и закрыть глаза, чтобы чертовы минуты перестали так оглушительно отстукивать оставшееся время беспокойным пульсом в висках. — Я просто в бешенстве! — О, перестань, Джим… — устало отмахнулся Холмс, отвернувшись, чтобы окинуть взглядом полностью потемневшую кромку парапета, за которым начиналась городская жизнь. Или все же смерть? «От него можно ожидать чего угодно, чёрт, я совсем утратил бдительность, купился?» — промелькнуло неожиданно яркой искрой в мыслях Шерлока, заставляя сердце забиться чаще. Совсем рядом послышался тихий механический щелчок, будто болезненно ужалив еще минуту назад спокойного детектива, отчего он резко развернулся, заглядывая в черное дуло пистолета. — Шерлок, у каждого из нас есть своя роль. Пусть я и сорвался, считай, что это было небольшим антрактом перед решающей развязкой, просто… — Стоп! — Холмс выставил вперед руки, раскрывая ладони в примирительном жесте. — Успокойся, Джим. — Я спокоен, совершенно… — он дернул выпрямленной в локте рукой, перевел дуло оружия немного в сторону, целясь точно в сердце детектива. — Зачем тебе моя смерть? Может, отложим ее на время? — попытался образумить так неожиданно резко поменявшегося Мориарти он, делая осторожный шаг навстречу. Верхняя губа консультанта вздернулась, оголив презрительный оскал, но тут же лицо приобрело отрешенный вид, а в карих глазах возникла не замеченная ранее тоска и усталость. Джим сомневался, и его самого это только злило. Он готовился к этому вечеру слишком долго, вынашивая всю свою ненависть к Шерлоку день за днем, часами, минутами. — Хорошо, ты прав, я сомневаюсь, — прошептал он почти что одними губами, не отводя взгляда и даже не моргая. — У тебя есть последние секунд пять, прежде чем я выстрелю. Тик-так, Шерлок, тик-та-а-ак… Отчего-то все слова разом застряли в пересохшем горле. Еще никогда Холмс не ощущал себя таким беспомощным, как в эти минуты наедине с единственным преступником. Он останавливал их целыми бандами, душил в зародыше целые группировки Лондона по щелчку, пользуясь лишь своим единственным оружием – разумом. Но сейчас даже он боялся пошевелиться, потому что Шерлок не сомневался в том, что Джим выстрелит. Потому что предугадать действия этого человека не мог никто, хоть трижды умнее детектива. — Мне кажется… — Две секунды, Шерлок, — и опять этот не мигающий взгляд темных глаз с расширенным в безумии зрачком. — Нет, я все же более чем уверен… — Ты исчерпал свое время, — холодно перебил его Джим и его палец лег на курок. — Я люблю тебя, — критично поджал губы Шерлок, смотря прямо в воронку дула, понимая, что не врет, пускай и вовсе не желает этого, ожидая, что кольцо огонька сначала сожжет воздуха, а затем пуля проделает в его разгоряченной после секса голове, дыру. — Давай ты убьешь меня в следующий раз. Вздрогнув, детектив уже ожидал, как прогремит выстрел, но вокруг оглушительно перекатывалась тишина. Его светлые глаза не вовремя слезились, видя все ту же бездонную черноту направленного на него дула пистолета, а Мориарти все еще не выпустил пулю. Шерлок перевел взгляд на бледное лицо гения преступного мира и встретился с глазами, которые могли затопить целый город своей плескавшейся на дне болью. Совершенно необъяснимое ощущение обожгло черствое сердце Холмса, и он, не до конца осознавая, что творит, смело двинулся прямо на вытянутые руки мужчины, отбивая оружие в сторону. Прозвучал оглушительный выстрел, разрывая густую тишину между ними, и лишь тогда Джим сморгнул стоявшую в глазах влагу, будто очнувшись от резкого щелчка пальцами в пустой комнате. — Все хорошо, — Шерлок порывисто сжал плечи Мориарти, притягивая его к себе, пряча его лицо у себя на шее. Джим глубоко вдохнул теплый запах своего врага, потом зарылся носом глубже в складки пальто, ощущая горечь влаги его сигарет. Из расслабленных пальцев правой руки медленно выскользнул пистолет, гулко ударившись о серую цементную поверхность крыши. То, что сказал Холмс – это их личный траур, который они должны растворить в кислоте, в кухонном шкафчике, никому и никогда не говоря о том, что когда-то было сказано на этой крыше, никому не говоря о том, что произошло здесь. Они не попрощаются, не скажут друг другу о том, что встретятся скоро – нет. Они просто впитают запах друг друга, оставляя без единой пули внутри груди незашитые дыры, и разойдутся, каждый по своим норам, чтобы завтра, при свете солнца, выходить на маскарадную игру. Мориарти ощущал, как в его глазах зарождается сухость, и уголки предательски покалывало от того, как сильно хотелось, чтобы хотя бы какая-то влага проступила на карих радужках, но он не позволял себе поднять головы от ворота пальто, не позволял себе шевелиться, пока особенно глубокий вдох не опрокинул его сознание в холодную воду, а порыв ветра не заставил очнуться… Он оторвался от шеи Шерлока так же быстро, как и приник к ней, подхватил пистолет с пола, с недоверием – словно это оружие подвело его – посмотрел на рукоять, и небрежно сунул его в карман, смотря, как Холмс одергивает высокий ворот, пряча там широкий след от зубов. Более ни единого слова, ни единого жеста, ничего больше. Только шорох битой подошвы об облущенное покрытие крыши, скрип старой двери, что громко хлопнула за спиной Мориарти, и щелчок зажигалки в руке Шерлока, который не оборачивался, стараясь не нарушать молчаливое прощание Джима. Мориарти мог бы прострелить голову Шерлока, гнусаво выдавив смешок, оскалив ровные зубы. Мориарти мог бы ответить Шерлоку тем же, а затем убить Джона и каждого, кто когда-либо был дорог или хотя бы приближен к Шерлоку Холмсу. Мориарти мог бы застрелиться, потому что его внутреннее ухо было замызганно столь порочными словами с уст главного врага. Но, Мориарти на то и гений преступного мира, чтобы никогда не играть по своим правилам, именно поэтому Шерлок подошел к краю крыши, сбросил недокуренную сигарету с самого верха, следя, как она летит, чуть обдуваемая ветром, с шипением разбивается на тысячу оранжевых искр, которые тут же умирают на чёрном асфальте. Всего в шаге от вышедшего только что мужчины, который на миг остановился, чтобы наступить на окурок, окончательно выдавливая из него тепло носком ботинка. Мориарти мог бы отправиться сгонять свою злость и отчаяние на ком-то другом, но вместо этого отправился в постель, прямо в пальто, чтобы в горячем воздухе, под одеялом, дышать мятной жвачкой и горькими сигаретами, потом, семенем, мускусом и имбирем. Шерлок мог бы целый вечер проходить по Лондону, стараясь наткнуться на что-то, что смогло бы занять его голову, тщательно скрывая за запахнутым пальто разорванную рубашку. Но он тоже отправился домой, медленно поднимаясь по лестнице, заходя в комнату, чтобы захватить скрипку и оставить там пальто, чтобы наткнуться на ворчащего Ватсона, который тут же учуял запах сигарет, но умолк, увидев оборванный вид Шерлока. — Шерлок, ты в порядке? — обеспокоенный голос, преданные глаза и привычно поджатые губы, чтобы не выдать слишком сильное переживание, которое часто могло ввести Холмса в раздраженную злость. — Нет, Джон, я не в порядке, — дверь за его спиной захлопнулась, а в голове стучал голос, который отсчитывал его время: «тик-так, тик-та-а-к, Шерлок».