***
На спрингфилдском стадионе яблоку негде было упасть. Ведущий, жизнерадостно сверкнув улыбкой, перекинул микрофон из руки в руку и громогласно объявил: – А сейчас, дамы и господа, на арене великий Лэнс Мердок со своим новым номером «Горящий мотоциклист, у которого не взрывается бензобак!» Поприветствуем!... О Боже мой …***
Мо вел свой автомобиль несколько неумело, и опять чуть не врезался в какой-то автобус, из которого слышался подозрительно знакомый смех. Где же он его слышал? А что если наложить на него шум телефонных помех? Он резко затормозил. «Догнать. Достать из под сиденья гвоздодёр и сделать то, что давно пора. Впрочем нет, бензин на исходе, не хватит даже на полукилометровую погоню. Надо бы подзаправится». Он затормозил у обочины и достал небольшой насос. Так, кто тут наиболее презентабельный? От чёрного лендровера, припаркованного совсем рядом так и несло элитой. – Живут же люди, даже лак нигде не сполз, – Мо покосился на свой автомобиль, с которого лак для табуреток слез за два дня, - ну ты сам напросился, приятель! Он привычно, и даже обыденно начал перегонять содержимое чужого бочка в свой собственный. Не имея крупных доходов со своего бара, он всегда так поступал. Заправлялись ли так другие автомобилисты мира, его не интересовало, так как это его не касалось. – Вот и готово, – Мо стал потягиваться, хрустеть позвонками, – теперь перекушу – и в путь. Бармен пошёл было в закусочную, стоявшую неподалёку, но увидел, как к его автомобилю подбирается доктор Ник, тоже с насосом в руках. – А ну пошёл! Прочь! Прочь! – отогнав несостоявшегося вора, он вернулся в машину, и, не желая больше задерживаться тут ни минуты, поехал подальше от этого места. «Ну и люди пошли, - думал он, - нельзя даже перекусить в месте, где владелец имеет средства на оплату санинспекции – если жируешь, то рискуешь быть обворованным не только ресторатором, но и прохожими. Кто бы мог подумать». Его подрезал давнишний донор, несшийся на полной скорости (его преследовало несколько полицейских машин). «Да, мир очень жесток» - продолжил нить печальных рассуждений Мо. В этот момент двигатель издал несколько режущих ухо звуков, а потом затих. Совсем затих. «Конечно, конечно, - вздохнул бармен, – старику Мо все шишки». Он посмотрел по сторонам. Через дорогу от того места, где сдох его автомобиль яркими неоновыми огнями большая вывеска завлекала обывателей на спаренный сеанс – японская трагедия, а за ней – китайская … опять же трагедия. «Что ж. Значит такой нынче грустный день» решил Мо, и пошёл добывать билет.***
В белоснежной рубашке ещё пахнущей крахмалом по утренним улицам Спрингфилда грозно шагал инспектор безопасности местной атомной электростанции. Его мысли были омрачены непростыми думами. Жена инспектора сегодня утром решила выяснить, где её муж пропадал всё воскресенье. После долгих препирательств выяснилось, что вместо того чтобы провести выходной с семьёй, инспектор весь день пытался в городском парке отобрать у белки орешек. Инспектор оправдывался тем, что орешек был не прошлогодний, а новый, украденный, видимо, из магазина. Кроме того, белочка забралась в дупло, именно этот манёвр хитрой скотины и задержал инспектора на весь день. Сказав "хм-м", Мардж, его жена, сказала, что он вечно идёт на поводу у своих мимолётных интересов. Что он обещал не портить именно это воскресенье, ни при каких обстоятельствах. Что он вышел проверить почту. Он пытался иронизировать, благодаря искрометной импровизации отвечать афоризмами, но возмущённая Мардж не слушала его. В конце концов, она надела на него рубашку и выгнала на улицу, хлопнув дверью. Подразумевалось, что она не желает с ним разговаривать в ближайшее время, и чтобы он пошёл на работу, и обдумал свои поступки, совершённые за последний уикенд. Так обдумал, чтобы раскаялся, и, вернувшись, обещал больше не вести себя так безответственно. Однако Гомер Симпсон, да, это был тот самый Гомер Симпсон, не понимал намёков и недомолвок. Он нутром чуял только то, что Мардж на него очень сильно обижена и, не долго думая, пошёл в бар к Мо. Он подозревал, что если останется трезвым ещё немного, то наступит понимание происходящего. Однако подобное грядущее вызывало в нём внутренний протест, и он всё ускорял и ускорял шаг. Около дверей бара лежал Барни. Он тоже был трезв, и тоже был сильно неудовлетворён таким положением вещей. – Барни, почему у Мо до сих пор закрыто? – Не знаю, Гомер, он должен был прийти ещё без пяти девять, но уже половина десятого, а его всё нет! – А ключ? Тот ключ, что ты выпросил у Мо, как ты ему сказал, на тот случай, если бар загорится, а его не будет рядом? Он с тобой? – Что ты, Гомер! Я пропил его в тот же вечер! Я даже не узнал, действительно ли он открывает таверну. Г'э-э-э! – О-оу! – Гомер разочарованно несколько раз ударил по двери бара кувалдой, которую, похоже, принёс Барни, как раз из-за задержки бармена. Но дверь только с виду была хлипкой. Мо укреплял её годами, и нынешние попытки как Барни, так и Гомера оставались безуспешными. Положив кувалду в след, который она оставила в асфальте ещё при первом штурме (которого читатель не застал). Гомер пошёл куда глаза глядят. На встречу Гомеру шла семья. Вернее Семья, с большой буквы. Отец что-то счастливо объяснял сыну, дочь, держа в руках воздушные шарики, не менее счастливо прыгала вокруг родителей. Мать солнечно смеялась над какой-то шуткой. Гомер прослезился и прошёл мимо. "Вот как оно должно было быть вчера, - подумал он, - я никудышный муж и отец". Семья скрылась в какой-то конторе. "Наверное, собираются купить коттедж за городом. С моей зарплатой мы скоро и наш-то дом потеряем". Тут он вспомнил, что на работе предупреждали: из-за кризиса Бернс будет увольнять, начиная с этой недели, всех, кто хоть раз опоздает на работу. И как только он подумал, что лучше всего просто пробраться на работу, не попадаясь никому на глаза, перед ним остановилась старинная машина, вызывавшая смутное чувство страха. Впрочем, когда опустилось стекло, страх стал вполне определённым. – Опоздали на работу, Симпсон? – Верно, мистер Смиттерс! – Вы уволены, Симпсон! – Смитерс неприятно засмеялся. –Но что вы сами тут делаете, мистер Смиттерс? Помощник Бернса мгновенно перестал хохотать, побледнел, и нажал на газ что есть сил. Гомер печально посмотрел вслед умчавшемуся ролсройсу и начал прокручивать в себе всё по новой - он вспомнил моменты из жизни, доказывающие его никчёмность, вспомнил Мардж, захлопывающую за ним дверь. Подумал, что если вернётся, его будет ждать скандал из-за увольнения. Такая тоска навалилась, что просто невыносимо стало. Он подошёл к Эмпайр Спрингфилд Билдинг - около него стояла огромная очередь. – Скажите, а за чем стоят все эти люди? - спросил Гомер у охранника при входе в здание. – Это очередь в лифт: все хотят прыгнуть. В понедельник всегда большая очередь, приходите во вторник – как раз всё рассосется - посоветовал тот. Гомер подумал, что это неплохой выход – просто взять и спрыгнуть. Просто раз – и никаких тебе переживаний, конвульсий, запоев и скандалов. Всё растущая тоска погнала к реке, на мост. Мост показался Гомеру… старинным. Он особенно не всматривался в окружающий мир, мосты его сейчас не заботили. Неспешно он взобрался на заграждение. Солнце светило в затылок, и это было хорошо. Перед тем как прыгнуть, он решил, что он всё-таки сообразительный человек, выделяющийся из общей массы – почему-то только он один догадался пойти к реке. «Дурачьё!» подумал он, и закрыл глаза.***
Перед началом занятий неожиданно включилось общешкольное оповещение. Причём говорил не директор Скиннер, а миссис Гувер, что настораживало. Содержание же объявления вызывало ещё большие подозрения. Вот что сказала мисс Гувер: – Дети! Так как директор задерживается, занятия откладываются на десять минут. Впрочем, настораживалась и подозревала только Лиза, остальные дети просто громко выражали своё восхищение подобной политикой. Тем не менее, в классе ещё сохранялся маломальский порядок. Однако через неполных семь минут, в микрофоне послышались звуки ожесточённого спора, а затем в динамиках раздались объясняющие всё слова мисс Крабапл «Ученики! Сеймур должен был сегодня привезти всем учителям зарплату! Однако нашего горячо любимого директора до сих пор не видно, и мы всем преподавательским составом решили объявить забастовку! Защитим свои конституционные права!». Лиза всегда верила, что правда делает этот мир проще, и приближает его к царству мира и доброты. Но в такой ситуации даже она взяла свои слова назад. Мало кто сразу побежал домой - большинство детей со школы увозили родители. Два-три человека принялись звонить по мобильным телефонам, чтобы их забрали пораньше. Но большинство устроило настоящий бедлам. А почему бы и нет – учителя же заняты своими личными делами! Уже через минуту несколько парт было перевёрнуто, занавески сорваны, а фикус съеден Ральфом. Лиза хотела было предостеречь его, но попала под перекрёстный огонь из учебников. – А ну тиха, маленькие ахламоны! – проорал садовник Вилли, втаскивая убежавших было детей обратно в класс, - даректор паявится с минуту на минуту, и занятия прадолжатся! Постепенно класс угомонился, ученики расселись по местам. Чтобы чем-то занять ораву, Вилли начал играть на волынке. Это было роковой ошибкой – несмотря на то, что класс Лизы парализовало ужасом, соседние классы не дремали, и в комнату мучений вбежала толпа четвероклассников во главе с Нельсоном. В ход пошли сорванные занавески, Вилли был связан в считанные секунды. Лиза несколько отстранённо наблюдала за этой эпопеей. Вернее ей конечно было интересно, чем всё закончится, но она предпочла роль пассивного наблюдателя. «Куда только катится Спрингфилд?» подумала она. «Новое поколение совершенно не волнуется о судьбе общества. Я не уже мечтаю, чтобы они боролись за свои права и взращивались идеальным образом, ибо первое нельзя ждать от ребёнка, а второе от взрослого (по крайней мере не медленно, но я за это ещё поборюсь). Но нельзя же игнорировать те социальные процессы, которые творятся прямо у них перед носом – забастовку учителей? Лучше сохраняя остатки достоинства, - Лиза вздохнула, посмотрев на связанного Вилли, на котором дети принялись играть в блекджек, - завязать с преподавателями диалог, попытаться продолжить обучение, хотя бы с укороченным рабочим днём». Лиза решилась. Она забралась на парту, и начала говорить, патетично жестикулируя: – Дорогие однокашники! – все обернулись на неё, даже Вилли, – доколе нам, жителям демократической страны, прозябать в неведении? Можно ли допустить, чтобы будущее нашего родного города подверглось угрозе? – чем тратить немногие мгновенья жизни на непотребства, сохраним наш боевой задор для славных дел – двинемся к нашим учителям, ибо они снизойдут до ответа, да! – и попросим же их продолжать нести свет просвещения в наши юные умы! – Э-э-э…чего она говорит? – оттого, что Лиза заговорила на неизвестном языке, дети несколько растерялись и стали осторожно предупреждать друг друга, что в комнате есть сумасшедшая. – Я имею в виду, – пояснила Лиза, – что мы должны попытаться уговорить учителей провести уроки. Школьники на некоторое время удивлённо замолчали, перестав обсуждать помешательство Лизы и прочие злободневные темы. Нельсон крикнул «ха-ха!» в гробовой тишине. Но через секунду раздался взрыв дружного хохота – а Лиза в слезах соскочила с парты и выбежала из класса. Наплакавшись в коридоре, она постепенно успокоилась, но обида была не шуточной, и неприятные размышления не покидали её. «И Дженни, и Мартин, и Нельсон – каждый смеялся от души ни сколько не стесняясь. Вот уж действительно – сегодня я узнала в школе много нового!». В глубине души она, конечно, предчувствовала подобную реакцию от сверстников, но предпочитала слепо положиться на их чувство порядочности (и свои ораторские способности). «Ни первого, ни второго на свете не существует» заключила про себя Лиза, едва сдержав новый приступ рыданий. Впрочем, в конце концов, ей удалось взять себя в руки. Поразмыслив, она направилась в учительскую, чтобы выполнить задуманное в одиночку. Она уже было подняла руку, чтобы вежливо постучаться и вступить в тяжёлую дискуссию с общественно-политическим уклоном, но её остановил хлопок пробки, вылетевшей из бутылки шампанского. После характерного позвякивания Лиза прекрасно услышала несколько довольных криков и голос учителя музыки Ларго: «За Эдну! Это она вспомнила, что Сеймур, кроме лягушек для опытов должен был привезти сегодня и зарплату! За её идею, позволившую организовать такой милый вечерок без детей! Ну и за Скиннера! Надеюсь, сейчас он тоже где-то пьёт за наше здоровье!». Когда учительская заполнилась возгласами одобрения, в Лизе умерла ещё одна надежда. «Такие люди точно не задумаются об образовании. Если бы Вили пришёл к ним, то оказался связанным ещё быстрее. Только не жёлтыми старыми занавесками середины прошлого века, а виски привезённым из его прохладной родины». Она заглянула в столовую. Там всё шло своим чередом: третья штурмовая рота крыс сделала прорыв – холодильник пал, однако плита зачем-то ещё оборонялась. «Сегодня окружающая действительность убивает мою веру в человечество удивительно быстро». Несмотря на разочарование, как в учениках, так и в учителях, Лизе совершенно не хотелось поджигать школу или устраивать погром. Но поскольку нечто подобное могли устроить и те, и другие, пусть и по совершенно иным мотивам, ей оставалось только взять свои вещи и пойти до дома пешком. Лиза попробовала приободриться. «В конце концов, не весь мир безразличен и жесток. Люди просто покрыты коростой жестокого отчуждения, защищающей их интересы или психику. Кроме того, у меня есть прекрасная семья, способная поддержать в трудную минуту». Лиза часто оставляла рюкзак в шкафчике не нося домой, но сейчас его было бы лучше забрать – мало ли что произойдет, туда легко могут забросить Уинделла, это не раз случалось. Кроме того, она не открывала шкафчик ещё с прошлой недели, и следовало просто проверить, всё ли там в порядке. «Да, родные – это единственные люди, которые всегда будут заботиться и думать…». Ход её мыслей прервал рыжий сироп. Он неожиданно выплеснулся на Лизу как только она открыла шкафчик. – Что за гадость?! Минуточку… – Лиза заметила пакет, подвешенный к верхней стенке кабинки. Как только она открыла дверь, целлофан порвался, и произошло то, что произошло. На пакете ей удалось заметить надпись «Лизе Симпсон от Барта Симпсона. Наша фирма заботится о вас». Последняя фраза появилась гораздо раньше, но Лизу это не интересовало. Депрессия опять навалилась на неё, но плакать не хотелось – неприятности сыпались безостановочно, и ей просто стало плохо. «Порой бесчувственность Барта меня поражает». Она достала рюкзак, и попыталась его оттереть. Через несколько минут ей удалось привести его и себя в относительный порядок. «Надо будет съесть завтрак, который оставила мама, иначе она будет волноваться, что я начну худеть». Пришлось возвращаться в столовую. В ней не было ни единой души, даже крысы куда-то пропали. Она достала коробочку для завтраков, но в нём оказалась лишь записка. «Моя дорогая Лиза! Я не успела приготовить завтрак! Обязательно съешь что-нибудь в столовой». Лиза взглянула на столовый холодильник, и почувствовала себя невыносимо одиноко. При мысли о том, что это только начало, и одиночество будет постоянно сопровождать её по жизни, Лизе стало ещё хуже, хотя куда уж хуже? Её мысли становились всё мрачнее и мрачнее.***
Южный Спрингфилдский мост выглядел завораживающе. Новая металлическая обшивка верхушек шпилей в этот час блестела необычайно ярко, казалось, что это не столетний ветеран совершенной транспортной системы, а футуристичный гигант, наплевавший на временной континуум. Рябь на воде усиливала эффект нереальности. «И толпы проходят и проезжают через него сейчас, и ни один не приметил подобного чуда. Даже я не остановилась, мне слишком тошно дышать». Прикрываясь рукой от лучей всё ещё восходящего весеннего Солнца, Лиза подошла к мосту ближе, и заметила вековые трещинки на его сероватом камне. Они делали его каким-то особенно старым. «Я не хочу, подобно этому мосту, долгие годы переносить все невзгоды, все удары судьбы в полном одиночестве. Стена лишь покрылась тонкой сеточкой, но я, похоже, уже раздавлена». Она вновь посмотрела в рябящую тёмно-зелёную воду реки, собралась с духом…***
Главное – не останавливаться! Именно этим правило двигало Бобом последние месяцы. Он особенно и не задумывался над ним, двигало – и слава Богу. Грубо говоря, это правило было всего лишь составляющей того коктейля эмоций и мыслей, которые можно очень точно обозначить в двух словах – жажда мести. Он множество раз безнадёжно пытался убить Барта Симпсона, но повторял попытки снова и снова. Но сейчас это правило стучало в его голове в чистом виде. Мусоровоз, на котором он сбежал из тюрьмы, заглох после десяти километров сумасшедшей погони. Бобу удалось дотянуть до города, но до настоящих трущоб, в которых можно исчезнуть, как в минойском Лабиринте, было всё ещё далеко. Беглец покинул ставший бесполезным грузовик. Гул сирен нарастал, пропадали потом и нервами выигранные секунды. Боб, виртуозно орудуя отмычкой, завел первый же попавшийся автомобиль (им оказался чёрный лендровер) и принялся изо всех сил давить на газ. О, что он сделает с этим малолетним мальчишкой, когда полиция от него отстанет. Главное – не останавливаться! Он заметил мигалки в зеркале заднего вида, но решил, что на такой мощной машине он без труда от них оторвётся.***
Кисловато-солёные брызги уверенно закрепились на майке Барта до следующей стирки. Он замечательно провел время на реке, морская битва вышла даже лучше, чем можно было предположить. В конце концов, весело пуская пузырьки, то корыто, которое он с Милхаусом назвали «Четвёртый Олимпик» пошло ко дну. Живописные воспоминания о этих часах дополнялись приятной мыслью, что он прогулял ненавистную школу, а также утопил целую кучу имущества этой организации. Гуляя в ожидании окончания уроков, он купил себе мороженного, почему бы и нет, он уже обсох, и решил прогуляться по городу. Погода держалась на удивление ясная, птички пели что-то беззаботное, и Барт был совершенно счастлив. Проходя мимо полицейского участка, он заметил новую машину директора. Сначала Барт подумал, что Скиннер о чём-то догадался и обратился в лабораторию при участке, чтобы понять, что же ему подмешали. Но затем он заметил, что машина была прицеплена к тюремному грузовичку, из которого у него на глазах вывели Боба. Барт рефлексивно закричал "А-а! Сайдшоу Боб!!!", но, придя в себя, заинтересованно подошёл к арестанту. – Здравствуй, Барт, – ровным голосом проговорил Боб. – Здравствуй. Что ты тут делаешь? – Я спешил к тебе в гости, но эти милые джентльмены помешали мне. К сожалению, я вернусь за решётку (но не надолго), а этот предательский драндулет, - бывший актёр пафосно указал на лендровер, который сержанты пытались снять с прицепа, - будет вещественным доказательством в деле о моём побеге. – Ты умудрился украсть машину моего директора, – засмеялся Барт, – причём я предварительно обработал её "стопозолом". Боб понял о чём речь (он нередко выполнял опасные трюки в былые времена) сделал глубокий вздох, и сказал: – Ты сущее наказание, Барт. Но когда-нибудь я до тебя доберусь. Доберусь! Доберууусь!!! – Боб попытался вырваться из конвоя, но опытные истребители пончиков привычно завернули его в смирительную рубашку, и отнесли куда-то вглубь участка. Насмеявшись вдоволь, Барт продолжил бессмысленно склоняться по гудящему городу. Жизнь прекрасна! Свернув на набережную, он вспомнил, что у него представился неплохой шанс поплевать на снобов, катающихся на речном трамвайчике. Дело в том, что речные прогулки устраивались в Спрингфилде только по утрам, и Барт не заставал трамвай по будням. На мосту, с которого было принято разить речной флот, людей было немного и дойти до середины моста к появлению прогулочного пароходика он успевал. Мост был словно праздничный, и ещё издали вызывал в Барте какое-то непонятное волнение. Вот птицы расселись на тросах, во двое каких то чудаков взобрались на мост повыше с разных сторон… Барт в панике выронил недоеденное мороженное. Это же Гомер и Лиза! Ужас погнал его ближе к мосту, где вот-вот могло случиться непоправимое. Он приблизился настолько, что разобрал, что Лиза пришла с северной стороны моста, а Гомер – с южной, и они не заметили друг друга, не имели возможности поговорить, разобраться. «Надо обратить их внимание на меня, иначе они решаться прыгнуть!» понял Барт. Отец и дочь действительно не медлили, Барт увидел, что Гомер, который был ближе к нему, совершенно намеренно отпустил одну руку. – Гомер! Лиза! Стойте!!! – закричал Барт, перекрывая гул механического потока. Гомер вздрогнул от неожиданности, начал падать, но схватился за какую-то балку. Он со страхам посмотрел в толпу из которой услышал окрик. «Если это Мардж, то она меня убьет. Минуточку, а причём тут Лиза?». Лиза напряженно поморщилась. Но когда осознала смысл слов, то стремительно оглянулась и сразу же заметила Гомера, который загнанно повис на краю моста, и Барта, взобравшегося на ларёк, стоящий в нескольких метрах от того места, которое можно было считать началом моста. – А ты что здесь делаешь?! – хором спросили Гомер и Лиза друг друга и Барта заодно. – Немедленно прекратите убивать себя! Гомер, ты же несколько раз уже хотел покончить жизнь самоубийством! И каждый раз тебя убеждали, что это совершенно бестолковый поступок! – кричал Барт. «Надо переубедить отца, подумала Лиза, - он должен жить. Но я спрыгну». – Но ведь я только всё порчу! Мардж постоянно расстраивается, а тут ещё это увольнение… Кстати, Лиза, немедленно спускайся и иди в школу! Лиза только усмехнулась. – Мы очень любим тебя, и один спор с Мардж решительно ничего не значит! – прокричал Гомеру Барт. – Ты легко можешь стать борцом за права животных, пока испугавшийся твоей популярности Бернс опять не примет тебя на работу, - заметила Лиза, и добавила на тон ниже: – Но я действительно не хочу причинять вам неприятности своей непохожестью. Я ухожу. – Верно, Лиза! – крикнул Барт. – Я не расслышал, что ты сказала под конец? – Ладно, дети, вы меня убедили, проговорил Гомер, с жутким кряхтением выбираясь на асфальт, - кстати, Лиза, рас уж ты хочешь сделать из меня борца за курочку и устрицы, я куплю тебе пони, чтобы поддержать репутацию любителей животных. Фландерс купил ферму, и я думаю, что пони можно будет там пасти. Лиза совершенно забыла все тяжелые мысли о одиночестве. Буквально за пару секунд она добежала до отца, счастливо крича, – Да! Пони! Здорово! – и обняла его. – Спасибо, папа! – Вот и хорошо, Лиза, вот и прекрасно, – бормотал Гомер.