▼
— Так что скажешь? — ухмыляющийся перед ним парень на 99,9% состоит из самодовольства и чрезмерной уверенности в себе. Его зовут Кай (вроде бы?), и его знают все (кажется?), но не Чанёль, который провел в кампусе всего месяц и не запомнил еще и четверти своих одногруппников. Какое ему дело до зазнавшихся старшекурсников. Бэкхёну же, крайне незаметно пихающему его локтем в бок, дело явно есть. — И друга своего приводи. Бэкхён начинает пихать его еще активнее и больнее — закрадывается подозрение, что он выстукивает на нем отчаянные послания на азбуке Морзе. Но Чанёль не имеет ни малейшего понятия о Морзе и его азбуке, поэтому лишь улыбается немного натянуто и бросает: — О'кей, я подумаю. (Вечером того же дня ему трижды приходится выслушать трагичный монолог о мечте всей жизни, настоящей дружбе, любви и предательстве; дважды — похоронить себя под лавиной комплиментов ты-красивый-спортивный-умный-высокий-классный-баскетболист-меня-без-тебя-не-примут; четырежды — пожалеть о том, что лучших друзей не выбирают. И не убивают.) — Я знал, что вы придете, — Кай (теперь можно Чонин) уже не выглядит таким надменным. Он улыбается чуть более искренне, и улыбка его — что-то среднее между ты уже не чужак и но пока не брат. Чанёль, однако, все еще не готов прыгать к нему в объятья, в отличие от Бэкхёна. Тот же сияет, как начищенный пятак, а планы Чанёля на то, что в университете он будет старательно учиться и разве что только заниматься спортом, кажется, идут крахом.▼
Вскоре Чанёлю начинает казаться, что он попал в пошлую университетскую комедию, где герои-идиоты попадают в курьезные ситуации и делают все, лишь бы оказаться членами элитного общества. Окончательно он в этом убеждается, когда ему говорят, что есть один маленький нюанс, а затем — что он должен в одних трусах пробраться на территорию чужого братства, залезть в третье окно слева на втором этаже и стащить какой-нибудь предмет с вражеской эмблемой. Чанёль даже не знает, как ему на это реагировать, а потому лишь приподнимает брови в немом вы что, серьезно? — Чувак, — Кёнсу (парень на курс старше) пихает его в бок, — я торчал в женском общежитии всю ночь. Голым. Тебе повезло. Это того стоит. Чанёль глубоко сомневается, но решает, что в жизни нужно попробовать все. (На самом деле, он просто не хочет в очередной раз выслушивать монолог о настоящей дружбе.) Это оказывается сложнее, чем он думал. Перебегая, как чертов ниндзя, из одного темного угла в другой, Чанёль впервые жалеет о том, что власти так много тратят на сферу образования: фонарей на территории много, и они горят (против всех правил о темноте-друге-молодежи) слишком ярко. Идя, прижавшись спиной к стене и представляя себя шпионом с пушкой, а минутами позже — карабкаясь вверх по многолетнему дубу и безжалостно царапая кожу корой, он думает о предстоящем срезе по физике и том, действительно ли это все стоит того. Чуть было не свалившись и забравшись, наконец, в чужое и открытое (вот удача) окно, он понимает, что обратного пути уже нет. За одной из дверей шумит душ, и Чанёль, первые несколько секунд напряженно вслушиваясь и боясь сделать лишнее движение, расслабляется и тихо присвистывает, понимая, что, первое, это одноместная комната и, второе, в этой комнате есть личный душ. Подобное ему не светит. Подобное едва ли кому-либо светит. Он оглядывается, рассматривает давным-давно уже выцветшие плакаты с футболистами (оставшиеся, наверное, от поза-поза-позапрошлых хозяев), грязную чашку на столе, большую стопку тетрадей и, наконец, замечает тонкую серебряную цепочку с кулоном в форме волчьей головы. Вот оно, улыбается Чанёль. Он быстро хватает ее, радуясь своей удаче, и собирается уже сделать ноги, когда дверь резко открывается и ломает все его планы на незаметный уход. Вышедший парень стоит в одном полотенце на бедрах, и Чанёль неожиданно для себя и своего не самого лучшего в мире зрения может разглядеть капли, катящиеся по бледной коже. Парень насмешливо (удивленно? заинтересованно? черт поймешь) приподнимает брови, и тогда Чанёль — удивительно запоздало — понимает, что нужно срочно валить. (И что на него нашло?) — Эй, детка, погоди, ты куда? — Чанёль чуть было не сваливается со второго этажа вновь, а в спину все ударяется и ударяется веселый голос. — А как же наша ночь вместе? Когда у него спрашивают, выполнил ли он задание, он отчего-то сжимает в кулаке волка так, что тот больно впивается ему в кожу, и в красках расписывает, как жертвовал своей жизнью и чуть было не погиб от рук врага. Его все равно принимают, и что-то подсказывает ему, что это только начало. Начало чего-то сумасшедшего — в духе все тех же идиотских комедий.▼
Парой дней позже Чанёль встречает свой позор вновь. Они (его новые друзья? братья?) идут вместе в университетскую столовую, когда на пути у них появляется группа людей, и среди — во главе — них он, тот парень в полотенце. Он возвышается надо всеми на голову (если не больше), стоит на шаг впереди каждого из них, и это выдает его лидерство с головой. Он лениво оглядывает всех, мажет безразличным взглядом по самому Чанёлю, а затем ухмыляется уголком губ и продолжает свой путь, едва не задев Чонина плечом. — Чертов Крис, — шипит Чонин, а Чанёль начинает что-то понимать. (В тот же вечер в гостиной общежития он узнает о том, что многопоколенная вражда братств WOLF и ХОХО — это нечто большее, чем гуляющая по университету старая байка о двух лучших друзьях, разругавшихся и создавших братства, которые ненавидят друг друга и сейчас, спустя многие десятилетия. Это самая настоящая реальность.) И тогда он — не спрашивайте — заталкивает чужую подвеску так далеко в ящик, как только может, перекатывая на языке едкое Чертов Крис. Вернее, нет, ничего он не перекатывает. Вам показалось, понятно?▼
Все происходит быстро и на удивление гладко, словно по маслу. Первый месяц он вливается, старается не утонуть в море имен, попадает в основной состав баскетбольной команды и привыкает ко всему новому, что должно теперь стать частью его жизни. Учеба сменяется братскими попойками, попойки — старательной учебой, братья становятся братьями, и неожиданно Чанёль действительно начинает чувствовать гордость, о которой ему когда-то прожужжал все уши Бэкхён. Он начинает чувствовать себя частью чего-то великого. Вот только— — Эй, детка, почему не заходишь больше? — сквозь гул столовой доносится откуда-то сбоку насмешливое, и Чанёль закатывает глаза, продолжая размышлять над выбором: куриные крылышки или свинина, запеченная под соусом. Чертов Крис, который мастерски выбирает моменты, где никто их толком не услышит, и, кажется, просто не может не отвесить что-нибудь из разряда эй, детка, когда ты пойдешь со мной на свидание? или детка, когда ты придешь ко мне снова? или детка, своим молчанием ты разбиваешь мне сердце. Детка. (И когда мама, позвонившая спросить, как у него дела, называет его деткой, руки его непроизвольно сжимаются в кулаки.) — Ифань, мы заняли стол в углу, — проносится мимо парень; теперь Чанёль знает всех (врагов) в лицо, и это Исин — музыкант, чья принадлежность к братству не совсем понятна, ведь тонкая душевная натура и все такое. Хотя Кёнсу — певец. Да и о Бэкхёне не стоит забывать. Ифань? бормочет Чанёль себе под нос и выбирает, наконец, крылышки. — Только для особенных, — хмыкает Чертов Крис рядом, и Чанёль в миллионный — юбилейный — раз закатывает глаза в его присутствии. Как будто это должно его задеть. Странный он, этот Крис. Чертов Крис, в котором бесит все, даже незначительная разница в росте и спокойные конечно, детка и меня заводит, когда ты злишься на язвительные ты педик, что ли? и что, запал на меня? Чанёля. Ничего умнее Чанёль сказать не может, и это тоже бесит.▼
Чанёль начинает бегать вокруг стадиона еще через пару месяцев, когда расписание устаканивается и оказывается, что занятия начинаются настолько поздно, что он может позволить себе ложиться далеко заполночь и даже в подобном случае — высыпаться. Он решает всерьез заняться своей формой после слов тренера о том, что он хилый и, кажется, увлекается вечеринками больше, чем спортом. Похоже, глаза и уши тренера повсюду, и это не на шутку беспокоит Чанёля, поэтому он без устали наматывает круги вокруг футбольного поля, концентрируясь на дыхании и выбрасывая из головы все, что только можно. Все не выбрасывается (конечно же). Особенно после того, как он краем глаза замечает лежащую посреди поля фигуру, которая оказывается— Отгадайте с одного раза, кем? Вот черт, думает Чанёль, удерживая себя от желания уйти и продолжая бежать. Однако, пробежав еще круг, он не выдерживает, кидает взгляд в сторону Чертова Криса и, прищурившись, понимает, что тот лежит с закрытыми глазами и не подает никаких признаков жизни, разве что дышит едва заметно. И славно, радуется Чанёль и пробегает еще несколько километров. (Вот только чей-то взгляд ощутимо чувствуется на спине, жжется между лопатками, когда Чанёль уходит. Тот списывает это на страшную после бега усталость.) Следующей ночью он приходит опять, а потом еще — опять, опять и опять. И всегда там оказывается Чертов Крис, уставившийся закрытыми глазами в звездное небо. Это становится традицией. (И почему у него не может быть нормальных традиций?)▼
Настоящую вражду братств он испытывает на себе, когда Сехун (из их братства) и Тао (из чужого) не могут поделить девушку. Вернее, Тао уводит девушку у Сехуна / Сехун уводит девушку у Тао / напишите свой вариант ниже / нужное подчеркнуть. Девушка отказывается проливать на создавшуюся ситуацию свет и быстро находит себе защитника из клуба бодибилдеров. Выглядит тот соответствующе, и никто из них двоих — ни вполне крепкий Сехун, ни Тао, смахивающий порой на профессионального убийцу с этим его жутким взглядом — не решается с ним ругаться. Но разобраться можно и без девушки и бодибилдеров, верно? Было бы желание. (А желание есть.) Они забивают стрелку в тупике между двумя безлюдными улицами в нескольких кварталах от университета — стенкой на стенку. Типичные разборки, говорит один из старшекурсников, едва ли не зевая. Чонин ухмыляется, весь на взводе, и, похоже, для него эта драка даже важнее, чем для Сехуна, стоящего по правую его руку с обыкновенным для него выражением лица, чем-то средним между да отвалите вы от меня уже и я-то тут при чем. Чанёль не боится (чего ему боятся?), но все оказывается гораздо серьезнее. Все оказывается далеко не игрой. В мгновение ока мир вокруг превращается в смесь из ударов, стонов и ругани. Он никогда не был драчуном, поэтому бьет беспорядочно, машет кулаками, не глядя, и в какой-то момент (наверное, не стоит удивляться) его глаз все же сталкивается с чьим-то кулаком. Или чей-то кулак сталкивается с его глазом. Или они сталкиваются одновременно. Именно это идиотское размышление спасает его от мыслей, что это, черт возьми, так больно, и звезды летают перед глазами, и тишина звенящая в ушах поселилась, и мир перед глазами вертится, и, кажется, он летит прямо лицом в стену. Приходит он в себя, оказавшись лицом к лицу не со стеной, а с Чертовым Крисом, оказавшимся каким-то образом у нее. И почему-то единственное, что Чанёль замечает — это то, что у Чертова Криса рассечена бровь и губа. В эти долгие две секунды, что они стоят и смотрят друг на друга, тяжело дыша, ему становится действительно жаль свое лицо, которое явно вот-вот превратится в один огромный синяк. Но Чертов Крис на то и Чертов, что черт его поймешь. Он делает странное: валит внезапно Чанёля на асфальт (от неожиданности тот даже не сопротивляется) и нависает сам над ним. — Просто не рыпайся, понял? — шипит он на грани слышимости, но Чанёль слышит. И неожиданно для себя не рыпается, смотря, как в лицо летит кулак, и чувствуя, как тот ударяется об асфальт в миллиметрах от него. На лице у Чертова Криса не дрожит ни единый мускул, и в этот момент Чанёль начинает действительно приходить в себя. — Этому хватит, — громко говорит Чертов Крис, вставая и легко — якобы пренебрежительно — пиная Чанёля, но это — ничто по сравнению с тем ворохом мыслей, что получают прописку у того в голове. (Понимать он все начинает лишь несколько часов спустя. — Болит? — спрашивает Бэкхён сочувственно. — Немного, — отвечает Чанёль. Но не так, как его самолюбие и гордость.) Той ночью он идет на поле, и каждый шаг его — ненависть, каждый вздох — ненависть, а в голове сплошные за кого ты меня принимаешь, мудак?, по-твоему, я девчонка?, ты думаешь, мы не равны?, хочешь, проверим? Он думает о том, как возьмет реванш, как набьет его (наверняка) самодовольную морду, как унизит его так же, как тот унизил его самого. Но на поле никого нет. И на следующий день — тоже. И на следующий день после следующего. Из-за этого Чанёль ненавидит его еще больше.▼
Война заканчивается, даже не начавшись. Все в той же столовой, под шум и гам, доносящийся отовсюду, Чанёль, вовремя пристроившись в очереди за Чертовым Крисом, между делом вываливает на него все то, что вертелось у него на языке последнее время. Довольный собой, он возвращается к размышлениям, что бы взять поесть, но в какой-то момент осознает, что очередь все движется и движется, дорожка для подносов кончается, а Чертов Крис так и не отвечает ничего, уткнувшись куда-то (куда-то в никуда) взглядом и лишь как-то резко и нервно хватая тарелки с едой. Дальше все продолжается в том же духе. Чертов Крис больше не задирает Чанёля и исчезает из его жизни так же стремительно, как и появляется, оставляя после себя лишь фантом, ходящий с безразличным ко всему лицом и не обращающий на Чанёля никакого внимания. И неожиданно это начинает бесить (задевать?) еще больше, чем прежние подколы, и Чанёль, натыкаясь на Чертова Криса в коридорах университета, неосознанно кидает на того взгляды в миллион раз чаще, чем их отводит. Проще говоря, он глазеет, не отрываясь. С одной стороны, кем этот мудак себя возомнил, чтобы игнорировать Чанёля? С другой, возможно, черт поймешь — это и про Чанёля тоже. И это совсем не круто.▼
В конце весны Чанёль знакомится с Сучжон, вернее, с Кристалл-но-для-тебя-Сучжон. Она носит короткие юбки, танцует в группе поддержки, и Чанёль западает на нее с первого ее хитроватого взгляда глаза в глаза. Так ему кажется. Бэкхён же ржет и говорит, что это все весна. Чанёль, слишком занятый тем, что выбирает, какую футболку надеть на тренировку, не соглашается. Не соглашается он и тогда, когда наступает первое июня, весна заканчивается и Сучжон соглашается стать его девушкой. Это похоже на сладкую вату в смеси с чили (такое же сладкое, острое и странное). Сучжон взбалмошная, нежная, наглая, смущающаяся, все и ничего, небо и земля. Она громко смеется, но скромно и целомудренно целует его в губы, краснея, и даже приторно-сладкий клубничный блеск для губ, который та наносит, чтобы подразнить его, Чанёля не раздражает. Сучжон разная. Сучжон интересная. Чанёлю такие нравятся. Сучжон ему нравится. Вот только однажды он, идя по коридору с Сучжон за руку, напарывается на чужой (острый, как бритва) взгляд. Взгляд еще не забытый, но уже не привычный. Впервые за столько времени Чертов Крис смотрит на него, смотрит заинтересованно и— странно? одновременно. Чанёль и чувствует себя странно, неуютно от этого взгляда, и на мгновение хочется отчего-то отпустить руку Сучжон, но вместо этого он сжимает ее еще сильнее и проходит мимо, кидая на Чертова Криса взгляд, в который он вкладывает все свое съел, да? Только вот взгляд, полученный им в ответ, оказывается настолько непонятным и неподвластным расшифровке, что Чанёль не удерживается и оборачивается через пару метров. Но там уже никого нет. А через неделю Сучжон уже смотрит на него виноватыми глазами, шепчет он всегда мне нравился, ладно?, прости, ладно?, мы можем остаться друзьями, ладно? и на следующий день сыпет улыбками едва ли не в обнимку с Чертовым Крисом. (Крис и Кристалл, какая ирония.) Тогда Чанёль вспоминает, каково это — ненавидеть Криса У.▼
В ту ночь он бежит до изнеможения, до нехватки кислорода в легких, до боли в ногах. В ту ночь за ним бежит кто-то еще, и, обернувшись, Чанёль лишь ускоряет темп, не в силах уступить и это тоже. Он останавливается лишь тогда, когда понимает, что еще немного — и он упадет, растянется позорно на асфальте и покажет, что и здесь он — слабак, аутсайдер, последний. Этого еще немного хватает, чтобы заехать в лицо чуть было не врезавшемуся в него по инерции Чертову Крису. Удар больше смахивает на девчачью пощечину, но Чанёль все равно чувствует себя удивительно удовлетворенным. Чертов Крис выглядит удивленным, потирая щеку, смотрит укоризненно и, развернувшись, заходит на купающееся в фонарных лучах футбольное поле. Он идет в центр, не оборачиваясь и словно зная, что Чанёль пойдет за ним. Или же словно плевать он хотел на Чанёля. Но Чанёль действительно идет следом на подгибающихся ногах, пытаясь перевести сбитое дыхание и собирая последние оставшиеся силы в кулак. Никогда он еще не лежал на постели мягче, чем этот футбольный газон. Практически уткнувшись носом в землю, он думает о том, что сказать. Он хочет сказать что-то яростное в духе не играй с ней, она тебе не игрушка или обидишь ее — убью, но это настолько очевидно и чересчур банально, что он решает промолчать. Он хочет сказать и какое-нибудь пафосное ты, мудак, забрал у меня все, хотя на Сучжон список То Что Крис У Забрал у Пак Чанёля заканчивается. (Но почему-то кажется порой, что тот украл, присвоил себе куда больше.) Когда Чанёль поворачивает голову, Чертов Крис лежит на неподвижно на спине, как и все те разы, когда он валялся здесь, пока Чанёль бегал вокруг поля. Он словно не дышит, и Чанёль, подумав немного, тыкает того указательным пальцем в незащищенный живот. Чертов Крис вздрагивает, приоткрывает неожиданно абсолютно серьезные, настороженные глаза и буркает: — Ты чего? Чанёль теряется лишь на секунду и хмыкает затем: — Проверяю, не умер ли ты. Чертов Крис моргает, взгляд его меняется от подозрительного до ты это серьезно?, и неожиданно он издает смешок, еще один — и заливается смехом. Он смеется громко и весело, заразительно, и в какой-то момент Чанёль, недоверчиво поглядывающий на него с приподнятой бровью, подхватывает эту лихорадку, утыкаясь горячим лбом в прохладную землю. Это действительно смешно. В ту ночь от Чертов Крис отпадает отчего-то приставка чертов—, и — тоже отчего-то — последнее, о чем Чанёль думает — это Сучжон. Возможно, Бэкхён прав, и это была весна. К черту эту Сучжон. (— Мы уже разобрались, — обрывает Чанёль злобного, как сам черт, Чонина, явно собирающегося забить еще одну стрелку, теперь уже ради него. Сехун, стоящий за спиной Чонина, закатывает на секунду глаза, прежде чем навесить на лицо обычное свое выражение, и Чанёль абсолютно с ним солидарен. Теперь он понимает, почему Сехун шел тогда на драку с такой миной. Драться здесь любит по каждому поводу только Чонин, но из-за Чонина это делать приходится всем. — А я сразу понял, что она сучка, — с жалостью смотрит на него Кёнсу пару минут спустя, но Чанёль не расстраивается. Дело не в Сучжон, понимает он, когда раз за разом перехватывает взгляд Криса — все же уже не чертова — в коридорах — внимательный, оценивающий его, только его, реакцию. Дело не в Сучжон. Дело в них двоих. Это только их игра, и это то, в чем Чанёлю еще предстоит разобраться, настолько все это непонятно.)▼
Трибуны орут, переполненные болельщиками и теми, кто в теме, чирлидерши скандируют свои кричалки так, словно завтра не наступит и потеря голоса не важна вовсе, а все присутствующие находятся в таком ажиотаже, что воздух вокруг электризуется. Ежегодный футбольный матч между братствами за право безгранично пользоваться полем (не так и важно) и считаться самыми крутыми (очень важно) — это одна из наиболее любимых традиций университета. Какой студент откажется посмотреть, как местные элиты пытаются перегрызть друг другу глотки черт знает за что? Никакой. Чанёль тоже должен там быть, вместе с Чонином, Сехуном и другими, отвоевывать право быть лучшими, но вместо этого сидит на зрительском месте с травмированным коленом и весами в голове, на которых продолжить играть в баскетбол затем важнее и тяжелее, чем играть в футбол сейчас. Раздается свист, и игра начинается. Чанёль болеет, болеет всей своей душой за своих, кричит похлеще девчонок из группы поддержки, но в какой-то момент теряет из виду своих, а глаза его, словно отдельной жизнью живущие, выхватывают среди синих — чужих — Криса, уже показушно стянувшего с себя форменную футболку и вовсю светящего своими мышцами и татуировками на обоих плечах. Мышцы, по мнению Чанёлю, так себе, а татуировки он едва может разглядеть, но это для него открытие, потому что девчачьи шепотки, гуляющие по столовой, о сексуальных (да, конечно) татуировках лидера волков казались ему обычными слухами и— Стоп. Какого черта он разглядывает своего врага? Какого черта он думает о своем враге посреди важного матча? Но враги ли они вообще, впервые задумается Чанёль. Его крайне философские размышления прерывает резкий удар синих в ворота, свисток и — в тысячи раз громче, чем ранее — вопли со всех сторон. Он моргает, удивленный, что все закончилось так быстро, а затем прищуривается и видит счет. 4:5. Не в их пользу. Чанёль смотрит на Чонина, выражение лица которого абсолютно безразлично (напускное), на Сехуна с его привычным да когда же это все закончится? вопросом в глазах, на других ребят, которые расстроены и выжаты, как лимон. А потом он слышит Криса. — Спасибо за поддержку, вы лучшие, — тот тяжело дышит, пот струится по его лицу, но он довольно улыбается всем и микрофону, в который говорит, в том числе. Трибуны кричат еще громче (кто-то да!, кто-то фу!), а затем он добавляет еще кое-что. — Кстати, детка, это для тебя. И это заставляет Чанёля замереть. Это кажется сумасшествием, полным бредом, и Сучжон уже выбегает из толпы своих подружек, чтобы через пару секунду повиснуть неловко на Крисе (какая мерзость), и это сказано ей, конечно же, ей, кому же еще, но Крис продолжает зачем-то скользить взглядом по трибунам, пока, наконец, не останавливается на Чанёле. Уголок его губ дергается удовлетворенно, словно он находит то, что искал, а Чанёль перестает понимать вообще что-либо. Этот мир сошел с ума.▼
Единственное на весь университет сестринство активно пропагандирует мир и дружбу (жвачку тоже), поэтому на их вечеринки по случаю окончания учебного года приглашаются все без исключения и права отказаться. Чанёль не слишком-то хочет праздновать: результаты экзаменов оказываются не слишком радужными, поэтому он сидит, раздраженный, где-то в уголке, потягивая пиво и смотря, как народ сходит с ума. Особенно Сехун, надравшийся до такого состояния, что танцует с кальяном, доверительно рассказывая ему о том, что только ты меня понимаешь. Кальян молчаливо соглашается и дарит Сехуну еще один поцелуй-затяжку. Когда Сехун начинает дурным голос петь что-то слащавое о настоящей любви, дарованной судьбой, настроение Чанёля волей-неволей поднимается чуть выше плинтуса и застревает на отметке между убейте меня и терпимая катастрофа. На медленном танце он неожиданно оказывается в центре огромной гостиной, вытянутый силком хрупкой и удивительно для этой хрупкости наглой первокурсницей с какого-то другого факультета. Она красивая и едва достает ему до плеча, и он сдается, приобнимая ее и в тот же момент обнаруживая едва ли не перед собственным носом Криса, обнимающегося с Сучжон. Тот, заметив его, приподнимает бровь и целует Сучжон в шею, не отводя взгляд. Чанёль лишь улыбается уголком губ на эту жалкую попытку позлить его; на него это больше не действует. Едва ли действовало вообще. Крис смотрит на него всю песню. Чанёль смотрит на него в ответ. (Позже Чонин предлагает ему посоревноваться, кто больше выпьет пива, и Чанёль соглашается, решая, что плохо сданные экзамены — это не конец света. Затем двое веселых третьекурсников предлагают ему сыграть в игру пей из рюмок без рук, и Чанёль соглашается. И, когда его уже просто так зовут выпить еще, Чанёль тоже — соглашается.) Я больше никогда не буду пить, вяло думает Чанёль, идя по стене в поисках двери, ведущей на свежий воздух. Периодически пол и потолок меняются местами, в глазах двоится, и хочется каждые три секунды сдаться и завалиться на какой-нибудь диван, подвинув немного уже таких же вырубившихся, но что-то (кульбиты, совершаемые его желудком?) подсказывает ему, что ничем хорошим это не закончится. Какая-то девчонка из сестринства, посмотрев на него то ли сочувственно, то ли с презрением, указывает на дверь в нескольких метрах от него, спасибо ей большое. Паршиво он, наверное, выглядит. Крыльцо, на которое дверь и ведет, уже оказывается оккупировано никем иным, как Крисом и его дружком-убийцей Тао. И почему он даже отрезвиться спокойно не может? Они прерывают свой разговор сразу же, с интересом на него оборачиваясь, хотя лучше бы они не затыкались и не замечали его вовсе. Как никогда ему хочется обзавестись плащом (шапкой / трусами / носками / чем угодно)-невидимкой, о котором он так много читал в детских книжках. Ему фигово, как никогда, а всех свидетелей не перебьешь, как бы ни хотелось, поэтому хочется свести их к минимуму. Дружок Криса ржет, говоря что-то в духе вот придурок и просто в стельку. Сам же Крис не подхватывает, лишь смотрит внимательно, а затем останавливает того внезапно и говорит ему идти, подмигивая заговорчески: — Выспись, тебе ехать рано, а мы с ним еще поболтаем, — Тао же хмыкает в ответ, но слушается и уходит, бросив напоследок насмешливое расскажешь потом, Ифань? И именно тогда ноги Чанёля решают, что тот для них — слишком тяжелая ноша, и он, не долго думая, заваливается на вставшего Криса, который с удивительной готовностью поддерживает его за талию. Сам бы Чанёль отошел на пару шагов, чтобы насладиться видом этого падающего придурка. Наверное. Скорее всего. — Весело ты празднуешь, — присвистывает Крис. — Пойдем в кусты, герой. Чанёль качает головой и дает себя усадить на ступеньку, передразнивая по ходу: — Ифа-ань. Крис приподнимает удивленно брови и ухмыляется: — Только для особенных. Помню-помню, думает Чанёль, но вместо этого говорит, спрашивает другое, старое, уже давным-давно поселившееся в нем и не желающее уходить: — Почему ты не врезал мне тогда? — и он чувствует такое облегчение, словно отпустил, наконец, давнюю обиду, не дававшую ему покоя. Но так и есть? Язык его немного заплетается, и спать хочется безумно, но не менее безумно хочется и узнать, поэтому он держится из последних сил, чтобы не вырубиться прямо здесь. — По-твоему, я совсем слабак? Крис смотрит на него так, как родители смотрят на своего маленького ребенка, сморозившего забавную глупость. С умилением и нежностью. Чанёлю аж жутко становится от этого взгляда. Он точно перебрал. — Подумай получше, детка, — отвечает он минутой спустя и неожиданно приобнимает Чанёля за озябшие плечи. Крис притягивает его к себе резко и немного жестко, но пьяному Чанёлю это кажется своеобразной, неловкой заботой, и он принимает ее с благодарностью. Он лишь сейчас понимает, что замерз. — У тебя на это есть целые каникулы. — Кончай звать меня деткой, — бормочет Чанёль и, слишком усталый, чтобы сопротивляться, сдается, кладя голову ему на плечо. Он надеется, что проснется завтра в своей постели и все это окажется жутким сном. Враги, ага. — Конечно, детка, — фыркает Крис, и Чанёль бьет его локтем в бок. Он в красках представляет себе лицо Чонина, который вполне может прийти сюда покурить и застать их, как чертовых Ромео и Джульетту (в очень извращенной форме), но отчего-то ему плевать. Отчего-то ему так спокойно, словно он нашел ответы на все свои вопросы, хотя, наверное, он просто слишком пьян, а свежий воздух идет-таки ему на пользу.▼
Летом он много спит, ест и ничего не делает. Его школьная компания едва ли хочет, как прежде, проводить вместе все свободное время; кто-то находит себе новых друзей, а кто-то и вовсе не возвращается на каникулы в их городишко, и в конечном итоге Чанёль остается практически один на один с компьютерными играми и мамой, считающей, что он безумно исхудал. Практически — потому что с Бэкхёном тоже и— скучаешь по мне? сообщениями от Криса, который неизвестно откуда узнал его номер и, кажется, всерьез решил доставать его сквозь сотни километров. Сначала он игнорирует их, игнорирует долго и старательно, потому что это его каникулы, и портящим его отдых (и плевать, что отдыха-то особо и нет) идиотам путь сюда заказан. Но однажды, одним глазом смотря с Бэкхёном какой-то дурацкий фильм, а другим глядя в экран телефона, из которого словно смотрит укоризненно Крис, он решает ответить хотя бы в качестве извинения за кучу потерянных в роуминге денег. Откуда ему, в конце концов, знать, что Чанёль живет у черта на куличиках. Хотя, может, он и знает, и тогда он либо слишком богатый, либо слишком хочет достать его. Скорее, последнее, как и всегда. а ты? отправляет он, пока не передумал. Ответ приходит буквально через пару десятков секунд (не то чтобы он засекал): телефон пищит громко, а Бэкхён, увлеченный просмотром, недовольно шикает. очень. спать не могу. думаю о тебе. Чанёль закатывает глаза, стараясь не замечать странное щекотное ощущение в животе. как сучжон? набирает он из интереса. Продержались ли они так долго? Но ответ так и не приходит. В ту ночь Чанёль вертится и не может уснуть, понимая, что все это вышло за всевозможные грани, таким странным оно стало. Но, возможно, за гранью все было и изначально.▼
В первую же ночь после возвращения Чанёль идет на поле, но не бегать, а целенаправленно — к валяющемуся привычно (как знал) под звездами Крису. — Эй, — пинает он того легонько в бедро, и Крис открывает глаза. — Привет, — голос у него немного хриплый, а в глазах — что-то, смахивающее на радость, и по коже Чанёля бегают, черт бы их побрал, мурашки. Он посылает их куда подальше и заваливается на траву рядом — возможно, слишком близко, чем следовало бы. Но Крис, похоже, не против. Они действительно самые странные недруги (?) на всем белом свете. Лучшие враги. Ну и черт бы с этим.▼
— Ты девственник? Чанёль не помнит точно, кто предлагает сыграть в правду или действие — эту дурацкую детскую игру, которую он сам не слишком-то и любит. Он бы и рад отказаться и уйти готовиться к философии, но действие происходит в его комнате, и бежать — некуда. Поэтому он вместе со всеми дожидается прихода некоторых девчонок из сестринства, а затем узнает, спал ли Чонин с Мрачной Мэри из комнаты 55А, что за парень был у Виктории и, да, девственник ли Бэкхён. Последнее Чанёль и так знает, а остальное не особенно-то сильно его интересует, и он навешивает на лицо маску крайней заинтересованности в происходящем, а сам думает о том, что лучше бы ему больше времени уделять учебе (но как?). Вот только— — Как далеко вы зашли с Крисом? — с неподдельным интересом спрашивает Кёнсу у Сучжон (да, она здесь, помните про мир-дружбу-жвачку и никто-не-объявляет-сестрам-бойкот?). Чонин, заслышав имя Криса, кривится, словно дольку лимона съел — не особо он одобряет этот мир-дружбу-жвачку. Чанёль замирает. Раз, считают все хором, и Сучжон краснеет, как помидор. Два, продолжают они, и Сучжон бросает на Чанёля виноватый взгляд, словно думает, что ему на нее не плевать. Тр— — Достаточно далеко, — выкрикивает она, пока время не выходит окончательно, и вновь смотрит на Чанёля. Чанёль же смотрит куда угодно, только не на нее, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота и внутри все скручивается в крепкий узел. — Чанёль, — говорит она тихо, и вопрос от нее (хотя все и по правилам) — последнее, на что он хочет отвечать, — ты простишь меня когда-нибудь? Все вокруг замолкают, кидая взгляды то на него, то на нее. И Чанёль старается улыбнуться как можно более искренне, чтобы не выдать себя: — Уже. (Вот только Сучжон допускает огромный промах. Ему плевать на то, что Сучжон, возможно, спала с Крисом. Но не плевать на то, что Крис, возможно, спал с Сучжон. В тот вечер он все, наконец, понимает, и это открытие пугает его до чертиков.) Той же ночью, несмотря на дождь и холод, он бежит на стадион, подгоняемый страхом и желанием убедиться в том, что все это (не)правда, хотя перед глазами у него — Крис, только Крис, Крис со своими детка, бесящими безумно, Крис в первую и последнюю их встречу, Крис и его пафосные сообщения, Крис и его татуировки, о которых Чанёль, конечно же, думал, и, да, они действительно сексуальные, Крис, которого он ревнует к Сучжон (нет смысла теперь отрицать), Крис, Крис, Крис. И какие ему еще подтверждения/опровержения нужны? Да он влип по полной. (И, кажется, давно уже, потому что в ящике у него до сих пор валяется та подвеска с волчьей головой.) На поле, конечно, никаких Крисов нет, кто бы сомневался, но Чанёль наглеет окончательно и пишет ему, промазывая дрожащими пальцами мимо виртуальных клавиш мокрого экрана смартфона. приходи на поле Когда тот появляется на горизонте в толстовке с капюшоном, без зонта, мокрый и растерянный, у Чанёля екает сердце. Он действительно влип, и именно об этом он думает, когда несется к Крису навстречу и, не останавливаясь, буквально сбивает того с ног, заваливая на землю. Тот моргает удивленно, не до конца, кажется, понимая, что происходит, а Чанёль смотрит на него, смотрит, смотрит, и это дурацкое, странное ощущение в груди не пропадает. А Крис глядит на него выжидающе, с какой-то сносящей голову покорностью скрещивая запястья над головой, и спрашивает: — И? И Чанёль выдыхает: — Ты спал с Сучжон? Крис словно каменеет. Ровно секунду он выглядит так, словно Чанёль залепил ему смачную пощечину, а следом взгляд его меняется — и он уже смотрит на Чанёля, как на полного идиота. — Слезь с меня, — говорит он четко и жестко, а когда Чанёль упрямо качает головой, прикрывает глаза, будто безумно устал, и повторяет свое слезь с меня еще четче, жестче и громче, заставляя Чанёля думать, гадать, где же он прокололся и— О. Крису не нравится, что он сказал о Сучжон. Вот только— Крису не нравится, что он сказал о Сучжон? Или Крису не нравится, что он сказал о Сучжон? Есть только один способ проверить, и, когда Крис приподнимается с раздражением во взгляде, явно собираясь сбросить его с себя и уйти, Чанёль понимает, что нет пути назад. Как и тогда, когда он залезал к нему в окно. Как и тогда, когда все началось. — Эй, Ифань, — говорит он мягко, заставляя Криса замереть на полпути, — я, кажется, нашел ответ на вопрос. И он целует неловко Криса в холодные губы, замирая от страха, замирая и боясь, боясь того, что, возможно, вовсе он не особенный. И что именно сейчас, в это самое мгновение все решится. И все действительно решается, когда Крис издает какой-то странный, приглушенный, отчаянный стон и целует его в ответ. И это странно, странно и еще раз странно, и волнующе, и страшно немного, и интересно, и офигенно. В какой-то момент он оказывается уже под Крисом, под тяжелым и горячим Крисом, который с силой прижимает его к земле, и это становится волнующе и офигенно втройне. — Бинго, тормоз, — шепчет Крис ему в губы, согревая их дыханием, и Чанёлю совсем не хочется возмущаться. Сам он тормоз.▼
(— Мы с тобой педики, — констатирует Чанёль и кривит губы, чувствуя, как одежда неприятно липнет к коже. По крайней мере, дождь заканчивается, и это уже хорошо. — Ага, — отвечает Крис, словно ему плевать. Хотя Чанёлю тоже постепенно становится плевать. — Меня выкинут из братства, если узнают, — бормочет он. — Ага, — подтверждает Крис, запуская пальцы в его мокрые волосы. Приятно. — И тебе все равно? — фыркает он, думая, что ударит Криса, если тот еще раз скажет ему свое ага. — Ага, — Чанёль не ударяет, и, возможно, ему тоже все равно.)▼
через два дня у меня день рождения придешь? В то раннее утро Чанёль, добравшись до кровати, засыпает с улыбкой. Он знает, что подарить. И, может, повторит даже свой подвиг с деревом. Возможно, даже в трусах.▼
— Я так и знал, что ты его спер, — задумчиво говорит Крис, вертя в руках подвеску с волком, а Чанёль довольно улыбается и тянется за еще одним поцелуем. Они в комнате Криса, внизу отрывается добрая половина университета, и в любой момент кто-то запросто может вышибить в пьяном угаре дверь и застать их в компрометирующих позах, но сейчас, именно сейчас все кажется Чанёлю удивительно прекрасным, прекрасным, несмотря ни на кого и ни на что. И, возможно, на следующее утро Тао все же обнаружит их в одной постели, и им придется связать его и заткнуть ему кляпом рот, чтобы он не орал так, Сучжон в столовой будет жаловаться Виктории на то, что нормальных парней не осталось, Бэкхён офигеет, Чонин упадет в обморок от ужаса (дружба все равно победит), Сехун будет смеяться без остановки, пугая всех привыкших к безразличной его мине, а мир захватят пришельцы, но все это (опять же, возможно) будет только завтра. А пока все действительно прекрасно.