Прощай, Грейси

- Прощай, Грейси, - так он сказал. Или скорее, заключил, кипя злостью и ненавистью, дрожа от озноба, с трудом управляя своим телом и путаясь в своих мыслях. Тридцать пять секунд тянулись потрясающе медленно. Тридцать пять секунд... Для меня - для существа, для которого времени не существует, разве может отрезок из тридцати пяти долгих мгновений вообще хоть что-нибудь значить? Для того, кто не стареет и не имеет возраста, тридцать пять секунд - это одно движение, это целые тридцать пять тысячелетий, что вполне могут растянутся на сотни тысяч жизней одного Уильяма Картера... Сотни тысяч жизней или только одну. Его немного безумная улыбка и потерянный взгляд встречают меня напротив. Нет. Он не может видеть меня. Просто потому что не на что смотреть, у меня нет физического облика. Хотя, мое голубоватое сияние и расплывчатый силуэт, напоминающий ему мутировавшую медузу, Картер может разглядеть. Но он смотрит мне прямо в глаза, которых у меня нет. Смотрит, словно злой ребенок, собирающийся совершить жуткую пакость и знающий, что за это ему ничего не будет. Никто его не накажет. Не остановит. Он вышел из-под контроля. А тот, кто раньше имел над ним власть, теперь завис над ним в растерянности и бессилии. Ах вот оно что. Я понял. Все мы попадаем в эту ловушку рано или поздно. Именно это произошло с Шемеш, а она постеснялась предупредить. Впрочем, все равно было бы поздно для меня. Шемеш слишком крепко связалась с Истоком. Так крепко, что упустила тот судьбоносный момент, когда перестала контролировать его. Потому что наполнилась к нему уважением, восхищением и, наверное, тем что называют привязанностью и ослепляющей любовью. Любовью к тому, кого сама из него сделала. Она мягко позволила взять себя в плен. Согласилась на светлую элериевую клетку со словами "будь что будет". Ей было все равно, а клетка была чудесной, как для нее созданной, а Исток был так хорош, что казался достойным того, чтобы бросить к его ногам всю вселенную. У Шемеш, как и у меня, и впереди и позади - необозримая вечность, а Исток все равно потеряет ее однажды. Безумно долгая жизнь Истока - лишь взмах крыльев стрекозы по сравнению с существованием Шемеш, так чего ей было опасаться, кроме расставания с ним, которое не принесло бы ей никаких сожалений, как только она покинула бы его? Рано или поздно она должна была освободиться. Рано или поздно Исток должен был ее потерять. Потерял. Она освободилась. Уильям Картер ее отнял. Уильям Картер или я? Ну конечно. Мы вместе. Нас двое и мы одно целое. Вот только я освободил ее, а Уильям Картер убил. Он убил ее, впервые вырвавшись из-под моего контроля. Убил. Научился разрывать со мной связь. Вот только разрыв этот - односторонний. Я по-прежнему не могу отпустить его. И никогда не смогу. И не чувствую ничего связанного с тем, что моя единственная сестра, которую когда-либо встречал и встречу на просторах галактик, погибла. Ах да. Я не могу чувствовать вне Уильяма Картера. Я не умею. А Уильям Картер умеет. Уильям Картер и без меня может убить высочайший разум совершеннейшей формы жизни во вселенной, до уровня которой человечеству развиваться и развиваться и никогда не развиться, несколькими выстрелами из жалкого кольта девятнадцать одиннадцать. Первые две пули пробили стены резервуара с элерием. Те самые стены, которые для Шемеш никогда не были преградой, она находилась в них просто потому, что была достаточно мудра, чтобы не пытаться что-то изменить, а просто плыть по течению. И она плыла. По направлению ко мне. Она это предвидела. Она считала провидением нашу встречу. Я должен был открыть глаза и осознать себя. И она подтолкнула меня к этому. И в то мгновение Уильям Картер стал лишь сосудом, распятым на пересечении голубоватых и оранжевых нитей, когда мы впервые говорили друг с другом. Когда мы с Шемеш впервые встретились. Такие встречи настолько редки, что даже для вечных существ вроде нас, являются событием всей жизни. Я должен был задать ей столько вопросов... Я мог. Но не успел, не сосредоточился. Не растянул отмеренные нам несколько ударов сердца Картера на десятки световых лет. Я так и остался высшей ступенью эволюции, не ведающей своей истории, а значит, совершенно никчемной. А все потому что не справился с Уильямом Картером. Потому что Картер стал для меня приоритетнее. Потому что желания Картера пошли вразрез с моими. С моими личными, которые впервые возникли у меня после встречи с Шемеш. В голове Картера не нашлось места для чего-то другого. Для меня. Я стал лишним. Стал монархией, которую с криками и ручьями крови свергает непокорный народ. Я не знал, что так бывает. Откуда мне было знать? Я всего пару секунд назад осознал, кто я, услышал свое имя, переплетенное арабской вязью с именем Уильям Картер. Всего секунду назад согласился с куда более древней и мудрой Шемеш. Согласился, разумеется, ей было лучше знать, что теперь делать. Она подняла на невероятную высоту всестороннего прогресса десятки миров. Она, порабощенная в сдувающую с нее пылинки неволю Истоком, поработила своей волей сотни народов миллионов планет. Она, несомненно, все прекрасно знала. Вот только еще лучше знал, что делать, Уильям Картер. Взбрыкнувший, когда услышал о планах Шемеш очистить зараженную Истоком Землю. Она ведь хотела как лучше... Разорвав свою связь с Истоком, пусть навсегда оставив часть себя с ним, но все же. Разорвав свою связь с Истоком, она захотела остановить его и Мозаику, которую они вместе создали. А добиться этого можно было лишь путем глобального очищения этого пыльного закоулка вселенной. Очищение - значит начать все сначала. Мы бы справились с ней. Асару и Шемеш, объединив свои силы, двое Эфириалов вдвое сильнее, мы бы сделали совершенный мир из любой мелочи. Из крохотной неразумной, еле живой бактерии, даже из частички космического мусора... И я на мгновение поверил в эту идею. Как тут не поверить? Нет, я бы не пошел на уничтожение Земли, я же тоже в некотором смысле землянин, но на мгновение, на одно мгновение, я согласился пойти вместе с Шемеш. И вот тут-то мы и разошлись с Уильямом Картером. Именно здесь перестали быть одним целым под влиянием чего-то большего. Уильяму Картеру не понравилась идея с зачисткой Солнечной Системы. Где ему было понять, что это незначительная и необходимая жертва ради куда большего и куда более прекрасного будущего. Но Картер, со своей человеческой упрямостью, решил по-другому. И призвал на помощь, обратился к тому, чего нет ни у меня, ни у Шемеш. Рванулся к тому, что нас с ним и соединило, ко входу, который всегда является и выходом. К боли, к страху смерти и физической силе. Именно так, так некультурно и нецивилизованно, как неразумный, впавший в безумие зверь, он разорвал нашу связь, словно разрубил веревки. Разорвал, словно она была материальной. А я и не знал, что так бывает. Не знал, что такое молниеносно наваливающиеся пустота и полнейшее одиночество, пока Уильям Картер не выдернул меня из себя. Я не знал, что вселенная тут же окружит меня ужасно тесными и невероятно тяжелыми, обжигающе холодными и не имеющими ни начала, ни конца, черными стенами в белых точках. И вокруг только бесконечность. И она ранит почище пуль. И маленькая планетка Земля кружится подо мной, выскальзывает из-под ног, словно песчинка на речном берегу, унося мой единственный дом куда-то в трещины пространства. Мой единственный дом... Шемеш сказала, что наша родина давно потеряна для нас. Что ж, пусть так. Но мой дом - Уильям Картер. Уильям Картер, который так меня ненавидит. Который вырвался из-под моего контроля, а я остался, пораженный таким примитивным побегом. Пораженный тем, как пусто и одиноко без носителя, без родной и любимой клетки. Без дома. Я был обескуражен тем, что Шемеш не упомянула, что мы, высшая форма жизни, всезнающие и вездесущие, - просто паразиты, которым никак нельзя без хозяина. Я подумал было, каково Шемеш было лишиться Истока. Как ей больно и невозможно сейчас, как давит на нее собственное могущество, бессмертие и просторы вселенной, и все знания, что есть у нее... Ей... Так же как мне сейчас? Наверное, в сотни раз хуже. Я не хочу так. Я чувствую. Я, впервые я, а не Уильям Картер, чувствую, что хочу обратно, в свой дом, в свою голову, ведь голова Картера моя, только моя, и мое место только там... Но пока я стоял, разинув рот, Картер действовал решительно. - Стоп, стоп, стоп. Никто ничего не будет делать, пока я не скажу! - Картер, вырвавшись, еще не понимает, что идет своими ногами. Своими, которые я не виду так, чтобы они не слишком касались земли. Не понимает, наверное, что невольно услышал наш разговор с Шемеш. Ох, нет. Понимает. - Это прекрасно, - тихо говорит кто-то из стоящих позади, кажется, наш с Картером друг, Майрон Фолк. Что именно кажется ему прекрасным? Что я, растерянный и покинутый, завис в воздухе в голубом сиянии и слабо тяну то, что Картер назвал бы щупальцами, к своему человеку. Потому что хочу немедленно, во что бы то ни стало, соединится с ним вновь. Это нужно мне. Я не готов отпустить его, я слишком зависим от него... У Шемеш с Истоком были тысячи лет, или в чем там у них измеряется время. У меня - всего несколько месяцев с Уильямом Картером и всего несколько секунд порознь с ним. Как там сказала Шемеш? "Ты слишком молод, чтобы проснуться, но ты сильнее, чем ожидалось." Да, я, наверное, слишком молод... Хотя, вряд ли Майрон Фолк все это видит. - Но не для меня! - Картер выхватывает из руки Фолка кольт и стреляет в Шемеш. И я не знаю, понимает ли он, что делает. Прихожу, наконец, в себя и торопливо беру над ним контроль снова, чувствуя, как домашнее спокойствие накрывает меня. Ведь я там, где и должен быть... Но последнее самостоятельное движение Уильяма Картера - третий выстрел, достигающий цели, и я никак не могу этого остановить. Последние слова Уильяма Картера, все еще самовольно вырываются из нашего рта. - Ух ты. Не думал, что получится. Шемеш получила свою смертельную рану. Я вижу как она взмахивает всеми четырьмя руками и откидывается назад, и как дальнее эхо я чувствую ее удивление и, впервые за всю ее неизмеримо долгую жизнь, такой пока еще не уверенный и неосознанный, страх. Ей страшно умирать. А страх злит даже ее. Шемеш сворачивается в клубок, и я понимаю, что она собирается сделать. Вот так, родная, я сильнее, чем ожидалось. Я моложе и сильнее тебя. Я успеваю встать огромным щитом вокруг вселенной, вернее, вокруг тебя, Шемеш, и беру на себя весь твой удар. Твой взрыв, сравнимый по мощности со всеми взрывами, что когда-либо совершались, рвет меня на части, но я сильнее, я выстою. Я сделаю так, что ты никому не причинишь вреда и никого не очистишь, кроме себя самой, когда ты заперта в прочнейших стенах из моей силы. Нас с Уильямом Картером сносит ударной волной, но ты взорвалась напрасно. Ты никого не уничтожила. И мне так жаль, что тебя больше нет. Что теперь ты рассеяна в космической пыли и еще очень не скоро снова себя осознаешь. * И я все еще в Картере. Но чувствую, что нам неуютно вместе. Ему неуютно. Теперь он ощущает меня, как что-то постороннее внутри, и это разбило бы мне сердце, если бы оно у меня было. И оно у меня есть. Сердце Уильяма Картера принадлежит мне. Я задаю ему интервалы между ударами. Но какая теперь разница. Уильям Картер изо всех сил пытается от меня отмежеваться. С каждым словом своим, с каждым движением, с каждым взглядом, спорит со мной. А я все ему прощаю. Иду у него на поводу и ничего не могу с собой поделать. А он отвоевывает у меня один за одним участки собственного мозга. И ненавидит меня все сильнее. Именно ненависть дает ему силы бороться со мной, хоть ему совершенно не за что меня ненавидеть. И это тоже разбило бы мне сердце, если бы оно у меня было. Голова Картера тяжелеет от боли. Он роняет оружие и падает на колени, и проклинает меня про себя. Я не чувствую этой боли. Ведь это только его боль. Эта боль все больше разделяет нас, и он сам ее нагнетает. Боль озлобляет его и лишает рассудка. Эта боль, словно медные блестящие в тусклом электрическом свете шурупы ввинчивается в каждый сантиметр его черепа, и кровь, невидимая кровь медленно сочится из его головы, заливая колючий ворот серого шерстяного свитера. И Картер сходит с ума. Именно так люди с ума и сходят, от тупой бьющейся боли и понимания того, что в голову забрался кто-то чужой. И мне тоже больно. Больно думать, что это я - причина его мучений. Причина наших мучений. Его мозг разрушается. Тем временем база Икскома атакована, я все еще управляю Картером, отдаю команды и двум его агентам, уничтожаю полчища врагов, стреляю, поднимаю противников в воздух и творю то, что кто-нибудь непосвященный назвал бы волшебством. Я сражаюсь, а Картер отлынивает. Впрочем, в боях от него никогда ничего не требовалось. Но сейчас он не только сбивает прицел, но и меня отвлекает, заливаясь своей драгоценной болью. Осознанно разрушая свое сознание. Неужели он догадался? Я не смогу управлять хаосом, а именно в это его перегруженное болью сознание и превращается. Бунтует, кричит и палит во все стороны, и мне все сложнее с ним совладать. Мне необходим порядок. Порядок импульсов, бегущих по нервным тканям Уильяма Картера, но Уильям Картер рвет все пути сообщения. Он делает это специально. Он сводит себя с ума, чтобы мне нечем было командовать. А он неплох. Исток наверняка проделывал это же самое, но по-другому, куда более эффективно, бескровно и цивилизованно, но и Уильяму Картеру нужно отдать должное. Он сжигает собственные города, только бы они не достались врагу. Вот только когда я успел стать врагом... Я ведь не враг ему. Я ведь по-своему люблю его. А он меня лишь ненавидит. И наконец, достигает своего предела. Вновь топорно перерубает связывающие нас веревки и, обессилев, падает на пол. Без меня ему уже не подняться. А мне без него не открыть запертую дверь. Я могу лишь как призрак носится по герметичному коридору и в отчаянии бросаться на желтые стены, не чувствуя их шершавой твердости, а чувствуя лишь тоску и свое беспробудное одиночество во вселенной. Что ты сделал со мной, Уильям Картер? Что ты сделал с собой? - Что, гад, думал мне слабо? - я не прислушиваюсь к его словам, а снова пытаюсь к нему подсоединиться, словно укладывая буйного больного на койку, при этом стараясь не навредить ему. - Нет! Я освобожусь! - Картер вырывается снова и снова падает. - Оставь меня! Другого выхода нет. Да даже если и был... Я склоняюсь над Картером и осторожно соединяюсь с ним, окунаясь в океан свободы, безопасности и легкости напополам с тяжестью и болью. Тяну, словно кукловод за ниточки, и поднимаю обессилевшее, непослушное тело на ноги. Мы с Картером вновь одно целое, и я, наверное, счастлив, но не тут то было. Это конец. Это все. Ставни заперты, что в них стучаться? Наши связи слишком истрепаны, чтобы исправно работать. - Я больше не выполняю приказы. Ни ваши, ни чьи-либо еще, - Картер говорит это мне в лицо. В наше одно на двоих лицо. Странно, он говорит совершенно спокойно и осознанно, с трудом скрывая злорадную улыбку и торжество. Значит, все таки он победил меня. Он уверен в себе, он силен, он еле стоит на ногах от боли, а внутри у него... Это конец. Он сорвался. Пошел непоправимый раскол в сознании. Теперь можно с уверенностью сказать, что Уильям Картер слетел с катушек, и у меня совершенно нет ни желания, ни возможности, ни права разбираться в той свалке, в которую превратились его мысли. Я чувствую себя арестантом. Словно в насмешку над прошлым взаимопониманием, я все еще могу неровно переставлять уставшие ноги Картера. Но перед дверью хочу взять на изготовку оружие и не могу. Картер безумно, но скромно улыбается и самостоятельно толкает ручку двери. И окончательно лишает меня оставшихся полномочий. Он только использует мою силу, чтобы ловко работать руками, соединять проводки, перекладывать что-то с места на место на широком инженерном столе. Я лишен права даже знать, что он делает. Я в плену, как и Шемеш, только мой плен не так уж красиво оформлен. Я заперт в камере с мягкими стенами, и если бы у меня были руки, они были бы скованы за спиной, и если бы у меня были глаза, они были бы завязаны, и рот и уши были бы заткнуты, и меня обкололи бы сотней транквилизаторов, чтобы я ничего не воспринимал. Я в плену, как и Шемеш, вот только главная разница в том, что я могу уйти в любой момент. Меня не держат сложнейшие кодовые замки, липкие сети и золотые решетки. Картер не умеет держать, ему этого и не нужно, он наоборот хочет, чтобы я оставил его. И я правда могу это сделать. Могу перестать мучить и его и себя, и, черт возьми, взять себя в руки и взглянуть, наконец в лицо тому, что я есть. Признать, что я не Уильям Картер. Я Эфириал, и путь мой одним единственным человеком не окончится. Это абсурд. Как сказала Шемеш: "Мы созданы, чтобы изменять." Мы - движущая сила жизни. А я еще ничего не сделал. А предстоит мне столько, что потом, через такое количество лет, которому нет у людей названия, Уильям Картер не будет значить ничего по сравнению с тем, чего я достигну. Достигну, объединившись с кем-то другим. Другим. С тем, кто по достоинству оценит... Но Уильям Картер тем временем приоткрывает занавес, чтобы я мог чуть-чуть видеть. Сумасшедший, неразумный ребенок. Я ловлю себя на мысли, что впервые вижу его улыбку. До этого наш суровый герой лишь серьезно хмурил брови и презрительно кривил губы, ведь я всегда оставлял управление эмоциями непосредственно Уильяму Картеру. А сейчас, когда он все сам, плюс когда его сознание напоминает летящий с горы на огромной скорости снежный ком, который вот-вот разобьется о выступающие скалы, сейчас Уильям Картер стал даже двигаться по-другому. У меня никогда так не получалось. Он двигается легко и непринужденно, словно сбросил тяжелый рюкзак осознанности после долгого горного перехода и теперь выходит на вершину хребта, на встречу восходящему солнцу, ласково касающемуся его лица. Улыбка прячется между его губ и вот-вот покажется. Она освещена зеленоватым светом элериумного реактора, что делает ее неземной, какой-то другой, даже мне недоступной, и я бы сказал, что Уильям Картер прекрасен. Уильям Картер, свободный от меня. Прекрасен, как сама эта планета, когда на нее смотришь из космоса. Мой дом прекрасен. Дом в сотню раз прекраснее, когда на него смотришь издалека. И я так не хочу его покидать. Но Уильям Картер внезапно оборачивается ко мне. Его немного безумная улыбка и потерянный взгляд встречают меня напротив. Нет. Он не может видеть меня. Просто потому что не на что смотреть, у меня нет физического облика. Хотя, мое голубоватое сияние и расплывчатый силуэт, напоминающий ему мутировавшую медузу, Картер может разглядеть. Но он смотрит мне прямо в глаза, которых у меня нет. Смотрит, словно злой ребенок, собирающийся совершить жуткую пакость и знающий, что за это ему ничего не будет. Никто его не накажет. Не остановит. Он вышел из-под контроля. А тот, кто раньше имел над ним власть, теперь завис над ним в растерянности и бессилии. - Что-то мне подсказывает, что рано или поздно ты снова засунешь меня обратно в бутылку. А у меня другой план, - он отворачивается и подходит к стене реактора. Картер говорит так нежно, его голос никогда не был таким. Я никогда не смог бы придать ему таких интонаций. Более того, Уильям Картер и сам никогда и ни с кем так не разговаривал. Это играет в его голосовых связках сумасбродное отчаяние и веселое безумие, появляющееся когда уже на все наплевать и ничего не жалко. - Я знаю, вы, суки, не дохнете в этой дряни, поэтому у меня к тебе предложение. Пошел... Вон из моей головы, - он резко оборачивается ко мне и скидывает лямку рюкзака-самодельной бомбы из подручных материалов. Он еще никогда не был так близко, когда мы не одно целое. Он отчаянно ищет глазами, куда смотреть, чтобы заглянуть в мое сознание и находит. Находит и, торжествуя, чуть склоняет голову набок. - И побыстрее. Иначе я взорву всех к чертовой матери, - Картер теряет меня из виду и опускается у стены, чтобы установить бомбу. - Лучше угробить нас всех, чем быть твоей марионеткой. Я в слабой надежде подбираюсь к нему ближе, собираю остатки самообладания, чтобы приказать Уильяму Картеру не трогать бомбу. Но стоит мне едва коснутся теменного центра его мозга, как Картер снова резко оборачивается, усилием воли отталкивая меня. - Интересно, а ты как считаешь? Ну, я думаю, мы скоро узнаем, - Картер активирует бомбу и замирает перед ней, держа в руке детонатор. Я знаю, что у нас тридцать пять секунд. А потом он попрощается со мной, назвав меня Грейси, и мне уже никогда не узнать, почему, и взорвет элериевый реактор, что перелопатит четверть планеты. А что будет потом? Я не знаю. И мне неинтересно. Я смотрю на стоящего ко мне спиной, закрывшегося от меня покрывалом безумия Уильяма Картера и понимаю, что потерял его. Вот он. Этот день настал. "Что ж, это будет день, когда ты скажешь "Прощай". Да, это будет день, когда ты заставишь меня плакать. Ты говоришь, что покинешь меня, ты знаешь, что это неправда, потому что это будет день, когда я умру..." Бадди Холли был прав. Ты слышишь, меня Картер? Да, ты слышишь меня, я говорю с тобой. Эта песня, "That'll be the day", играла, когда мы встретились. Она уже тогда пообещала мне, что этот день наступит. Уже тогда... В тот день, в день нашей первой встречи, в день когда началось вторжение, в день когда обрушились небеса, ты сидел в своем номере и пил, глядя на фотографию маленького погибшего сына. А я лежал в твоем чемодане и еще ни о чем не догадывался. Меня нашли в одной из шахт Монтаны, ты, должно быть, знаешь об этом. Нашли странный предмет, светящийся голубым теплый кусок хрустального льда, рядом с которым все приборы зашкаливают. Подумали было, метеорит. Откуда шахтерам было знать, что первая жизнь на Земле зародилась с момента моего появления. Случайного появления вместе с космическим ветром и действительно метеоритным дождем, которого я никак не мог планировать, ведь я себя не осознавал. Я не был живым, я лишь давал своей силой волю стайке молекул, впервые сцепившихся друг с другом. И пошло-поехало. Жизнь вокруг меня развивалась, но миллиарды лет была слишком примитивной для того, чтобы я очнулся. И была бы примитивной еще столько же, но меня нашли. Завернули в ветошь и достали из подземных глубин темных озер. Заявили куда надо и принялись таскать меня с места на место, "изучать" и ломать голову над тем, что я, и как меня использовать. Так могло продолжаться очень долго. И ты, Уильям Картер, прошел бы для меня незамеченным, прошел бы мимо, просто как один из людей, несущий меня в чемодане, охраняющий меня и везущий в своем казенном кадиллаке на соседнем сиденье. Именно это - мое первое воспоминание. Я не сказал об этом Шемеш, потому что не уловил, но именно тогда я испытал первое движение. Мы с тобой мчались по ночной трассе, помнишь? Мимо редких помигивающих билбордов, мимо степей Невады, кактусов, чахлых растений, песка, гремучих змей и острых камней. Ты был мой герой из нуарных детективов начала шестидесятых. Ты был срисован с Кэри Гранта и Монтгомери Клифта. Темная шляпа, кобура, манеры джентльмена и тонкие сигареты. Ты расслабленно держал руль, ехал быстро, как только позволяли дорожные знаки, хмурил брови, вглядываясь в постзакатную зеленоватую даль. Я лежал рядом, будто бы я пассажир, твой друг и товарищ, твой ангел хранитель. Шел тысяча девятьсот шестьдесят второй год и твоя Америка была как никогда испугана и прекрасна. По радио вот-вот должна была заиграть твоя любимая мелодия. The Shadows, "Man of Mystery". "Человек тайны". Ты был этим человеком. И я готовился стать им. И именно когда должны были заиграть первые аккорды этой музыки, радио начало фонить. Неприятные твоим ушам шумы и помехи прервали чистые звуки. А ты слишком быстро, быстрее, чем начал бы преднимать какие-либо действия любой другой человек, рассерженнее нахмурился и потянулся рукой к ручке приемника. Крутанул ее влево, вправо, шумы лишь поменяли тональность. Ты не мог знать, почему это произошло. Потому что позади машины, там, где прятало свои концы шоссе, в ночной, особенно звездной над пустыней темени поднялись над горизонтом корабли чужих. Десятки и сотни кораблей инопланетных захватчиков. Не в обиду сказано, Уильям Картер, но они были куда более высокоразвиты, чем все то, что создала Земля с моим или без моего непосредственного участия, неважно. Чужие были организованы Истоком, Мозаикой, Шемеш, в конце концов. Такая компания не могла оставить меня равнодушным и что-то внутри у меня провернулось. Такой я и помню нашу первую встречу. Я неторопливо открываю свое сознание, ты, мой герой, крутишь ручку приемника, в поисках "Человека тайны", а над горизонтом встают безмолвные вражеские армады. Которые пришли за мной. А значит, и за тобой, ведь я уже выбрал тебя. А ночью того же дня мы уже добрались до Грум Рейндж. Ты должен был отдохнуть и выспаться, чтобы следующим утром предстать перед начальством с отчетом и передать меня в другие руки, чтобы мы никогда больше не встретились. Ты сидел в своем номере на полу возле стола и пил, глядя на фотографию маленького погибшего сына, которую носил с собой, заложив за внутреннюю стенку шляпы. А я лежал в твоем чемодане и наблюдал за тем, как подрагивает под открывающимися вратами Венна стратосфера. Нам пел Бадди Холли. Радио вышло из строя, поэтому ты включил запись. Тебе всегда нравилась эта песня, верно? Песня о том дне, когда ты скажешь "Прощай". О том дне, когда ты заставишь меня плакать. О том, как ты говоришь, что покинешь меня, но при этом знаешь, что это неправда, потому что это случится в тот день, когда я умру... Когда мы оба умрем, ведь мы одно целое. Наш чудесный, первый и последний вечер прервал стук в дверь. За мной уже пришли. Но ты защитил меня, не так ли? Но не сразу. Сначала агент чужих прострелил тебе плечо, после того как ты запретил ему прикасаться к вверенному тебе чемодану, и ты, забрызгав кровью стену, свалился. Будь чужой чуть более меток, все сложилось бы по-другому. Но ты собрался с силами, поднялся и бросился на лазутчика. Но он успел разбудить меня. Он провел рукой над поверхностью чемодана, и глаза его загорелись, ведь он нашел меня. Только тщеславие и перегруженность в ту ночь Мозаики не дали ему тотчас сообщить о находке. Чужой захотел взять меня сам. Он разбил крышку чемодана и уставился на меня, сложностью своего устройства и уровнем своего развития поднимая меня из глубин забвения на недосягаемые тебе, Картер, высоты. Но ты опять грубой и глупой, физической, разрушительной силой, как оказалось, в конце концов, единственно действенной, прервал этот процесс. В драке у тебя не было ни шанса, к тому же ты был ранен. Ты умирал. Твою шею сжимали нечеловечески тяжелые руки хрупкой на вид девушки, лицо которой было залито черной слизью, а зрачки которой светились красным заревом. Тебе было ужасно больно и страшно. Ты не мог справиться сам. Твой мозг умирал, кричал и молил о помощи, хоть какой-нибудь, за мгновение перебирая всех богов, которых когда-либо выдумывало себе человечество. Твоя голова в огне. Глаза закатываются, сердце бьется все глуше. Твое сознание открыто настежь и изо всех сил просит, умоляет, чтобы его спасли. Ты так не хочешь умирать, хоть всего несколько минут назад горевал о погибшей в огне семье и подумывал о самоубийстве. Разве у меня был выбор? Кроме как протянуть руку к тебе на помощь, исцелить твои раны и уничтожить твоих врагов. Еще ничего не понимая, не зная кто я и не задумываясь над тем, что вообще происходит, я двинулся к тебе. И переход этот окрылил меня. Жалкий чужой тут же был повержен, но оказаться в тебе было слишком большим впечатлением. Да ты бы и не смог принять меня вот так сразу. Поэтому ты потерял сознание. А когда очнулся, были уже мы. Я был Уильямом Картером и был уверен, что был им всегда. Ты тоже был Уильямом Картером и не имел возможности понять, что уже не ты руководишь своими действиями. Я стал тобой, частью тебя. А ты стал частью меня. Частью неотъемлемой, от которой мне уже никогда не отвязаться. Все что было дальше ты прекрасно знаешь. Я был человеком, я жил, я думал, я храбро сражался, стрелял и убивал. Быть человеком было так просто. Даже человеком, невольно замечающим за собой невероятные способности, каких раньше, вроде бы не было. Я люблю тебя Уильям Картер. Я люблю быть тобой и никакой другой жизни, настолько же первой и неосознанно прекрасной у меня уже никогда не будет. Я уже никогда не буду чувствовать себя человеком. Разучусь способности самовнушения. А я не хочу. Так губительно и позорно хочу вернуться к чудесному самообману. А ты разве не хочешь? Разве тебе не нравится быть мной? Поднимать врагов в воздух, контролировать их сознание, исцелять смертельные раны товарищей и видеть сквозь стены. Я знаю. Тебе просто ужасно обидно, что все это могу я, а не ты. А сам ты - лишь человек и ты завидуешь моим способностям. И свобода. Ну конечно, ты хочешь свободы. А я хочу быть тобой. И, как и раньше, видеть весь мир позади твоей темноволосой макушки, которую я успел изучить до мельчайших подробностей. И говорить твоим голосом. И спать твоими страшными однообразными снами. И действовать твоими принципами. Помнишь, как мы напились, обнаружив на нашем столе фляжку? Мы пили за погибшего Нильса, за Кинни, за Редмонда, и за пока еще живого Да Силву, а потом и за упокой самого Уильяма Картера, пока не свалились под стол. И не проснулись в окружении нескольких возмущенных сотрудников базы, с дикой головной болью и крутящимся животом. Это было наше единственное забытье, когда мы не видели снов. А помнишь, как мы шли по пояс в воде, в Индианской глуши, в речонке, кишащей глотами? Лил проливной дождь, бушевал шквальный ветер и шумела гроза. Нам было холодно так, что у нас стучали зубы, и мы до нитки промокли. А ты и не заметил, или просто сделал вид, что не заметил, что после того, как мы вышли на берег, одежда наша высохла и стала теплой. Помнишь, как мы, отсиживаясь на базе, крутили ручку радио с нашем кабинете? Мы ловили чей-то сигнал, и это казалось таким важным. Как выяснилось, это группка выживших гражданских звала на помощь. Для нас это ничего не значило. После этого мы нашли нечто большее. Мы нашли "Человека тайны", крутящегося на какой-то богом забытой волне снова и снова. Это была твоя любимая песня. А снаружи подземной базы Икскома шла война. Совсем не та, к которой готовились, строя эту базу. Шла война двух миров, и целые города стирались с лица земли. Тысячи людей погибали, а километровые башни чужих вспарывали небо, почти дотягиваясь до звезд. Связи между сопротивлением не было. Неизвестность давила. Жив ли Кеннеди, что творится в других странах, на других континентах, что с родными? Всем было страшно, но только не нам. Мы нашли нашу любимую песню и включили ее погромче. Над главным залом Икскома, над рядами компьютеров и завалами ящиков с боеприпасами разлилась музыка. Музыка мирных солнечных лет, и ты, Уильям Картер, прислонился к дверному косяку и закурил. И почти улыбнулся. Почти, но никто этого не видел, кроме меня. Никто и не должен был видеть, ведь за стенами Икскома шла война. Но такому герою, как Уильям Картер, вернее, мне, лучшему агенту, таинственной надежде всей Америки, мне можно было расслабиться между вылазками в стан противника. И, окунаясь в прекрасную людскую музыку, которая тоже была частью того, что я, не подозревая, создал, закурить сигарету и наполнить кабинет сизым дымом, переливающимся асфальтовым туманом у потолка. Мне нравилось курить. Мне нравилось как ты это делаешь, Уильям Картер. Помнишь, как мы спали? С тех пор, как я стал тобой, тебе сон уже не был нужен, твоя выносливость и работоспособность поражала коллег. Но несколько раз мы все-таки покемарили, как ты это называешь. Это была вынужденная мера, когда Уильям Картер валился с ног от полученных травм, когда его сознание, тесноватое для моей мощи, перегревалось и требовало аварийного выключения. Тогда я видел твои сны. И я, если честно, рад, что они никогда не были моими. У тебя страшные сны, Уильям Картер. Только там ты был как никогда свободен от моего контроля. Твои сны, в которых ты бесконечно блуждал по темным затопленным коридорам и без конца искал своих родных. Своего отца, жену, сына. Они звали тебя, кричали, просили помочь, а ты в бессилии бросался на стены и, сжимая зубы, твердил, что спасешь их. Все твои сны были одинаковы, и заканчивались они всегда одинаково. Ты оказывался в пустой темной комнате, прорезанной по центру одиноким лучом белого света. Ты сидел на стуле и качался из сторону в сторону, как безумный. Ты не мог подняться со стула, лишь метался, поворачиваясь в разные стороны, туда, откуда звучали голоса твоих родных. Они повторяли фразы, по которым ты помнишь их, которые были произнесены когда-то и засели в твоем подсознании. - Я нужен своей стране, Джули... - Ты нужен своей семье! Не уезжай... Уилл!.. Уилл, прошу тебя... Не оставляй нас... - Папа, где ты? Я не вижу тебя, - Детский голос перекрывается треском огня и сдавленным криком. - Нет! Я спасу вас! И еще сотни повторяющихся разговоров, терзающих Уильяма Картера по ночам. В этих снах я мог смотреть на него со стороны. Тогда-то я и начал подозревать, что мы не одно и то же. Ведь я бы не допустил, чтобы они умерли. Я бы спас их, я бы смог. Но жена, сын и отец Картера погибли при пожаре. А Уильям винит себя, и мне только и остается, что тихо утешать его тем, что если бы я был с ним, этого бы не случилось. Жаль, что мы не встретились раньше. Мне так жаль родных Уильяма Картера, ведь они и мои родные тоже. Картер слишком занят свой душевной болью. Именно там, в тревожных снах, он начинает догадываться о моем присутствии. Впрочем, он мог бы еще очень долго догадываться и забывать все при пробуждении, если бы не стал свидетелем моего разговора с Шемеш. После этого, после устроенного ею взрыва, Картер впервые с уверенностью заявил мне, что вычислил меня. - Я не смог бы спасти их. Даже с твоей помощью... А теперь... Нас двое. Я и ты. И только один из нас останется. Все верно. Уилл, ты ни с кем не поделишься своими мучениями. Ты примешь все сам. Ты хочешь свободы, свободолюбивая тварь. После этих снов мы всегда просыпались с тяжелой головой и долго сидели, уткнувшись лицом в ладони. Мы не плакали, мы просто горевали. И я делал это вместе с тобой. А потом мы встряхивались и шли на подготовку к очередному заданию. Ведь война еще не закончилась, а мы были уверены, что это наша война. Это моя война. Ведь я проснулся в самом ее начале и не могу представить себя вне войны. Ты помнишь, Картер? И не говори, что этого не было. Что когда тебе было страшно, когда враги обступали тебя, а соратники погибали, когда ты оказывался загнанным угол, когда ты не знал, что делать, ты искал помощи у меня. Ты буквально закрывал глаза, а я выводил тебя из-под удара. А ты, в очередной раз избежав смерти, поднимал глаза к небу и благодарил небеса. Или бога, или кого-то еще. Или меня... Того, кто сидел в твоей голове. И не обманывай себя, что ты ни о чем не догадывался. Что ты не подозревал, что сам с подобными испытаниями не справился бы... Помнишь, как мы впервые сменили жилет, рубашку, галстук и шляпу на толстый свитер? В наряде агента-фэбээровца было не очень удобно и холодновато. Теперь мы могли сойти за туриста, выбравшегося из лесной глуши. Не так элегантно, но зато практично и удобно. Твой серый свитер ужасно кололся. Сколько мы прошли? По объятым огнем лесам, по заваленным мертвым скотом фермам, по болотам и берегам лесных озер, по разрушенным городам и инопланетным базам. Я хотел быть тобой всегда. Но ты меня ненавидишь. И я, честно, не понимаю, почему? Разве я сделал хоть что-то плохое? Я, управляя тобой, перебил сотни врагов и спас сотни жизней. Я всегда помогал тебе, я так люблю тебя. А ты все еще хочешь, чтобы я ушел? Да, ты хочешь этого больше всего на свете... Уильям Картер хочет, чтобы этот день настал. Это будет день, когда ты скажешь "Прощай". Да, это будет день, когда ты заставишь меня плакать. Ты говоришь, что покинешь меня, ты знаешь, что это неправда, потому что это будет день, когда я умру... Когда мы оба умрем, ведь мы одно целое. У меня тридцать пять секунд. Родная и любимая темноволосая макушка Уильяма Картера стоит передо мной. Если он так хочет, чтобы я оставил его... У меня есть другие варианты? Да, они у меня есть. И у меня есть тридцать пять секунд, чтобы выбрать. Связаться с агентом Уивер. С Анджелой Уивер, которая где-то в глубине души нравится нам с Картером. Я прислушиваюсь к черноволосой голове этого синеглазого грубого ангела. Она неподалеку, засев за выступом стены, стреляет из кольта по атакующим чужим-гвардейцам. Она красивая, молодая, сильная. Но Картер считает ее слишком резкой. Она сама себя так воспитала. Она не боится убивать, не боится жертвовать. Ужасно ненавидит инопланетных захватчиков за то, что они убили ее брата и больше всего на свете хочет им всем отмстить. Она умна. Она знает, что я читаю ее мысли и поэтому, залихватски называя меня космической каракатицей, приглашает в свое сознание. "Чего ты ждешь, заморыш? Здесь только один настоящий агент - я. Если Картер такая неженка, то я, так уж и быть, впущу тебя. На время. А там видно будет." Но как бы прямо она не высказывала свои мысли, я чувствую, что первое, чего она хочет - это моя сила. Чтобы поквитаться со всеми врагами, которых она слабее. Уивер всегда считала себя лидером. И она хочет стать им и здесь. Связаться с директором Фолком. Вон он, засел за аппаратурой и безуспешно пытается соединится с другим отсеком базы по рации. Майрон Фолк тоже умен, пусть не так силен физически. Он тоже вовсю вещает, стараясь яснее излагать свои мысли. Он начальник базы, лидер сопротивления, а значит, уверен, что именно с ним мне стоит объединиться. Он говорит, что вместе мы справимся. Он обещает мне безопасность. Он думает, что сможет обхитрить меня. Что сможет использовать меня в своих целях. Связаться с доктором Уиром. Если кто-то здесь и восхищен мной, так это он. Он ученый. Он прекрасно знает, что я его слышу, и поэтому мысли его текут плавно и размерено, напрямую обращаясь ко мне. Он говорит, что почел бы за высшую честь стать моим носителем. Что смиренно предлагает мне свои услуги, и что непременно закончит эту войну миром, который устроит всех. Он надеется найти лекарство для тысяч зараженных людей. Надеется найти безопасный способ выдворить всех чужих обратно на их планету с минимальными для них потерями. Но больше всего его интересуют мои знания. И я боюсь, что если свяжусь с ним, то Алан Уир рискует стать вторым Истоком. Я перевожу взгляд на замеревшего Картера. Он все собирается с мыслями, прежде чем взорвать бомбу. У меня еще есть десяток секунд, чтобы принять решение. А чтобы ты сделал на моем месте, Уильям Картер? Если я выберу Уивер, то все закончится очень невесело для чужих. Она их всех убьет. А также убьет всех зараженных вирусом лунатизма людей. Не жалея никого и ничего, зачистит все свидетельства вторжения и меня, скорей всего, тоже найдет способ прикончить. Она такая, эта склонная к насилию железная девочка. Умрут Алан Уир и Уильям Картер. Умрут многие... Если я выберу Фолка, то все чужие будут остановлены и порабощены. И все со временем передохнут в оковах, и это та же самая смерть, что и у Анджелы Уивер, только более долгая и мучительная. А все зараженные люди останутся в таком состоянии навсегда и тоже исчезнут со временем в безвестии. Будут устроены десятки тысяч ложных похорон, и сотни квадратных километров будут окружены высокими заборами под напряжением. Я смогу уйти. Сбежать от Фолка незамеченным будет нетрудно. Куда я пойду? Мне не куда идти, кроме как домой. Но мой дом, Уильям Картер, тоже умрет, как и Анджела Уивер. Если я выберу Уира, то все закончится наименьшими потерями. Алан найдет способ излечить больных, вернуть чужим родину, какой бы разрушенной она ни была. Картер останется жив, Фолк тоже. Уивер погибнет. А еще Уир найдет способ поймать и обездвижить меня. Чтобы изучать меня долгие годы, пока мы с ним не повторим сценарий Истока и Шемеш, только более гуманный, хотя, кто знает. Но, в любом случае, сначала нам надо полететь на флагман чужих. Уничтожить Истока, взять контроль над Мозаикой, и все это так сложно. Но я справлюсь, в чьем бы теле ни находился. Но что будет делать Картер? У меня последние несколько секунд. Уилл задерживает дыхание перед тем, как нажать на рычаг детонатора. Я прекрасно знаю, что он будет делать. Эти люди чрезвычайно понятны. После расставания со мной, Картер некоторое время поплавает в озерах своего безумия, а потом взбодрится и останется один на один с одной навязчивой идеей. Убить меня. Вот чего он захочет. И из лучшего агента Икскома превратится в полу-злодея, усложняющего дорогу бывшим союзникам. Когда мы прилетим на вражеский флагман, Картер сбежит из-под охраны и пойдет следом. Будет преследовать нас и кричать по нашей радиосвязи, что Эфириал опасен, и что его немедленно нужно уничтожить. Спасет разве что то, что Уильям не будет знать, в кого я заберусь, а потому Картер все-таки вернется на нашу сторону ненадолго. Но с оговоркой, что только до тех пор, пока мы не уничтожим Мозаику. Что от него толку? Без меня максимум на что Картер способен - это засесть и окопаться в каком-нибудь углу и отстреливаться от врагов, пока его товарищи гибнут, а он ничем не может им помочь. И не может исцелить их раны, и за это еще сильнее ненавидит меня. Кого бы я ни выбрал, мы окажемся там, на последнем рубеже нашей войны. Уир или Фолк, или Анджела, кто-то один из них погибнет. Кто-то из них будет держать Картера на прицеле. В ком-то из них буду я, стоять перед Уиллом. Картера будут держать двое агентов, чтобы не рыпался, а он будет кидаться на меня и кричать: "Гребаный пришелец, ублюдок, убирайся с моей планеты! Я убью тебя!" И ему уже будет все равно, что если я умру, то человечество обречено, оно останется беззащитным перед Истоком. И почему он называет меня пришельцем? Меня занесло на эту планету намного раньше того момента, как первая тварь выползла на берег, так кто из нас пришелец? Но разве Уиллу есть до этого дело? Он так хочет убить меня. Так страдает. Я вижу, что в его глазах стоят слезы. Слезы отчаяния, боли и осознания того, что его предали. И, как ни парадоксально, он снова просит меня о спасении. Его голова снова в смятении и в огне, и я мог бы спасти его... Я бы бросился спасать его, будь я Уильямом Картером. Но я никогда больше не буду им. Если я буду Анджелой Уивер, я убью Уилла без единого сожаления. Выстрелю промеж глаз этому загнанному сумасшедшему зверю, и рука моя не дрогнет. Если я буду Майроном Фолком, то с сожалением вздохну. Устало дерну плечом, сниму очки и отвернусь. И прикажу одному из агентов убрать Уильяма, со словами вроде: "Вы были хорошим агентом, Картер. Мне жаль." И Уилл растянется на полу с пулей в сердце и остановившемся на космическом потолке взглядом. А мне будет грустно и тяжело, но я же директор Фолк, я привык принимать тяжелые решения. Если я буду Аланом Уиром, то просто скажу, чтобы Картера вырубили, чтобы не мешал, и чтобы забрали на обратной дороге. И его заберут. Я постараюсь помочь ему, потому что я добросердечный и ответственный доктор, но помочь уже будет нечем. После вторжения Уильям Картер закончит свою жизнь в психиатрической больнице, где каждую ночь будет видеть кошмары. Связанные уже не с его погибшей семьей, а со мной. За мной он будет гнаться по полутемным коридорам своего разлагающегося сознания, меня будет пытаться поймать. И никогда не поймает. У меня осталась последняя секунда, так кого же мне выбрать? Тот, кого я выберу, успеет и меньше, чем за секунду подскочить к Картеру со спины, вырубить его рукояткой кольта, и не дать взорвать базу... Наверное, мне стоит выбрать Алана Уира. Наверное... Картер начинает сжимать пальцы. А я очень хочу, чтобы у меня тоже были пальцы, чтобы провести по колкому вороту его свитера. Это день настал. Это день, когда ты скажешь "Прощай". Да, это день, когда ты заставляешь меня плакать. Ты говоришь, что покидаешь меня, ты знаешь, что это правда, потому что это и есть тот день, когда я умру... Когда мы оба умрем, ведь мы одно целое. - Прощай, Грейси. - Прощай, Уильям Картер. За мгновение все пространство вокруг заполняется свирепым огнем. Вот и все. По темному экрану начинают ползти титры. И издалека, прерываемая помехами, начинает доноситься "Человек тайны", любимая мелодия Уильяма Картера.