Вырываясь из замкнутого круга

Ладони горят, вконец стертые старыми, ржавыми перилами, покрытыми облупившейся краской и, кажется, кровью тех, кто был до него. Эта дорога – гулкий звук крошащегося камня под ногами, узкая лестница в два пролета, увороты от стремительного балдерского меча и беснующейся толпы мертвецов – похожа на кошмарный сон, повторяющийся снова и снова. Она прошла через гниющую плоть, въелась вместе с запахом ржавого железа и праха, отпечаталась на остатках истлевших век. Закрывая глаза, Избранный мертвец видит поднимающихся со своих разрушенных постаментов Горгулий. Пальцы подрагивают, когда он касается светлой надписи на полу. На этот шаг его толкает отчаянье, с каждой новой попыткой подступающее все ближе и ближе. Теплый свет мягко обрисовывает мощную фигуру, неторопливо поднимающуюся с колен. Избранный мертвец ощущает странный трепет глубоко внутри, там, где, должно быть, находится человечность. Плотно примыкающие друг к другу пластины не оставляют ни малейшего шанса для удара. Кончик меча, угрожающе поблескивающий в слабых, едва пробивающихся сквозь трухлявую крышу лучах, с неприятным скрежетом касается пола. Взгляд сквозь узкую прорезь шлема обжигает не хуже пламени Виверны. Избранный немертвый впервые в своем посмертии видит такой удивительный свет, что исходит от этой могучей фигуры. Он не похож на солнечные лучи, цветом схожие со сталью или серой, предрассветной мутью, не дающие ни капли тепла и надежды. Не похож на тот ореол, что возникает вокруг чудотворцев, черпающих свою силу из веры. Не похож даже на пламя костра – последнего оплота жизни в этом умирающем мире. Этот глубокий, добрый свет притягивает к себе взгляд. Его хочется касаться, чтобы хоть на секунду, но ощутить забытое тепло самыми кончиками пальцев. В голове крутятся странные мысли. Будто Призванный герой впитал в себя свет настоящего солнца, озарявшего Анор-Лондо в его золотой век. Впитал – и сумел пронести сквозь время, не пощадившее ни седых богов и героев древности, ни того, что было ими создано. От каждого жеста Призванного героя веет невероятной силой и мощью, каждое его движение выглядит многократно выверенным и тщательно продуманным. Удар – гранитная крошка разлетается во все стороны, а в воздух поднимается тяжелая и душная пелена каменной пыли. Перекат – от жуткого, разъяренного крика Горгулий закладывает уши. Блок – черепица со стоном проседает под ногами Призванного героя, все еще держащего удар. Избранный немертвый запоздало уходит от мощного удара секирой. Трудно сосредоточится на бое, что совсем недавно казался смертельным. Еще труднее – отвести жадный взгляд от Призванного воина, за которым он наблюдает со смесью зависти и восхищения. У Горгулий, древних стражей насквозь прогнившей святыни, нет ни единого шанса. Их атаки, даже самые отчаянные и надрывные, слишком медлительны, движения – неловки и предсказуемы. С каждым ударом чужого героя величественные Горгульи выглядят все более жалкими. Не могучими стражами, один рев который заставляет судорожно сжимать ладонь на рукояти меча, а древними полуразрушенными статуями, которые по недосмотру или же недоразумению пощадило время. Та сила, что заставляет камень двигаться и издавать звуки не в состоянии выстоять против напора Призванного героя. Последний, предсмертный рев Горгулий кажется не реальностью – минутным помутнением разума. Избранный немертвый ощущает, как сотни, тысячи душ тянутся к нему, проникают внутрь, под кожу и мышцы, заставляя чувствовать в груди приятный жар. Теплое сияние, окружающее Призванного героя, исчезает постепенно. Будто просачивается сквозь самое пространство и даже время. Немертвый ощущает странную горечь, провожая взглядом чужака, с которым не перекинулся ни словом, ни даже жестом. Будто эта битва сравняла их – опытного воина, прошедшего не один смертельный бой и неумелого новичка, совсем недавно взявшего в руки оружие. Сблизила, двух немертвых, каждый из которых бредет по своему, умирающему и все больше сходящему с ума Лордрану. Когда Герой исчезает, Избранный немертвый ощущает в сжатом кулаке странную твердость. Монетка блестит в солнечных лучах, приятным теплом ощущается на ладони. Он вглядывается в замысловатый узор, нерешительно ведет пальцами по ребристому краю, пытаясь сохранить в памяти всю полноту ощущений, которые дает живое тело. А после – сжимает, чувствуя, как до боли или даже крови впивается в чувствительную ладонь этот кусок металла. И думает, что теперь знает, к чему стоит стремиться.